Стукач на провокаторе сидит, имперским сексотом погоняет… Вражьих агентов Зарев вычислял без приказа начальства, в качестве личного хобби. Поначалу докладывал о выявленных, затем прекратил. Все равно никто и никаких мер к ним не принимал: дескать, разоблаченный стукач, не знающий, что разоблачен, в десять раз полезнее разоблаченного и казненного… Ибо служит каналом для дезинформации врага, понимать надо, товарищ Зарев!
Понимать-то он понимал… Но потока лживой информации, дезориентирующей врага, отчего-то не замечал. Зато видел другое: многие активные и боевые ребята, способные всерьез усилить ячейку, попадали в сети провокаторов, а потом и в лапы жандармов… Кое-кого Зарев успевал спасти, выдернуть в последний момент. Но далеко не всех… Происходившее нравилось ему все меньше и меньше.
Зато стоило Хае Зальберг принести весть о пособнице врага – о бывшей однокласснице, возмутившей ее до глубины эрладийской души – командование ячейки тут же затеяло показательную казнь изменницы.
Зарев не испытывал сомнений морального плана: насмотрелся, как рядом в шахте загибаются сотнями куда менее виноватые пособники. Но ему казалось, что начинать все же надо не с девчонки, из корысти или малодушия сотрудничающей с оккупантами. Такими надо заниматься в последнюю очередь, после победы, места на Груманте всем хватит. Начинать надо с более опасных врагов.
Но он не возражал, приказ есть приказ.
Что ночная операция провалилась не из-за спонтанного предательства двоих малодушных, а была слита заранее, и не городскими подпольщиками, Зарев сообразил не сразу. Сначала, по горячке, ничего не показалось странным: грохнул взрыв, подъехали имперские патрули, завязался бой…
Потом, на холодную голову, призадумался: механизированный, бронетехникой усиленный патруль в ночной Морозовке – явление не то чтобы небывалое, но крайне редкое. Заскакивают, случается. Но лишь проездом или после случившегося ЧП, а обыденную службу несут пешие патрульные. А тут сразу два бронеглайдера, с двух сторон. Два усиленных патруля, и оба случайно оказались в районе запланированной операции, с двух сторон взяв ее в клещи? Не бывает таких случайностей…
В перестрелке группа потеряла двоих, но перестрелкой это назвать было трудно – их просто расстреливали с безопасного расстояния. Хотя по бронеглайдерам и вблизи палить из пистолетов и обрезов бесполезно, и самодельные гранаты кидать в них смысла нет. Вблизи мог помочь бур Зарева, но противник в зону поражения не совался, словно знал о нем… От кого, интересно?
Двое были убиты, еще одна дезертировала… Итого трое. Юнком скомандовал отходить.
А на пути отхода – как из-под земли выскочившие пешие патрули. При том, что график их курсирования Зарев хорошо изучил, и даже бур свой нес открыто, не прятал: никак не должны были подвернуться случайные патрульные ни на пути туда, ни на обратном…
Но подвернулись. Двое – подвернулись на свою беду. Аккурат под лазерный бур Зарева, прикрывавшего отход.
Так он впервые убил человека. Затем второго.
Двое живых, о чем-то мечтающих, на что-то надеющихся людей – пусть и одурманенных до последней степени имперской пропагандой – превратились в обугленные головешки. Вместе с мечтами и надеждами.
И Зареву это понравилось.
Внутренний барьер рухнул.
Убивать оказалось легко. Даже в чем-то приятно…
Зарев шел по утреннему, залитому рассветным солнцем Красногальску и недоумевал: и чего ради он бился как рыба об лед, призывая командование принять меры к провокаторам и имперским стукачам, наводнившим городское подполье? Если вопрос решается так просто – зачем все усложнять?
Тем более что обратно в штольни сейчас не пробиться… Товарищи просочились, а Зарев шел последним и не успел вырваться из Морозовки – жандармы развертывали оцепление быстро и грамотно, отрезая от старых выработок. Припрятав бур с полностью разряженной батареей, Зарев развернулся на сто восемьдесят градусов и двинул в Красногальск, с той стороны кольцо оцепления было еще не плотным…
Да и не очень стремился он в штольни, если честно. Операция провалилась: понесли потери и предательницу не казнили.
Психологию начальства Зарев изучил хорошо, особенно став бригадиром проходчиков. Она ведь одинаковая, психология людей, наделенных ответственностью и властью, – что на войне, что в монацитовой шахте.
Начальство имеет обыкновение свою ответственность за провал не признавать, а назначать виновным кого-нибудь из исполнителей. Причем из тех, кто под рукой. Вот и пусть этим «кем-нибудь» станет Юнком.
А Зарев сейчас, очевидно, числится погибшим. И его, скорее всего, объявят героем, жизнь положившим ради спасения товарищей. Герои после неудач, разгромов, поражений и аварий всегда нужны – для поддержания боевого духа. Но героями любят объявлять мертвых – мертвый не зазнается, и не сорвется, не совершит ничего, противоречащего своему героическому статусу…
Пусть объявляют. Зарев вернется позже. И доложит, что не только уничтожил двоих патрульных, но и в одиночку ликвидировал предательницу.
Потому что он ее ликвидирует. Теперь он никаких сомнений – не с девчонок-пособниц, дескать, начинать нужно – не испытывал. Начали – значит, должны закончить. Приговор вынесен и должен быть исполнен. Любой ценой. Иначе начнется разброд и шатание уже в ячейке…
Решено: предательницу он уничтожит.
Нет, даже двух предательниц – на совести у Юлены, если кто позабыл, двое погибших. Собакам – собачья смерть.
Уничтожит – и вернется за своей заслуженной славой. Орден не светит, не тот размах у операции, но к медали могут представить… Почему бы и нет: объявив кого-то героем, назад отыграть трудно, люди не поймут.
Одна загвоздка – к дому Донары-Антонины не сунуться, Морозовка сейчас как растревоженный улей.
А где искать Юлену, он понятия не имел. В свое время, провожая ее, дал маху, – не проследил за ней до дома. Да кто ж знал… Распрощались они на развилке, и могла она двинуться в Красногальск, и свернуть в Морозовку, и даже пошагать дальше, к Первомайке.
Прикинув варианты, Зарев решил навести справки в подпольной комсомольской ячейке, именно у них он впервые увидел Юлену. Кто-то ведь ее туда привел, кто-то, хорошо знавший… Аккуратно расспросить, не раскрывая всех карт, узнать, где живет… Про операцию и дезертирство не говорить ни слова: запал, мол, на нее, втрескался-втюрился, ночами девчонка снится… Узнать адрес и ближе к вечеру навестить. И прикончить.
Он пошагал к Стахановке – не таясь, напрямик, благо комендантский час закончился и народ потянулся к проходным шахт. Рассветное светило окрашивало золотом светлые волосы Зарева, и всем встречным он казался симпатичным школьником-подростком – куда-то спешащим и беззаботно улыбающимся своим мыслям, далеким от войны и прочих взрослых забот…
Размышлял Зарев о том, стоит ли использовать против Юлены нож или же прикончить ее голыми руками.
И улыбался.
2
Тревога закончилась почти так же быстро, как и началась, Несвицкий даже не успел запросить подмогу из Новотроицка.
Изрядно не долетев до зоны поражения средств ПВО, прикрывавших судно и остров, неопознанные цели сбросили скорость, а затем их отметки и вовсе замерли на экранах – летательные аппараты зависли на антигравах и тут же вышли из радиомолчания: система «свой-чужой» наконец-таки получила отклик на постоянные запросы: свои, дескать, заатмосферные штурмовики космофлота.
Через несколько секунд (штаб-ротмистр Звягинцев, тяжело дыша, уже занял свое место в штабном глайдере) на экране появился фон Корф.
– В чем дело, барон? – крайне холодно осведомился Несвицкий.
Капитан второго ранга ответил весьма официально, обратившись не по имени-отчеству, как то бывало раньше.
– Ваше превосходительство, командованием орбитальной группировки получен приказ: в связи с особой важностью вашей миссии осуществить прикрытие от возможных ударов из космоса.
– Чей приказ?
– Наместника, светлейшего князя Горчакова.
