Тринер тем временем вынырнул и, не оглядываясь, поплыл через водный перешеек, соединяющий две вершинки. Плыл он легко, без выброса рук. Перед ним бежала волна, означая его быстрое передвижение.
– Ай да, Тринер! – воскликнул Ольдим. – Ты посмотри, как он это делает. Для того чтобы так плавать, нужна практика… Я буду следующим. Помогу ему там держать веревку. А ты здесь?
Свим кивнул.
– Тогда я, – Ольдим быстро скинул одежду, связал её в узел и водрузил на голову вместе со свертком одежды Тринера. Весь он был покрыт шрамами и ожоговыми отметинами, зато мышцы груди и ног выдавали в нём недюжинную силу. – Эй, Тринер! Держи покрепче!
Ольдим быстро перебрался на другой берег, помахал рукой оставшимся, скоро оделся, помог Тринеру держать веревку, когда перебирался торн, и пошёл осматривать противоположную оконечность островка, поросшего частым кустарником.
Наконец, когда все уже переплыли водную преграду, Свим отдал конец верёвки Клоуде.
– Держи его крепче. Я переберусь на ту сторону, ты разденешься, и я тебя за неё подтяну к себе. Только ты, смотри, не выпускай её из рук.
Клоуда с покорностью выслушала его наставления. Лицо её пылало, губы подрагивали.
– Ну что ты, Кло? Все уйдут, и тебя буду видеть только я. Ты же сама понимаешь, что другого выхода у нас нет. И потом. Я ведь никогда тебя без одежды не видел, наконец-то увижу, – попытался пошутить Свим.
Клоуда промолчала, сжав губы с такой силой, что исчезла их припухлость, так красящая её.
– Всё, Кло! – уже без тени сочувствия, произнёс Свим.
Он сменил К”ньеца, придерживающего веревку на том конце и отослал его к остальным на другую сторону островка.
– Видишь, – сказал он ему, – она никак не может переступить через себя и отбросить условности, которые здесь совершенно ни к чему. Иди, К”ньюша, к остальным.
Клоуда дождалась, когда К”ньец полностью скрылся в кустах, и стала быстро развеваться, не забывая складывать одежду в аккуратный тючок.
Свим залюбовался ее движениями и фигурой, высвобождаемой из-под одежды, не слишком шедшей к ней – тескомовские одежды, да ещё мужские, не подчеркивали ни одной её линии.
Всё-таки в Клоуде было нечто притягательное, отчего у него при взгляде на неё быстрее начинало биться сердце.
Обычно женщины редко занимали его внимание надолго.
В хабулине отца было много женщин, которым старший в семье уделял немало времени. Мать Свима, значительно младше супруга, как все многоимённые, относилась к шалостям мужа снисходительно – так уж повелось, не ей менять порядки. Подрастающий сын занимал её куда больше, чем всё остальное, творящееся в хабулине. Любовь матери к сыну порой переходила все границы: она крайне редко отпускала его одного куда-либо за пределы дома, у него не было друзей-сверстников, а посягательства женщин на него, подросшего, пресекались сразу. Мать умела это делать.
Свим так бы и остался при живой матери девственником, если бы не труды его единокровной сестры. Суховатая на вид и предельно собранная во всём, она взяла на себя большинство забот о ведении хозяйства в хабулине. Не пристроенность почти тридцатилетнего братца хотя бы к одной из женщин ей показалось непорядком в доме, где всё должно быть гармоничным и естественным. В те короткие промежутки времени, когда мать оставляла сына на попечении старшей сестры, он неизменно находил в своей постели очередную девушку, возбужденную ожиданием близости с ним.
Но ни одна из сестриных находок не стала для него желанной.
А Клоуда, хотя подчас раздражала его своими поступками, тем не менее, всё больше нравилась ему. Даже липкая привязанность к нему и покорность не умаляли её значимости для него, а напротив, возвышали.
Любая другая женщина, выказывающая постоянное пылкое к нему отношение, давно вызвала бы у него неприязнь или настороженность – ради чего это она делает? С Клоудой же он чувствовал себя комфортно и не ощущал каких-либо противоречий в её поведении по отношению к себе. Он знал, он был уверен, что она делает так, а не иначе от чистого сердца, от настоящей любви к нему. Всё это удерживала его от грубостей, когда Клоуда либо чего-то не понимала, либо, как сегодня, по сути дела задерживала их.
Грациозно ступая босыми сильными ногами, растущими словно из подмышек, Клоуда вошла в воду. Полная высокая грудь её затвердела от холода.
– Готова?
Она хотела кивнуть головой, но сверток одежды на ней едва не свалился в воду. Она ойкнула и поправила ношу.
– Я готова. Тяни!
Выходя на берег, она победно улыбалась посиневшими губами. Озорно посмотрела за спину Свима, не подглядывает ли кто за ними, и быстро прильнула всем телом к любимому.
– Кло! – задохнулся от неожиданности и счастья Свим. – Сейчас…
Но она уже одевалась так же споро и аккуратно, как и раздевалась.
До следующей суши, такого же островка, который они только что покинули, следовало пересечь пространство по воде не более чем в тридцать берметов, и команда его быстро преодолела.
День заканчивался.
Позади остались шесть переходов с вершины на вершину цепочки холмов, отделённых друг от друга водными перемычками различной ширины. Единственное, что под конец замедлило движение группы, то это состояние Тринера.
Массаж, производимый К”ньецем, оживлял связника на несколько минтов, достаточных для очередного перехода, но там силы покидали его. Он сильно мёрз. Глядя на его безвольно опущенные руки и упавшую на грудь голову, казалось, что он уже совершенно не способен делать что-либо дальше. Однако сила воли у него была необычайной, она-то, наверное, помогла ему пережить многодневное пребывание связанным на столе в доме Свима.
Как только все перебирались на новый клочок суши, Тринер вздрагивал и словно возвращался с того света. Ольдим и Сестерций подхватывали его под руки, уводили к противоположной оконечности вершины, к новому водному переходу, а К”ньец растирал ему руки, плечи, ноги. Тринер поднимался, брал неимоверно потяжелевший конец верёвки, обматывал его вокруг себя и переплывал очередной перешеек. Там он, даже не развязывая на себе верёвку, падал наземь и дожидался появления кого-нибудь из команды, чаще всего Ольдима.
Потом всё повторялось сначала…
Клоуда, привыкая и смелея, почти совсем перестала задерживать движение остальных.
Появившаяся сноровка и успешное продвижение вперёд поселили в команде Свима оптимистический настрой. Оказывается, вопреки их страхам, чтобы войти в воду весеннего разлива и перебраться по ней к противоположному берегу, нет ничего особенного. Конечно, путешествие приятным не назовёшь, зато отпала тоскливая неопределённость положения – пока есть движение, есть надежда.
Но так не могло продолжаться до бесконечности.
Удача потому и называется удачей, что происходит не всегда, а при стечении ряда условий, но отсутствие одного из них удачу смывает. К тому же Тринер не мог слишком долго находиться между оживлением и полным изнеможением.
Но первой всё-таки отвернулась удача.
Ольдим, ушедший вперёд посмотреть на следующий переход, тут же вернулся назад. И, несмотря на протесты Клоуды, начинающей выходить из воды, и вынужденной в ней присесть, сказал Свиму:
– Там, – он апатично махнул рукой через плечо, – не меньше пяти канторов воды. Клоуда, ты вылезай, я отвернусь… Так вот, нам придётся вернуться назад. Здесь, посмотри, не из чего даже костёр развести. Земля вся насквозь промокла. Песок сплошной… Смотри!
Для подтверждения своих слов Ольдим ковырнул ногой размокшую землю и вывернул большой ком, в образовавшейся ямке показалась вода. Несмотря на значительную площадь, вершина этого холма возвышалась над уровнем воды не более как на четверть бермета и была совершенно лишена растительности, здесь даже трава не пустила своих корней.
– Как Тринер?
– Удивительный человек, но думаю, кому-то из нас с тобой придётся перетаскивать верёвку обратно. Там не так мокро и есть что жечь.
Свим посмотрел в сторону оставленного островка, на жиденькие стволы деревьев, на кустарник, венчиком окруживший клочок сухой земли.
