Подросток остановился и уставился на нее. Морея едва не улыбнулась. Как ребенок из борделя остался настолько невинным, что его может возбудить вид обнаженного тела? Все дети из гарема, которых она знала, были пресыщенными, устойчивыми к любым обычным соблазнам.
– Вот ваш напиток, госпожа Морея. – Кирин протянул ей кружку с сидром.
Морея подняла взгляд на него. Он ангел, это несомненно. Его кожа не оливковая, как у большинства куурцев, а темная, но почему-то более золотистая. На контрасте с его черными волосами она кажется бледнее, чем на самом деле, и при этом заставляет его голубые глаза сиять, словно сапфиры из Кирписа. Эти голубые глаза… Морея щелкнула языком и улыбнулась, а затем, приподнявшись на диване, взяла у юноши кружку.
– Только не «госпожа». Просто Морея. А тебя госпожа Ола называет Ангел?
Юноша фыркнул.
– Ола меня как только не называет. Пожалуйста, зови меня «Кирин».
– Я бы решила, что ты из Кирписа, если бы не волосы. – Морея протянула руку, чтобы коснуться их. – Они – словно перья ворона. – Она откинулась на подушки, чтобы снова посмотреть на него. – Но ты же не оттуда, верно?
Он рассмеялся и покраснел.
– Нет. Я родился здесь.
Она недоуменно сдвинула брови.
– Но ты совсем не похож на куурца.
– А… – Он замялся. – Моя мать – долтарка.
– Что?
– Долтар – это страна. Она находится на юге, далеко на юге, за джунглями Манола. Там холодно. У местных жителей голубые глаза и светлые волосы – как у меня.
Морея подавила в себе желание закатить глаза.
– Я знаю, где расположен Долтар. – Она снова коснулась его волос и поняла, что они крашеные. – Из Долтара на север отправляют большое количество рабов. Но ты не похож на долтарца.
Он нахмурился.
– Правда?
– Все рабы-долтарцы, которых я знала, были коренастыми, высокими и плотными, идеально подходящими для тяжелой работы. У них большие носы и тонкие губы. А ты худощавый. Твой нос, твои губы… Ты – полная противоположность долтарцу. – Морея попыталась представить себе его с коричневой кожей, в синей одежде. Оказалось, что это легко, и, хотя в беседке стояла удушающая жара, Морея задрожала.
– Тебе холодно? – спросил юноша.
Морея улыбнулась.
– Нет. Посиди со мной.
Кирин смущенно откашлялся.
– Мне нельзя. Это… э-э… Такое правило.
– Я слышала, как госпожа Ола отзывается о тебе. Наверняка она позволяет тебе проводить время с тем, кто тебе нравится.
Из красного Кирин стал пунцовым.
– Правило установила не Ола, а я. Я не навязываюсь женщинам, которые находятся здесь. Это было бы неправильно.
– Ты не навязываешься – я хочу, чтобы ты был здесь. – Она похлопала по подушке. – Садись. Позволь мне расчесать твои прекрасные волосы. Ну пожалуйста.
– Я… – Он подошел к скамье. – Пожалуй, несколько минут ничего не изменят.
– Это просто позор, что твои чудесные волосы в таком запущенном состоянии. Зачем ты завязываешь аголе на шее? Ты себя задушишь. – Морея развязала длинный кусок ткани и позволила ему упасть на диван. Она потянулась к щетке, которую забыл другой раб, и провела ею по волосам Кирина, распутывая колтуны. Волосы доходили ему до плеч. Черная краска не пошла им на пользу. Морея обнаружила несколько золотых прядей, которые он пропустил, и несколько фиолетовых пятен в тех местах, где краска выцвела. Расчесав Кирина, она принялась массировать кожу на его голове, осторожно разминая ее опытными пальцами. При этом она наклонилась к нему, прижалась грудью к его спине. Кирин задышал чаще. Морея улыбнулась.
– Я всегда думал, что у меня странные волосы, – неуверенным тоном заметил Кирин.
– Золотые? Есть люди, которые пошли бы на убийство, лишь бы у них были такие же. Ты не должен работать здесь.
– Ты же знаешь, что это не так. Да, кстати – что произошло на репетиции?
– Нет, я хочу сказать, что ты не… ты не бархатный мальчик. Я знала музыкантов, которые выполняли те же обязанности, что и танцовщицы.
Нахмурившись, Кирин отвернулся.
– Мы снимаем здесь одну из комнат. Ола не много с нас берет, потому что мы играем для танцовщиц, но не более того.
– С такой внешностью ты мог бы заработать кучу металла.
– Не обижайся, но я предпочитаю добывать его другим способом.
Морея провела пальцами по его плечу и почувствовала, как у него по спине побежали мурашки.
– Значит, ты – огенра?
Настроение Кирина изменилось. Он повернулся, чтобы посмотреть на нее.
– Я же сказал, что я долтарец. Почему ты решила, что я один из королевских ублюдков?
Морея постаралась ответить беззаботно, словно ей все равно.
– Голубые глаза – один из признаков божественного происхождения. Я знала лишь одного человека с голубыми глазами – такими же, как у тебя, – и он был королевской крови, одним из тех, кого коснулся бог. Ты похож на него, вот я и предположила, что ты – его родственник.
– Говорю же, я – не огенра, – ледяным тоном ответил Кирин.
– Но…
– Пожалуйста, прекрати.
– Ты уверен? Потому что…
– Уверен.
– Но если ты огенра…
Его лицо исказилось от гнева.
– Моя мать – долтарка, и она бросила меня на свалке в Галлтисе. Теперь ты довольна? Она была тупой и не знала, что за десять серебряных «кубков» в храме Калесс или в любом синем доме можно купить средство, которое не даст ей забеременеть. И поэтому она бросила меня сразу после моего рождения. Да, голубые глаза – знак божественного благоволения, но тут полно людей с глазами всех цветов радуги. У Сурдье, пока он не ослеп, были зеленые глаза. Это не означает, что он – родственник королевского дома, который управляет Привратниками; нет, просто он из Кирписа. Я ни разу не бывал ни в одном из особняков Верхнего круга и никогда туда не попаду [28].
Морея вздрогнула. Его гнев… Богиня Калесс!
– Но… ты так на него похож, – прошептала она и заплакала.
Через несколько секунд он уже обнимал ее и гладил ей волосы.
– Проклятье… Прости… Я… Я не… Он много для тебя значил? Он был тебе дорог?
Она отстранилась от него.
– Нет! Я его ненавижу.
Лицо Кирина окаменело.
– Подожди… Я напоминаю тебе человека, которого ты ненавидишь?
Морея вытерла слезы. Все шло не так, как она рассчитывала, совсем не так.
– Дело не в этом. Я просто хотела…
– Что? Чего ты хотела так сильно, что разыграла целый спектакль для человека, напоминающего тебе того, кого ты ненавидишь, – ненавидишь так сильно, что одна мысль о нем вызывает у тебя слезы? Мне это очень интересно.
Морея отсела подальше от Кирина.
– Дело не в этом!
– Тогда объясни, в чем.
– Если ты – огенра, то мог бы выяснить, куда работорговцы из Восьмиугольника продали мою сестру Талею. Если ты из благородной семьи, то мог бы попросить своих родственников об услуге. Я была уверена в том, что ты огенра. Ты даже носишь его цвета… – Она указала на его грудь.
Кирин коснулся синего камня в золотой оправе, висевшего у него на шее.
– Его цвета… Ясно. – Он кивнул. Теперь его взгляд из нежного стал суровым.
– Кирин, ты мне нравишься…
– Да неужели.
– Да! Я не знала, к кому еще мне обратиться.
– Тебе следовало обратиться к вашей новой хозяйке. Половина жителей города – друзья Олы, а вторую половину она шантажирует. Ола узнала бы в Восьмиугольнике все, что тебе нужно, а может, даже купила бы твою сестру. Но Ола потребует что-нибудь взамен, а ты не хочешь увеличивать свой долг перед ней. И ты решила, что меня можно обвести вокруг пальца.
Морея почувствовала, что в горле у нее пересохло.
– Я не знаю госпожу Олу так же хорошо, как ты. Мои прежние хозяева избили бы меня за подобную просьбу. Но ты… ты милый, красивый, и ты заступился за меня… Почему тебе кажется, что я преследую коварные цели?
Его лицо не смягчилось.
– Потому что у тебя есть товар на продажу, и ты думаешь, что я мечтаю его купить.
