— Присаживайся. Кипяток еще есть. Могу налить чаю. Простого. Смертного.
Она не двигалась. Смотрела на кресло, как на незнакомый артефакт.
— Чай?
— Да. Не нектар, не амброзию. Просто вода, листья смородины, немного мяты и пять минут покоя, — я сделал глоток, демонстративно причмокнув губами. — Попробуй. Забудь на пару часов, что ты Богиня Вечной Зимы и Всеобщего Конца. Побудь просто… Мораной. Случайной гостьей. Которая пришла в гости к другу, соседу, любовнику. Можешь если сильно в образ войдешь, попросить соли.
В ее глазах мелькнуло что-то нечитаемое. Острый интерес? Сомнение? Она медленно подошла к креслу, ее движения были плавными, но лишенными привычной божественной грации. Скорее… осторожными. Она села, откинувшись на спинку. Выглядело это неестественно. Как статуя, которую поставили в непривычную позу.
— Соли? Зачем соли?
— Не знаю. Но обычно так и начинаются всякие любовные романы. Но можем просто поболтать.
— Поболтать? — повторила она. — А о чем?
— О чем угодно. О том, как тебе удается не замерзнуть в этих одеждах. О том, какая глупая птица вьет гнездо в моем фикусе. О том, как Переруг в Совете богов пытался украсть рог у Велеса и с треском провалился.
Я протянул ей чистую кружку и чайник с кипятком.
— Налей из заварника. Поверь мне, это очень вкусно. Если бы этот мир погибал, его стоило бы спасти только ради такого чая.
Она взяла кружку. Ее тонкие пальцы обхватили фарфор с непривычной осторожностью. Богиня смотрела на чайник, на рассыпанные травы. Потом с видом ученого, исследующего сложный артефакт, налила немного заварки в кружку, залила водой. Пар поднялся, окутывая ее бледное лицо.
— Просто… Мораной, — прошептала она, как будто пробуя на вкус слова. Потом поднесла кружку к губам, сделала маленький глоток. Я видел, как она морщится от непривычной горечи, потом — как ее брови снова поднимаются от неожиданного послевкусия черной смородины и мяты. Интересно.
Так и началось. Несколько часов. Ледяная Богиня Смерти и я, простой смертный, сидели в уютном коттедже и… болтали. Я рассказывал о глупых случаях из своей юности — о том, как пытался приручить дикого барсука и чуть не лишился пальца, о первой попытке варить зелье, закончившейся взрывом и зелеными волосами на месяц. Она, поначалу сдержанно, потом с легкой, почти неуловимой улыбкой, делилась закулисными байками божественного пантеона — как Перун в пьяном виде пытался выковать молнию в кузнице Сварога и чуть не спалил Дворец, как Велес проиграл в кости собственную шапку-невидимку Лешему, а потом год пытался ее выкрасть обратно. Она говорила о бесконечных зимних сумерках своих владений, о тишине, которая бывает разной — умиротворяющей и гнетущей. Я говорил о шуме дождя по крыше, о первом снеге, о запахе хвои.
Ее ледяная аура была спрятана глубоко, глубже, чем обычно. Лицо оживилось легким румянцем (иллюзия? магия?), глаза потеряли часть своей бездонной глубины, став просто очень светлыми, очень старыми и… заинтересованными. Она смеялась — тихим, серебристым смешком, когда я описывал выражение лица Переруга, когда он понял, что не будет, как он хочет. Это было странно. Прекрасно и странно. Как если бы сама Смерть на час стала твоей соседкой по кухне.
Мы допивали вторую кружку, когда в коттедж ворвался ураган. Калитка распахнулась с грохотом.
— Вида-а-ар! Ты дома⁈ Мы тебе. — Гиви, мой вечно энергичный друг-некромант, замер на пороге, уставившись на сцену — я в кресле, Морана (в своем простом, но все равно откровенном и неакадемическом платье из черного шелка, с распущенными темными волосами) напротив, с кружкой в руках. За его спиной, как гроздья винограда, застыли Танька с глазами, сразу сузившимися до щелочек, Снежана с удивленно приоткрытым ртом, Кристина со злостью и бешенством в глазах, Настя, что с интересом разглядывала незнакомку, и Изабелла, которой все было пофиг.
Тишина. Густая, как сливки. Гиви оглядел Морану с ног до головы, потом перевел взгляд на меня, на наши чашки, на уютную обстановку. Его лицо медленно расплылось в широкой, абсолютно идиотской улыбке.
— А-а-а-а! — протянул он с театральным пониманием. — Вот почему ты с утра такой довольный! Новенькая! Откуда, Видар, а? И заодно скажи, где ты вообще берешь таких красивых девушек⁈
Танька фыркнула, скрестив руки на груди, призывно ей колыхнув. Поймала мой настороженный и в то же время заинтересованный взгляд. Сделала какие-то выводы, усмехнулась и двинулась вперед. Ну да, она у меня бойкая и отступать даже перед богиней не будет.
Снежана нахмурилась, изучая Морану. Кристина, кажется, взбесилась еще сильнее. Настя застенчиво улыбнулась Моране. Изабелла просто подняла бровь.
Морана… Морана медленно поставила кружку. Ее глаза, только что казавшиеся теплыми и заинтересованными, снова стали бездонными, но теперь в них плескалось чистейшее, кристальное лукавство. Уголки ее губ дрогнули в едва уловимой улыбке. Она не стала возвращать свою ледяную ауру, нет. Она оставалась в образе «простой смертной», но в этом образе вдруг стало тесно от… божественного веселья.
— Добрый день, — сказала она, ее голос был низким, мелодичным, абсолютно человеческим, но в нем вибрировала скрытая сталь. — Я… просто зашла на чай. Видар был так любезен.
Гиви захихикал.
— На чай! Ну конечно! Они к нему только за этим и приходят, — он подмигнул мне так преувеличенно, что у него, казалось, свело веко. — А потом кидают друг на друга бешеные взгляды и спорят, кто будет первой женой.
Я простонал и опустил лицо в ладони. Покой кончился. Бесславно и с грохотом. Пустота внутри лениво пошевелилась, словно говоря: ну что, хозяин, снова в бой?
— Гиви, — пробормотал я сквозь пальцы. — Заткнись. Пожалуйста. Просто… заткнись.
Морана тихонько рассмеялась — тот самый серебристый смешок, который теперь звучал как чистой воды издевка над моим желанием побыть хоть один день в одиночестве.
Она подняла кружку, сделала маленький глоток чая и посмотрела на меня через край фарфора. В ее взгляде читалось: ну что, смертный? Еще хочешь забыть, что я богиня?
Я вздохнул. Глубоко. Сегодня явно был не мой день. Даже чай перестал казаться таким уж вкусным…
Глава 19
Шашлычный дым — лучший дым на свете. Особенно когда он служит дымовой завесой от шести пар глаз, полных вопросов, подозрений и откровенной ревности.
Я с наслаждением переворачивал куски баранины на решетке мангала, который Гиви раскалил до адского жара. Жир шипел, капал на угли, вспыхивая синими язычками пламени. Аромат стоял обалденный.
— Говорил тебе, — Гиви, весь красный от жара и пары стопок, уже принятых «для аппетита», тыкал шампуром в мою сторону. — Нечего хищниц в дом приглашать! Особенно таких… ну, ты понял. Аж светится вся, чертовка. И глаза… так бы и утонул!
— Мы просто чай пили, Гиви, — буркнул я, щедро сбрызгивая мясо маринадом (уксус, лук, специи — ничего лишнего). — Отдохнуть хотел. Один.
— Ага, «один»! — фыркнул он, наливая себе еще. — С такой-то? Да она тебя сожрет, даже не поперхнется! Хотя… — он хитро прищурился, — … если по-хорошему, то можно понять. Видок у нее… ничего так. Холодная, но огонь внутри чувствуется. Опасно!
Я только мотнул головой. Лучше пусть думает, что это про «огонь» в обычном смысле. Гиви не поймет, что его друг только что жарил шашлык рядом с самой Смертью. А внутри коттеджа, куда все перебрались, за стеклянной дверью разворачивалось куда более опасное действо. Видно было, как Танька, скрестив руки, что-то резко говорит, тыча пальцем в сторону мангала. Снежана кивает, поддакивая. Кристина смотрит в пол, но по нахмуренным бровям видно — недовольна. Настя и Изабелла изучают Морану, как редкий экспонат. А Морана… Морана сидит в моем кресле, непринужденно откинувшись, с легкой, загадочной улыбкой на губах. Она держит кружку (уже с вином, подали девчонки), и видно, как она наслаждается спектаклем.
— И на каком факультете, говоришь? — донесся обрывок фразы Таньки, когда ветерок приоткрыл дверь.
