— Ты пока не готов. Лучше, вон ими займись, — кивнул он на двух приближающихся мужчин, один из которых был в форме полковника полиции.
— Добрый день, полковник полиции Игнатов, — сказал полковник, когда они подошли, — а вы, господа, откуда?
— Мы от Петра Арнольдовича, — ответил мужчина в поло.
На лицах полицейских появилось сначала благоговейное выражение, а затем обычное уважительное.
— Что тут произошло? — спросил мужчина в поло.
— Ну, — полковник оглянулся на «Форд», в котором находился труп крепкого мужчины, — похоже, майор полиции оказался в сговоре с подозреваемыми. Была перестрелка, всех членов банды ликвидировали, но одному удалось уйти, полицейский пытался вывезти его на служебной машине.
— И попал под этот тягач? — мужчина в поло кивнул на «Урал».
— Да. Мгновенная смерть.
— А бандит?
— Сбежал. Ищем, пока безрезультатно, но у него яркая примета – он глухонемой. Дело времени.
— Я могу взглянуть?
— Да, конечно.
Полковник повел его к «Форду». Мужчина с кофе остался на обочине, издали, внимательно наблюдая за напарником. Тот тем временем подошел к машине с практически отрубленной передней частью. Мертвый майор сидел прямо, спокойно откинувшись на почти вертикальную спинку сиденья. Голова его была слегка повернута влево и наклонена вниз. Остекленевшие глаза смотрели на асфальт. Правая часть головы – разбита, плечо обильно залито кровью.
Мужчина в поло присел на колено, заглянул снизу в мертвые глаза. Ничего. Только тишина вокруг. Он вглядывался, но в глазах не было ответа. Мужчина прищурился, будто заметил что-то и вздрогнул. Тишина стала глухой, будто вакуумной, но ненадолго. Сначала раздался странный звук – тихий шелест, будто сотни змей ползут в траве где-то рядом, а затем тонкий противный скрежет металлических струн. Мужчина, наконец, понял, что никого больше нет – ни полицейских, ни его старшего товарища с ореховым кофе, ни всех остальных. Он медленно обернулся. На лицо легла тень, открытый рот застыл, словно он обратился в статую, а через секунду заорал – так истошно, будто его драл медведь.
* * *
За окном шелестела безмятежная летняя ночь тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. На секретере у алюминиевого подноса с недоеденным ужином (картофельное пюре, жареный минтай, печенье «Юбилейное») сияя металлическими накладками, радиоприемник «Рига-104» приглушенно изливал в душную комнату «Туман» Виктора Вуячича.
А у капитана Елисеева, сидевшего за столом, над головой заливался комариный хор.
— Падла! — Елисеев хлопнул себя по шее. — Мутант карельский!
Жужжание усилилось. Увернувшийся от удара комар взлетел прямо над ухом, и сел на карту Сортавальского участка за спиной Елисеева.
Капитан втянул голову в плечи и склонился ниже над книгой пограничной службы. Цифры замельтешили в глазах, показались тарабарщиной, он напряг ум и через несколько секунд снова увидел лица солдат за ними.
— Та-ак, — протянул он и принялся бормотать, — тринадцатый, двадцать первый – «чэгэ», девятнадцатый, тридцать четвертый, девятый – дозор. Опять те же. Нет, девятый нельзя. Двадцатый… Двадцатый можно. В секрете опять двадцать девятый и… и… Двадцать девятый в секрете живет, бл… Пускай в «чэзэ» пиз.ует. А шестнадцатый и тридцать первый туда, значит. Подожди-ка… Шестнадцатый еще в наряде. Шестнадцатый наблюдает. Значит тридцать шестой на вышку, а он… Демидов!
В коридоре, где со стороны оружейки раздавались тихие голоса и бренчание – дежурный снаряжал очередной наряд, послышались уверенные шаги, в дверном проеме возникло бледное лицо сержанта Демидова.
— Кто на воротах сейчас? — спросил у него капитан.
— Абдурахманов.
— И он же истопник?
Сержант многозначительно промолчал, как умеют молчать умные сержанты.
— Ладно, иди.
Елисеев снова углубился в цифры и, заметив, что восемнадцатый идет в два наряда одновременно, потянулся к ластику, но задел кружку с недопитым чаем. Комар с остервенелым жужжанием, как истребитель-камикадзе атаковал правое ухо. Елисеев выругался, шлепнул себя по щеке. В радиоприемнике раздались помехи. Голос Вуячича уже сменила София Ротару, но она тонула в белом шуме.
Елисеев хмуро посмотрел на приемник – странное дело, раньше никогда помехи на «Маяке» не ловил.
В коридоре стало тихо, но вскоре снова раздались шаги.
В проеме появился Демидов.
— Товарищ капитан, Буржина отправлять на доклад?
— Не надо, — Елисеев поднялся, недовольно сдвинув брови, — много ходишь, иди на пост.
— Есть.
Демидов исчез.
Елисеев снял фуражку с вешалки, посмотрел на радиоприемник, из которого раздавался теперь только сплошной белый шум и покрутил ручку настройки. Помехи меняли тональность, но – ни голосов, ни песен. Докрутив ручку до конца, он пошевелил антенну, начал крутить обратно. Сквозь помехи пробивался какой-то голос. Елисеев попытался «выловить» его крутя ручкой. В какой-то момент ему это удалось, и он услышал далекий-предалекий, будто с другого конца света голос.
— Он живет в деревьях и боится огня, он живет в корнях и боится огня, он живет…
Странный голос совсем не походил на приятные баритоны и сопрано советских радиоведущих. Скорее на голос до смерти напуганного забулдыги. Может помехи так влияют? Или финны опять чудят? Елисеев покрутил ручкой, но голос больше не «ловился» — снова только помехи. Капитан надел фуражку, вышел в коридор, дошел до дежурки, посмотрел на сидевшего к нему спиной Демидова, бросил взгляд в глубину коридора, откуда раздавался храп на все лады и вышел на улицу.
Под фонарем у стелы с красным флагом, на крохотной площадке, стояли трое сонных солдат, обвешанных помимо автоматов, громоздким снаряжением – биноклями, планшетами, аккумуляторными фонарями, радиостанциями, сигнальными пистолетами, магазинными подсумками. Все перетянутые ремнями крест-накрест. У ног последнего в ряду, высунув язык, сидел Пират – немецкая овчарка.
— Пономарев, пуговичку-то застегни, — указал Елисеев на солдата с рябым лицом, стоявшего посередке. Тот поспешно загромыхал снаряжением, исполняя команду.
Да, подумал Елисеев, глядя на солдата. У финнов снаряжение все подогнано, пограничники зимой на снегоходах, с крошечными автоматами, похожими на «Узи», а летом на мотороллерах, а у нас недодумано как-то.
— Становись… Равняйсь! Смирно!
Солдаты вытянулись, натянув ремни автоматов. Елисеев приложил руку к фуражке.
— Приказываю выступить на охрану Государственной границы Союза Советских Социалистических республик. Вид наряда – дозор. Задача: не допустить нарушения Государственной границы СССР. Маршрут движения…
По взглядам солдат и тихому бренчанию карабина за спиной, Елисеев понял, что к ним подошел дежурный.
— Демидов, чего тебе? — капитан повернул голову, слегка отстранив поднятую руку.
— Товарищ капитан, там это… Филатов на связь вышел и орет чего-то…
— Что орет? — повернулся Елисеев.
Он уже почувствовал неладное – Филатов солдат опытный и дисциплинированный, орать или как-то иначе чудить не станет.
— Не могу знать, — ответил сержант, — повторно на связь не выходит.
— Сигнализационный комплекс что?
— Все в норме.
Елисеев быстро прошагал в дежурку. Схватил передатчик стационарной станции.
— Кабота, прием. Вента! Кабота, прием. Вента!
В ответ тишина. Елисеев сдвинул брови.
— Он с семнадцатого по двадцатый? — спросил Елисеев, глядя на дежурного.
— Так точно, в «чэгэ».
Еще хуже, подумал Елисеев – самый дальний участок.
— Что орал-то хоть?
— Что убивают.
Елисеев посмотрел в лицо сержанту. Тот был явно испуган, а Демидов не из пугливых.
— Свяжись с дежурным тринадцатой заставы. У них там пост наблюдения на стыке. И поднимай тревожную группу.
— Тревожную?
— Да.
Елисеев зашагал в свой кабинет, слушая как за спиной тишину пограничной заставы, разрывает крик дежурного:
