Завадский снова оглядел толпу, с удовлетворением отметив, что глаза внизу блестят уже не страхом и улыбнулся.
— Савка! — крикнул он. — Помнишь, как ты сказал, что снизошло чудо, когда немой заговорил?
— Помню, брат Филипп!
— Но я просто увидел свет! Голос внутри сказал мне — вот приказчик, вот семья его, вот желания его. Ты все видишь, просто заговори с ним и я заговорил. И что случилось дальше?
— Сердце его умягчилось! — крикнул улыбающийся Савка. — Вместо казней, он даровал нам пищи и свежих коней!
Завадский развел руками и увидел восхищенные улыбки.
— А ты, Кирьяк, — обратился он к крупному мужику с лопатообразной седой бородой и добрыми глазами, — через что прошла твоя семья, через какие испытания, чтобы добраться сюда? Твой брат умирал на твоих руках в Камской Соли. Разве он желал для тебя того же? Об этом он говорил, передавая тебе своих детей? Что он сказал?! Приложи руку к сердцу и скажи его голосом — он желал вам того же? Сгореть в этом сарае?!
Мужик приложил руку к груди.
— Нет.
— Нет! — повторил Завадский, переходя на крик. — Вот именно! Нет! Но почему он направил нас сюда?! Вы знаете! Конечно! Конечно знаете. Приложите руку и услышьте его ответ!
Люди прикладывали руки, кивали, улыбки зажигались на их лицах.
— Мы должны рассказать об этом нашим несчастным братьям и сестрам, мы должны показать им своим примером, что есть настоящий дух! Мы построим город и назовем его храмом, но не в честь того, кому это не нужно, а в честь его любви, что освещает наши души, что указывает нам истину. Он станет центром. С него пойдет свет, который спасет всех от мора, распрей и греха. Господь милостив и в тяжелой болезни потерявшим рассудок дает иногда просветление. Вассиан покинул нас, и мы спокойны за не выдержавшую испытаний душу, ибо спасена и упокоена она отныне.
Завадский осмотрел толпу и не увидел сомнений, не увидел ничего. Он закрыл глаза.
— Когда-то люди построят такой корабль. Когда свет научит их владеть огнем и металлом. Когда они познают геосферы и откроют электричество. Когда изобретут керосин и поймут, что для света нужен кислород, когда изучат анатомию и законы гравитации. Когда-то… Когда-то, но не сегодня. Сегодня ни один из нас не погибнет здесь.
Завадский открыл глаза. На его лице играла улыбка.
— Откройте ворота, пусть свет развеет этот мрак, как свет духа Господнего развеял мрак в наших душах. Отныне! Отныне зовемся мы братьями и сестрами, все от мала до велика!
Он выходил вместе с толпой и видел повсюду эти взгляды, они скользили по нему, окружали, пожирали, топили. Руки, плечи, тела общинников, как бы ненароком пытались задеть, прикоснуться. У входа ждали Данила, Антон и Филин.
Завадский направился к ним, но сбоку вышла молодая женщина с младенцем. С нею рядом парень с худой бородой и скромным взором.
— Владыка Филипп! — обратилась к нему женщина.
Завадский поднял палец.
— Никаких владык! Брат Филипп.
Общинники, толпившиеся вокруг, не желавшие уходить, одобрительно закивали.
— Брат Филипп, мы с мужем моим хотим просить твоего дозволения построить домишко. Избушку.
— В тесноте живем… Мочи нет. — Подтвердил муж, играя желваками.
Завадский не понимал, но ему пояснили — на подобные дела требовалось разрешение Вассиана. Как глубоко оказывается влезали его старческие руки в вопросах контроля.
— Как тебя зовут?
— Марьица я, а мужа звать Фролко.
— Не надо ничего строить, Мария. Завтра будет у вас новый дом. Обещаю.
Женщина с младенцем и парень поклонились.
Распустив общину, Завадский в сопровождении Данилы, Антона и Филина вошел в избу Вассиана, хладнокровно оглядел трупы, остановил взгляд на старце. Тот завалился на стену избы. Мертвые глаза в гневе смотрели куда-то на полати.
— Ночью уберите это дерьмо, — сказал Завадский, — закопайте в лесу.
Антон с Данилой переглянулись, кивнули.
— Потом, ты Филин и Данила скажите своим женам, чтобы вымыли тут полы.
— Федоре сказать? — замялся Данила.
— А в чем проблема, Данила? — подошел к нему Завадский, глядя в упор. — Трудно сказать? А ты начни с того, почему они еще живы. Хотя, дело твое, хочешь — мой сам.
— Прости, брат.
Завадский отвел взгляд.
— Назавтра же избу передадите Марье с Фролом. Пускай тут живут. Будут вопросы — скажете таково мое решение.
* * *
Через два дня Завадский в сопровождении дюжины отобранных из общинников крепких парней и молодых мужчин, включая Данилу, Антона и Филина обкатанной тайной тропой двигался к скитам Серапиона. Дорогу указывал Ерема — младший сын Кирьяка. Каждый при оружии — ружья и старые фузеи скорее для устрашения, чем для защиты, учитывая долгое заряжание. Зато при каждом боевой топор или сабля. Данила наточил черный зубчатый палаш, которым владел когда-то разбойник Харя, а теперь крутился он все ловчее и ловчее в руках старовера.
К исходу дня пути вышли к тайному знаку — поваленные крестом сосны. За ними через густой пролесок, несмотря на осень — открылась община Серапиона. Сразу в глаза бросился простор — две широкие улицы с однотипными аккуратными дворами и огромные пашенные поля по обе стороны. Сама община походила даже немного на оживленный город. Втрое больше, почти семьсот человек и только благодаря необъятности сибирской земли удалось им укрыться от посторонних глаз.
И все же связи староверов тесны, все уже знали кто такой Завадский — члены общины останавливались на улице, выходили из дворов, изб, иные подходили к медленно двигавшимся телегам, звучали слова приветствия, шутки, знавших друг друга братьев. На Филиппа поглядывали с уважительным интересом. У трехклетной избы Серапиона с большим двором с лабазом и баней собрались неизменные для каждого старца приближенные охранители. Завадский с удовлетворением взирал как они заинтересовано осматривали ружья, фузеи и пистоли прибывших братьев. А те охотно объясняли им, показывали, как заряжать, как стрелять — все что сами узнали только пару дней назад.
Завадский вместе с Филином, Данилой и Антоном вошел в избу Серапиона. Никто не кланялся, пригнулись только под перемычками низких дверей в сени и в горницу.
Серапион оказался не совсем «старцем» — крупным мужчиной лет пятидесяти-пятидесяти пяти с избыточно-наигранным добродушием. Борода с проседью, в широко расставленных глазах — хитреца. Порядка в избе немного, но заметно было, что Серапион большой охотник до земных радостей, что Филипп счел хорошим знаком. Лавки в избе стояли широкие, с резными ножками, одна даже с прилаженной спинкой. На широком столе — груши, блины, оловянные кружки, деревянные ковшики, покрытые какой-то глазурью с рукоятками в форме звериных голов, тонкий серебряный кувшин, на закопченных стенах висели не только иконы, но и узорчатые материи с вышитыми зайцами и петухами. Сам Серапион одет по-домашнему в льняных штанах и красной шелковой рубахе. Длинные волосы и борода аккуратно расчесаны. Пахло в избе ладаном и цветами. Серапион будто не заметил отсутствия поклонов, быстро скользнул взглядом по оружию Антона и Данилы, хитро улыбнулся и забалагурил тоном богатого радушного хозяина. Завадский тем не менее понял, что ему все известно про Вассиана и Серапион старается выглядеть глупее, чем есть и потому не стал ходить вокруг до около.
Серапион с интересом выслушал Завадского и кивнул: я с вами. Оба понимали, что выход у него только один — либо война с тем, у кого за спиной государственная власть в лице Мартемьяна Захаровича и симпатии староверов, которые проникали и в его общину. Поскольку Серапион мессианской патологией Вассиана не отличался, а был обычным властолюбцем, любившим пожить хорошо, на условия Завадского о выделении ему людей и налога в виде части дохода от продукции в обмен на защиту и административную власть над остальными общинами, Серапион согласился. Правда поведал, что не все общины ему покорятся по доброй воле.
— Со старцем Амвросием надобе потолковать тебе самому, брат Филипп. Зело несговорчив Амвросий, нравом строг паче Вассиана. И община его самая преогромная против нас. В десять сотен людей.
