Мы попали на ироническую часть программы. Веня строит рожи и потешно закатывает глаза, изображая страдания отвергнутого возлюбленного. Песня исполняется с зашкаливающим пафосом:
Я прощаю тебе
Те четыре рубля
С мелочью
За крем-брюле
И за кебаб-люля
Не за что!
Я не люблю тебя
Ты нехорошая
Но, посуди сама
С твоей-то рожею…
Публика смеется и бурно аплодирует. Дина прыскает в кулачок.
— Веня, «Матушку» давай! — кричат из зала.
Музыкант чуть смущенно улыбается:
— Точно? Все хотите «Матушку»?
— Да-а-а! — кричат из зала. — «Матушку»! Давай, Веня, жги!
— Ладно-ладно, — Веня задорно улыбается. — Раз сами просите, то потом не жалуйтесь…
Пальцы нежно касаются грифа. «Матушка» — русская готическая баллада, начинается она лирически, а потом переходит в холодящий кровь хоррор. Веня — это театр одного актера, он рассказывает историю поочередно от лица наивной монахини, доброй матушки-игуменьи, зловещего мельника, которого никто никогда не видел, и его опасно-вкрадчивых подручных. Дина слушает, приоткрыв рот, лицо у нее сейчас совсем детское. В конце, когда Веня выгибается всем телом и переходит на разрывающий сердце крик, потому что юная монахиня оборачивается чудовищем.
Матушка, матушка, я боюсь полночи,
Матушка, на люди мне нельзя, милая,
Матушка, матушка, запри меня в комнате,
Вчера ночью, матушка, паренька убила я!
Матушка, матушка, запри меня в комнате!
Я сломаю руки о решетки оконные,
Я сломаю зубы о замки чугунные,
Запри меня, сука — ночь будет лунная!
Дина сжимает мою руку. Слушатели зачарованно молчат еще где-то минуту после того, как отзвук последнего аккорда замирает под сводами актового зала районного дома культуры.
Зал взрывается аплодисментами, Веня смущенно улыбается. Его наперебой просят рассказать сказки, прочитать стихи, и конечно же, спеть — и то, и это, и старое, и свежее — все обязательно. Веня никому не отказывает — поет и смешные песни, и меланхоличные, даже депрессивные, и лирические, и простенькие, почти детские. Концерт затягивается. В дверях возникает суровая дама и решительно потрясает связкой ключей. Слушатели дружно упрашивают не выгонять их, Веня, тряхнув волосами, играет нежную романтическую песенку, дама оттаивает и разрешает всем посидеть еще часик.
Ты да я — гости небытия
В забытьи теплоты да под теплом пустоты,
Утром рано — воды из -под крана, кляня
Приближение дня — самой страшной беды!
Вот и мы под прицелом войны.
Мы ни слова в ответ, мы ни слова взаймы.
Огоньки сигарет да в последний раз чай.
Полчаса до весны, уходящий трамвай. [96]
Концерт заканчивается за полночь. Веню окружают друзья-приятели — мы с Диной дружно решаем не проталкиваться через их кольцо. Выходим в залитую густым лунным светом ночь. Пахнет ранней весной: едва распустившимися почками и свежеоттаявшим мусором.
— Почему я не слышала об этом музыканте? — спрашивает Дина. — Его нет в ротациях… и даже мерч не продают.
— Это же Веня! У него все по-простому.
— Странно, что песни… такие разные. Обычно музыкант работает в одном стиле, в одну целевую аудиторию.
— Веня — не профессионал, хотя играет и поет получше многих из них. Не хочет коммерциализироваться, рекламировать, вот это все. Кому надо, тот как-то находит его песни. А сам он работает, геологом, кажется. Его очень трудно уговорить приехать и дать концерт, это нам с тобой крупно повезло сегодня.
— Да уж… А давай-ка рванем на мост.
— Давай.
С моста открывается вид на исторический центр города. Церкви и стены кремля ярко подсвечены. Силуэт собора отсюда похож на инопланетный космический корабль.
Странно, вроде я часто проезжаю здесь, а на эту красоту совсем перестал обращать внимание. Замылилась она для меня. А ведь к нам туристов возят, вечно перед мостом пробка из-за их автобусов. Церковь домонгольская есть с барельефами, колокольня пятнадцатого века, фрески древние… Я совсем перестал это все замечать.
— Все жду, когда же ты начнешь капать мне на мозги, чтобы я вернула отцу Кипр, — грустно говорит Дина.
— Какой Кипр? А, документы… Совсем забыл про них, признаться. Но да, неплохо бы вернуть. Зачем они вообще тебе нужны?
Дина пожимает плечами:
— Да низачем не нужны. Но мне все низачем не нужно…
Девушка резко поворачивается ко мне, встает на цыпочки и тянется губами к моим губам.
Она правда симпатичная, но куда мне еще и это? Гарем я не потяну — работать некогда будет. Да и… не то чтобы дочка недоолигарха воспылала роковой страстью к пареньку с рабочей окраины. Как там Аля говорила — «расстройство привязанностей»? Так оно работает?
Беру Дину за плечи, мягко отстраняю. Отбрасываю назад упавшую на лицо прядь.
— Дина, ты же неглупая девушка и очень красивая. Почему же так низко себя ценишь? Зачем вешаешься на шею первому встречному? И разговариваешь, как малолетняя гопница… Я — чужой человек, случайный попутчик. Но, может быть, ты расскажешь, что с тобой происходит?
Дина тяжело облокачивается на парапет:
— Думаешь, раз я богатенькая, то все у меня в шоколаде?
— Нет, не думаю. Вижу, что это не так. Что-то случилось? Тебе нужна помощь?
Дина обхватывает себя худенькими руками и неотрывно смотрит в темную воду:
— Чем тут поможешь… Знаешь, а ведь у папахена было четверо детей от трех разных женщин. Старшего убили в каких-то бандитских разборках, в девяностые еще. От второй жены родилось двое, мальчик и девочка. Упаковал их папахен по полной: Оксфорды, МБА, тусовки на международных форумах… Преемников готовил, хрюли. А потом у него терки с кем-то вышли по бизнесу… короче, брательник мой залетел в тюрячку, и там то ли отказался дать показания против отца, то ли, наоборот, согласился… мутная история, концов теперь не найдешь. В общем, повесился он в камере — как бы сам. Дочка тогда свалила в Америку первым рейсом, обложилась адвокатами и ордерами, запрещающими отцу к ней приближаться. Ему на все эти ордера плюнуть и растереть, но видеть его дочь отказывалась, что бы он ни предлагал. И когда первосортные дети у папахена закончились, он вспомнил про меня. Мне восемь тогда было. Мама — эскортница, она чтобы пенсию себе обеспечить, презервативы клиентам прокалывала. Вот с Рязанцевым ей и повезло, он тест ДНК запросил и чутка баблосов на мое воспитание подкидывал. А как понадобилась новая дочка, он меня у мамы купил.
— В смысле — купил?
— Ну а как, по-твоему, покупают? Бабла отсыпал. Много, наверное. Мама довольная такая была — отработала ее инвестиция на все сто. Разодела меня, как куклу, и отвезла в какое-то большое здание, в толпу народу. Я ничего тогда не понимала, боялась, жалась к маме… А это суд был, ее там родительских прав лишили. Ну она мне рукой помахала и ушла — красивая, счастливая… А я с тех пор с папахеном. Такие дела.
