И я работал над тем, чтобы выявить все лучшее, минимизировать вероятность ошибок. Исходил при этом из опыта многих поколений русских и зарубежных бюрократов, конечно из своих убеждений, тоже.
Было ощущение, что я собираюсь плыть против течения горной реки. Как любитель искупаться в любом водоеме, правда, чаще это было в прошлой жизни, могу сказать, что против течения даже равнинной реки не так чтобы удобно плыть, а уж что говорить о горной, то и подавно. Но я буду плыть, я уже, если не мастер спорта по подобному плаванию в системе бюрократии, то не новичок, точно.
За два дня я провел переговоры со всеми потенциальными министрами и даже с их товарищами. Если с Алексеем Васильевичем Васильевым мне не нужно было встречаться, потому что знал и его, и то, как этот человек умеет работать и разбираться в экономике, то с иными пришлось повозиться.
Получилось подтянуть Николая Борисовича Юсупова на должность министра культуры, а его товарищем был поставлен Шереметев. Да, именно тот, которого можно было бы считать моим врагом, но так даже лучше. Я показывал, что уважаю аристократические элиты, ну, и что ради общего дела могу забыть все возможные обиды. А еще я рассчитывал на то, что эти господа будут участвовать своими капиталами в будущих свершениях. Как рассчитывал? Надеялся, что мой пример, пример Безбородко, станет заразительным, ну хоть чуточку.
Ситуация давила и психологически, а волнение провоцировало головную боль. Это перед первым заседанием Комитета министров я давал выход переживаниям. Чем больше их выйдет сейчас, тем легче мне будет обуздать эмоции внутри себя после. Такая уж специфика моего сознания, организма, что странным образом актуальна и для второй жизни, в новом теле. Я чаще всего умею взять себя в руки, но бываю и весьма эмоциональным.
Мне нужно было уже выходить в просторный зал, где посередине расположился большой стол с стульями по обе стороны, как и в его изголовье. Это зал заседаний Комитета Министров Российской империи, где я должен начальствовать, как канцлер и глава министров. Вот он — то ли звездный час, то ли… К черту, прости Господи, все эти сомнения!
— Добрый день, господа! — решительно распахнув дверь, я вошел в зал.
Меня приветствовали стоя, иное и не предполагалось. Здесь только те, кто согласился подчиниться, кто не стал искать отговорки, только чтобы не быть под властью какого-то там поповича. На самом деле, тот же Федька Ростопчин, когда начал при собеседовании ерзать и требовать неких особых к нему отношений, не посмел бы назвать меня ни поповичем, ни как иначе, даже в моем отсутствии. Но он показал, что не хочет… Вот и нет его здесь.
Кстати, я только при близком общении с Ростопчиным проникся, что он, ни много ни мало… тварь. Сволочь, которую еще поискать нужно. И даже с таким готов сотрудничать, однако, «оно» не пожелало. Но будет Государственный Совет, там такие Ростопчины и смогут заседать с важным видом, пока министерства будут работать ГосСовет — это же моя реформа, почти что полностью слизанная с проекта того самого Сперанского-реформатора из иной реальности.
Между тем, на мое приветствие все поклонились.
— Прошу садиться, господа! — сказал я, присаживаясь на стул во главе большого стола. — Прежде всего, я благодарю вас, господа, что ставите величие русского императора и нашего Отечества превыше всяких амбиций и гордыни. В первый и в последний раз мы обращаемся к теме, которая может вставать между нами. Я ваш глава, вы подчиненные, несмотря ни на мое происхождение…
Я посмотрел на Александра Куракина, давая тому понять, что знаю, как именно он высказывался обо мне. Это было в духе: «Мой сукин сын этот Сперанский, если бы не я, так… а вот теперь я… и он мне кланяется будет». И пусть слова звучали в узком круге людей, где из чужих было всего несколько человек, а так все братья Куракины, но все же.
— Предупреждаю и об ином, господа, мы все на испытательном сроке. Месяц государь и я смотрим за вашей работой, также его величество наблюдает за мной. И я никак не могу разочаровать своего монарха. А еще Россия сейчас в таком положении, что есть только два пути: это упадок или взлет. Я за второе, господа, — продолжал я свою речь.
Меня слушали, не могли не слушать. А я старался накручивать и себя, и своих министров ответственностью, чувством патриотизма. Прекрасно понимаю, сколь эфемерные эти понятия, особенно для таких прожженных аристократов, с которыми мне приходится общаться. Но даже им не чуждо на часик, на денек, но побыть патриотами, запомнить, что значит гордиться своей Родиной, а не сравнивать ее в уничижительном отношении то с Францией, то с Англией, не дай Бог с какой Австрией или Швецией.
— Вы, господа, все знакомы друг другу. Но среди нас есть человек, который присутствует сейчас на заседании, он будет и в дальнейшем появляться, не будучи министром, но оставаясь товарищем министра. И, насколько я знаю, господин Гаскойнов, не частый гость в обществе, чтобы быть знаком с такими важными господами, как вы, — витиевато представлял я Карла Карловича Гаскойнова, шотландца, уже ставшего подданым русского императора.
Если Румянцев будет моим замом, вице-канцлером, но совмещать при этом пост министра сельского хозяйства и развития промышленности, то Гаскойна, как товарища этого министерства, я хотел ставить на контроле развития промышленности в России и в деле внедрения новшеств. Получается, что за русский промышленный переворот будет отвечать шотландец.
Но кто еще? Я думал каких Строгоновых привлечь, но нет тех промышленников, выродились, хоть и фамилия существует, то же самое о Демидовых. Иные лишь некоторое понятие имеют о промышленном перевороте. А вот Гаскойн — он в курсе стольких новшеств, да и перспективных проектов, что мне не придется днями и ночами заниматься внедрением технологий. И в России-таки свершиться этот самый переворот в хозяйственной деятельности. Мало того, так и Николай Тарасов уже записан в министерстве, как советник.
Ну а Николай Петрович Румянцев больше будет меня замещать, да заниматься не оперативной работой, а, скорее, стратегией.
— У вас на столах, господа, папки, в которых подробным образом описаны ваши должностные обязанности. Я давал вам похожие документы, каждому на изучение, раз вы тут, то согласились с тем режимом работы, который я вам положу. Себя я жалеть не буду еще более, — сказал я.
На столах, напротив каждой из табличек с именем и должностью, лежал ряд документов, первым из которых были функциональные обязанности каждого из министров. Если бы я не был готов к реформе управления в Российской империи, то одну такую инструкцию я разрабатывал бы не менее трех дней, даже если бы отключился от всех остальных дел.
Но я готовился загодя, вспоминая нюансы, присматриваясь к специфике современного мне мира, чтобы некоторые вещи не были слишком инновационными и сложно исполнимыми для современных чиновников. Им и так предстоит со многим столкнуться впервые.
Готово и штатное расписание, определены должности в министерстве. К примеру, у каждого министра будет товарищ, а также советник, который может меняться в зависимости от желания и потребности министра. Есть канцелярия и ее возглавляет обер-секретарь. Он ведет документы строгой отчетности, такие, как книга входящей и исходящей документации. Пока эта книга будет одна на все министерства, после, по мере поступления обращений и увеличении документооборота, их станет много.
И так далее. Такую систему Комитета министров и министерств в отдельности нужно было выстрадать, понять, ошибиться, снова построить. И важно не забюрократизировать, не превращать Россию в сатирического условного гоголевского «Ревизора». Но и без документооборота никуда. Так что и это я продумывал, выделяя обязательные документы и те, которые можно было бы не вводить.
— Господин канцлер, подписывая этот документ, мы обязуемся в срок до месяца отвечать на любой запрос от сторонних лиц? В Сенате даже после вашего вмешательства нынче до двух месяцев на ответ, — заметил Николай Петрович Румянцев.
