Пройдя метров сорок, мы свернули в проулок, где стояла машина продавца зеленью. Это был фургончик, кажется Isuzu, состоящий из полуторной кабины на пять мест и грузового каркасного отсека, обтянутого тентом. Мой чемодан Мухаджир поставил во втором пассажирском ряду, а мне открыл пассажирскую дверь первого ряда, рядом с собой.
— Я думал, у них женщинам не принято садиться спереди, — обратился я к Марии.
Арабы — это целый отдельный мир, со своими законами и обычаями, и нет хуже врага, чем оскорбленный араб. Он будет долго выжидать и непременно отомстит, когда сам обидчик уже давно забудет про нанесенную обиду. Поэтому я старался не нарушить невзначай местные обычаи, не хватало еще ко всем моим проблемам получить затаившего обиду врага.
— Это касается жен, дочерям такое не запрещается, — сразу ответила мне Мария и перевела мои слова для арабов. Они заулыбались и Маджид, подойдя ко мне, нежно притянул меня к себе: я уткнулся носом в плечо старика. От него пахло специями и какими-то восточными благовониями. Этот старик серьезно изменил мое отношение к арабам: до знакомства с ним я считал их вредными, падкими на лесть мужчинами, готовыми обязательно тебя обдурить и воспользоваться ситуацией. Иногда достаточно одного человека, чтобы коренным образом изменить мнение о народе.
Мария кинулась мне на грудь, совсем не скрывая эмоций и со слезами на глазах.
— Я буду скучать по тебе, Саша, но я буду звонить. Только отвечай мне, пожалуйста, иначе я буду волноваться. Девушка негромко всхлипнула, а потом неожиданно крепко поцеловала меня в губы: полные сочные губы накрыли мои, я непроизвольно дернулся, но потом ответил на этот страстный поцелуй и вдруг, к своему удивлению, почувствовал нарастающее приятное чувство, которое зародилось внизу живота и легкой перебежкой устремилось к груди. Мне даже пришлось сдержать рвущийся из груди сладостный стон, столь приятны были ощущения. Но это могло быть неправильно расценено братьями, которые тактично отошли и даже отвернулись, давая время нам проститься. Мария оторвалась от моих губ и, смахнув слезу с глаз, улыбнулась мне:
— Я хотела поцеловать тебя почти с первого раза, ты такая милашка. Обескураженный ее заявлением, я не нашелся сразу с ответом и просто помахал ей рукой, забираясь в кабину, что мне далось нелегко: длинный подол абаи путался под ногами, щеки по-прежнему горели. Мое состояние меня реально напрягло. Мало того, что я оказался в женском теле, так во мне, возможно, скрывается лесбийская натура?
Уже усевшись на сиденье и немного отойдя от пережитого потрясения, связанного с поцелуем девушки и моими ощущениями, я смог нормально ответить Марии:
— Мария, спасибо тебе за все. Конечно, буду тебе звонить, и уверен, что мы еще увидимся. Я никогда не забуду всего того, что ты для меня сделала и чем рисковала, и даст Бог, сочтемся, если не на этом, то на том свете. Ты единственный человек, которому не была безразлична моя судьба, который помог мне всем, рискуя и работой, и нахождением в стране. Спасибо тебе за все!
Сказав это, я хотел уже прервать разговор, но по внешнему виду девушки было видно, что она ждет еще каких-то слов. И я сказал, немного покривив душой:
— Ты мне очень нравишься, Мари, и возможно, не случись этого со мной, у нас могли быть совсем иные отношения. Мария послала мне воздушный поцелуй и Мухаджир, понявший, что наш разговор окончен, медленно тронулся с места.
Я приложил руку к груди и почти прокричал, обращаясь к Маджиду:
— Шукрат аба! — Лицо старика просияло, возможно в этот момент он отождествлял меня с дочерью, жившей в Стамбуле. Будь счастлив, Маджид, достойнейший араб, я не забуду тебя!
Фургон выехал на главную улицу из переулка и, набирая ход, двинулся в направлении восточной части города. Проехав несколько улиц, Мухаджир свернул влево, и вскоре мы уже ехали по менее оживленным улицам. По изменяющимся постройкам понял, что мы проезжаем промышленную часть города: всюду были грязные серые дома и здания, кучи мусора, резко контрастировавшие с белыми каменными строениями в центре города.
Через пять минут мы подъехали к контрольно-пропускному пункту в виде вагончика, над которым понуро висел иорданский флаг. С противоположной стороны стоял пикап Тойота, водитель которого нервно разговаривал с полицейским. Невозмутимый полицейский отрицательно качал головой, пока какая-то банкнота не перекочевала из кармана водителя в руки полицейского. «Мент, он и в Африке мент», — вспомнилась мне поговорка, популярная в моем кругу.
— It’s the police, don’t talk, — сказал мне неожиданно на неплохом английском Мухаджир. Его совет не разговаривать был излишним, я прекрасно помнил о риске быть разоблаченным. Молоденький полицейский в серо-синей форме, с винтовкой в руках и пистолетом в белой кобуре, жестом показал остановиться, затем подошел к двери Мухаджира. Я, помня свою роль, склонил голову, пристально рассматривая носки своих белых кроссовок.
Между водителем и полицейским завязался оживленный разговор на арабском. Никакие документы Мухаджир не предъявил, но тональность их разговора становилась выше. Был момент, когда я, уловив краем глаза движение руки полицейского в мою сторону, чуть не рванул ручку двери и лишь усилием воли продолжил сидеть неподвижно, притворяясь глухим и немым.
С недовольным возгласом Мухаджир вышел из машины, сильно хлопнув дверью. Они вместе с полицейским ушли куда-то назад, но через пару минут появились снова: злой Мухаджир и довольный полицейский с дыней в руках. Парень махнул рукой, и шлагбаум медленно поднялся. Мой водитель яростно воткнул первую передачу, и несчастный фургончик, дрожа всем корпусом, рванулся вперед, оставляю позади себя белоснежный город Амман и его коррумпированную полицию.
Глава 13
Лагерь Заатари
— The beggar, for you to die! — ругался Мухаджир, пока мы выезжали из города. Моих познаний в английском было маловато, но интонация говорившего давала понять, что это точно не пожелания любви и здоровья.
Минут через двадцать мы съехали с хорошего шоссе вправо, и движение пошло по дороге частично разбитой, но все же с асфальтовым покрытием. Мухаджир постепенно успокоился, и так как я не был настроен поддерживать разговор, включил магнитофон. Заунывные песни, полившиеся из динамиков, как нельзя лучше подходили к пейзажу за окнами машины.
Небольшие песчаные дюны чередовались с каменными пустошами, занимавшими основную часть территории страны. То слева, то справа встречались небольшие, голов по двадцать-тридцать, стада коз и овец в неизменном сопровождении пастуха с дочерна выгоревшим лицом и в пыльной одежде. Несколько раз по ходу движения попались кусочки возделанной почвы, но чахлая растительность не радовала глаз, да и трудно было представить, каких титанических трудов стоило выращивать в такой местности овощи и фрукты.
«Да, такую Иорданию туристам не показывают», — подумал я, смотря на окружающий пейзаж, больше подходивший для декораций съемок постапокалиптического фильма, чем для нормальной жизни. Не зря большинство фильмов Лукаса из серии «Звездные войны» были сняты именно в Иордании. Я удивился уже сам себе — прежний я даже понятия не имел ни о режиссере, ни о его фильмах. Где-то примерно через час езды мы подъехали к небольшому городку, возникшему прямо среди пустыни.
— Эль-Мафрак, — проронив эти слова, Мухаджир снова погрузился в молчание. Мы не стали въезжать в него. Свернув направо, поехали дальше. Городишко, видимо, был небольшой и состоял из одноэтажных домиков, среди которых гордо выделялось несколько многоэтажных зданий, вероятно, государственных структур.
Асфальт закончился, и теперь мы ехали по пыльной проселочной дороге из битого мелкого камня вперемешку с песком, поднимая огромную тучу пыли. Пыль успевала просочиться и в кабину. Чтобы не глотать ее, я натянул нижнюю часть своего платка на лицо до самых глаз, на манер ковбоев. Только сейчас я по достоинству оценил местную моду, в реалиях местного климата удобнее придумать трудно. Городок остался позади, впереди в пустыне виднелось что-то похожее на военный лагерь: можно было различить сторожевую башенку в два этажа, забор из рабицы, несколько деревянных одноэтажных зданий и море больших палаток, уходящих вдаль на сколько хватало глаз.
