Задвинув обратно тяжелую кровать, я развязал шнуровку на ткани. Мелькнуло золото. Довольно толстый медальон, на длинной стальной цепочке. Увесистый — с таким не побегаешь. Но мне и не надо.
Я надел медальон на шею, спрятал под рубашкой. Направил на него эфир, заряжая, и почувствовал, как он начинает нагреваться. Пока не сильно — этим он показывает, что готов к работе. А вот когда я его активирую, у меня будет не больше тридцати секунд, прежде чем он прожжет во мне дыру, превратившись в раскаленный кусок непонятно чего. Потом он, конечно, остынет, и им можно будет опять пользоваться. Но не сразу. И не убрать же его — контакт с телом был обязательным условием.
Ладно, хватит думать — погнали. Чуйка мне вопила, что сейчас произойдет что-то такое, отчего все встанет с ног на голову. Но так ведь даже интересней, да?..
Глава 13
— Прошу прощения за задержку, -появился я в трапезной. Шагнул к столу и одновременно с этим активировал артефакт. Грудь обожгло болью, которая стала стремительно нарастать, и я сразу же его выключил. Все, что мне было нужно, я увидел, потому, что знал, на кого смотреть.
— Татьяна Андреевна? — подошел я к ней.
— Видар Григорьевич, — встала она.
— Могу я задать вам один вопрос?
— Конечно. У меня нет секретов.
— Ну тогда… Для начала… Здравствуй, мама.
Ее глаза расширились от удивления, и она ничего не успела сделать, как моя рука, пробив ее тело, четко вошла под нужным углом и цепко схватила липкую тварь, похожую на мелкого осьминожка, что обхватил щупальцами ее источник.
Раздался дикий крик боли, рычание голодного, подыхающего зверя, попытка магии — безуспешная, вопли окружающих…
Для меня все слилось в одну какофонию звуков. Заблокировав ее тело и пережав каналы, я тянул — осторожно, стараясь не порвать щупальца, потому что потом я не смогу их найти в ее теле, а значит, они прорастут, и мне, чтобы не рисковать, придется ее убить.
Пустошь, это было проклятье Пустоши. Не знаю, как оно попало в ее тело — помог ли кто-то или так само получилось, но эту гадость я узнал сразу, стоило только мне ее увидеть. И фиг бы чего получилось, если бы не «Распознаватель сути». Ну, и если бы я не знал, где искать, конечно же.
Я тянул, она визжала. Краем глаза я заметил отца, который окружил девушек щитом. Те были напряжены, но уже успокоились. Прижались к нему, как к родному, не сводя с меня глаз. Интересно, о чем они в этот момент думали? Что наследник крышей поехал и так решил избавиться от не понравившейся ему потенциальной мачехи?
Вот моя окровавленная рука показалась из тела, и тогда все увидели темно-синюю, почти черную хрень, что я вытаскивал из нее. Иногда я пропускал ледяные молнии, чтобы парализовать проклятье, но без фанатизма. Сильно жестить было нельзя — вещь хрупкая, не дай боги, сломается. И вот спустя… Даже не знаю, как мне показалось, целый год прошел, а по факту минут пять… Эта дрянь с громким чпоком окончательно покинула тело женщины. Ее щупальца взметнулись и тут же обвили мою руку, а после попытались полезть наверх.
Но кто ж даст-то? Я сначала шарахнул льдом, а потом серым пламенем. Ну, и спалил к чертям свинячим эту гадость прямо в собственной ладони. Приятно так стало, особенно когда услышал на краю сознания вопль, полный ярости и невыносимой боли.
Мама, потеряв равновесие, рухнула на пол. Ее черты поплыли, и вот передо мной без сознания лежит знакомая с детства женщина. Склонившись над ней, лечу, запуская в ее теле регенерацию. Об удобствах можно подумать потом — сейчас надо удержать ее душу от экспресс-отправки в Навь.
— Оля? — к нам подошел отец.
Видно было, что он в глубоком шоке и не понимает, что происходит. Все эти годы он был уверен, что мама умерла. Да, ее тело не обнаружили, но нашли родовое кольцо, которое можно снять только с трупа. И вот, спустя столько лет она тут, лежит вполне себе живая. То, что она не зомби, было и так понятно — кровь у нее текла вполне себе натуральная, да и он, как опытный темный маг, чувствовал ее жизнь.
— Возвращение блудной матери домой, — поднявшись, я хрустнул затекшей спиной. — Эй, кто-нибудь, отнесите даму в комнату! Пусть отдохнет. Более она не опасна.
— Подожди… — отец с трудом приходил в себя.
— Потом, пап. У тебя же смотрины, как-никак. Девушки проделали долгий путь и имеют право знать, что тут происходит. Ну, хотя бы по минималке. А я, пожалуй, пойду прослежу, чтобы с ней все было хорошо. Ну, и пообщаюсь. Дамы, отец…
Коротко поклонившись, я вышел следом за слугами, которые уже успели унести бесчувственное тело, погрузив его на носилки, которые сами парили в воздухе.
В коридоре я столкнулся со спешащей к нам лекаркой рода, Подорожниковой, но я ее отослал. Тут для нее работы не предвидится, а опасность, пусть и совсем минимальная, есть. Лучше перебдеть.
Я проследил, чтобы мать устроили со всем почтением. Почему-то слуги без сомнений принесли ее в комнату бати. Впрочем, поразмыслив, я понял, что это логично, она же все-таки его жена…
Выгнав всех, я запер дверь, укрепил ее щитом. Ну, и присел рядом с кроватью, терпеливо дожидаясь, когда она очнется. Хотелось понять, осталось ли в ней хоть что-то от того, человека, которого я помнил, или нет. Память старого Видара уже полностью слилась с моей, оставив много дыр. Но того, что было, хватало понять, что мама очень его любила и была ему надежной опорой. А то, что он вырос тварью, так это не ее вина.
Мать. Ольга Раздорова. Не графиня Злобина — тот призрак растворился, оставив лишь бледную, хрупкую оболочку женщины, которую я не видел с детства. Дыхание ее было поверхностным, как шелест сухих листьев. Отец остался в столовой — ему предстояло выдержать бой с одним из самых страшных противников — женским любопытством. Хуже него могут быть только женские слезы и истерика. Тут даже я могу проиграть. А вопросов от Сатаней и Алевтины будет до хрена. Они видели слишком много. Им нужно было объяснение. Но не от меня. Не сейчас. И вообще, его дамы, пусть сам и страдает.
Я сидел на низком табурете у края дивана, на котором лежала мама. Рука, разодранная в клочья при изгнании сущности, уже восстанавливалась, но боль еще отзывалась далеким эхом. Все мое внимание было приковано к лицу на подушке. К слабому трепету век. К капельке пота на виске.
Она открыла глаза. Медленно. Не сразу сфокусировавшись. Потом ее взгляд нашел меня. И в этих глазах, таких знакомых и таких чужих, был страх. Чистый, первобытный ужас. Она вжалась в подушки, пытаясь отодвинуться, слабый стон вырвался из пересохших губ.
— Нет… Нет… Снова… — прошептала она, голос звучал как скрежет камня по камню.
— Мама, — сказал я мягко, но твердо. Не давая ей уйти обратно в пучину страха. — Это я. Видар. Ты дома. Это кончилось. Оно изгнано.
Она замерла, всматриваясь в меня. Ужас не ушел, но смешался с недоверием, с мучительной попыткой вспомнить. Потом слезы. Тихие, бесшумные, стекающие по вискам в подушку.
— Видар… — имя прозвучало как признание вины. — Сын… Прости… Прости меня…
— Не за что прощать, — я взял ее холодную руку в свою и слегка сжал. Она дрожала. — Ты была не в себе. Расскажи. Что с тобой случилось? Где ты была?
Она закрыла глаза, сжав веки, будто пытаясь удержать нахлынувшие кошмары. Когда она заговорила, голос был монотонным, лишенным эмоций, как чтение смертного приговора.
— Считали умершей… Да… Легче было. Я… не умерла тогда. В той вылазке на границе Пустоши… Они взяли меня. Не убили. Забрали… живую. — она сделала паузу, глотая воздух. — Привели к… Нему. К Наместнику. Тому, что в самом сердце… Главной Пустоши.
Имя «Наместник» она произнесла с таким леденящим страхом, что по моей спине пробежали мурашки. То, что я чувствовал в ней — лишь слабый отголосок его мощи.
— Он… не демон в привычном смысле, — продолжала она, открывая глаза. В них отражалась бездна отчаяния. — Он… Порядок. Абсолютный Холод. Отрицание Жизни. Он не злобен. Он… пуст. И он заполняет пустоту… подчинением. Он вошел… в меня. Не в тело. В суть. Сделал… сосудом. Орудием.
