"Фантастика 2025-105". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Дмитриева Ольга

— Ваши сиятельства, — чуть картинно поклонился поверенный. — У меня для вас хорошие новости.

— Проходите, присаживайтесь, — я показал на кресло. — Поведайте нам благую весть.

— Во-первых, хочу поздравить ее сиятельство: издательство Маркса берется печатать ваш роман. Первых глав оказалось достаточно, чтобы они оказались заинтересованы. Печать, распространение, реклама в «Ниве». Иллюстратор начнет работать после вашего согласия. Ориентировочный гонорар — две тысячи рублей. Придется поторговаться.

Агнесс слушала, словно не веря. Сумма и правда, была впечатляющая. Столько хороший доктор за год зарабатывает. Впрочем, если издатели запросят права сразу на много стран... Да, тут надо все тщательно обдумать.

— И... когда они планируют напечатать? — спросила жена. Вроде и спокойно, но меня не проведешь: волнуется.

— Пока обозначен срок не позже марта. И в связи с этим у меня вторая новость. Вот, читайте, — Боровиков вытащил из портфеля бланк телеграммы и подал Агнесс.

— «Verlag Ullstein» напечатает «Zehn kleine Jäger» в согласованные сроки. Наш юрист готов выехать для подписания договора.

Я видел, как она сглотнула, её пальцы чуть сжали бумагу.

— Поздравляю, мадам, — улыбнулся Боровиков. — Вы стали профессиональным писателем.

***

Холодный ветер рвал полы шинелей, кружил снежную пыль над перроном Николаевского вокзала, а я стоял у вагона, сжимая в руке трость. Петербург провожал меня типично — серым небом, запахом угля да щемящей тоской прощаний. Вокруг толпились чиновники, офицеры, купцы, шмыгали носильщики с сундуками. Где-то за спиной фыркал паровоз, будто нетерпеливый конь, рвущийся в путь. Провожать себя Агнесс я строго-настрого запретил. Долгие проводы — лишние слезы. Её слезы. Я не мог позволить, чтобы она снова расклеилась... а потом корил бы себя за это всю дорогу. Тяжело было оставлять жену в Питере одну? Тяжело. И тревожно. Но брать ее на войну...

— Ваше сиятельство, всё готово, — Тройер возник слева, почти бесшумно, как тень. Его худое лицо, всегда чуть бледное, сейчас казалось прозрачным от мороза. — Осталось только принять командиров конвоя.

Кивнул, не отрывая взгляда от вагона. Мой личный. Шесть окон, позолота по борту, герб Баталовых на дверце — серебряный бунчук на фоне зелёного щита. Внутри — кабинет, отделанный красным деревом, спальня, даже ванная. Роскошь, которую не стыдно было везти на край империи. Где за тысячи вёрст меня ждут не ковры и кабинеты, а разбитая глина портовых улиц Порт-Артура. Это все Тройер расстарался. Он договаривался с министерством путей сообщений насчет состава, выбил «синюю волну» — поезд поедет по Транссибу с высшим приоритетом. Он же заказал герб на вагон, «чтобы все знали, кто едет».

— Казачий есаул Громов! Начальник жандармской команды штабс-ротмистр Любин! — голос дежурного по вокзалу разрезал гул толпы.

Повернулся. К перрону шагали двое. Первый — казак, ростом под два метра, плечи — как ворота, борода чёрная, вразброс, будто её топором вырубили. Папаха набекрень, шашка позвякивала о сапог. За ним — жандармский офицер: стройный, гладко выбритый до синевы, в военной шинели. Любин был пониже казака, но двигался с грацией кошки. За ними шли двое нижних чинов, и они несли в руках... два пулемета Мадсена! Их я видел на вооружении у охраны Царского Села. Подарок Сергея Александровича? Что же... не откажусь.

— Есаул Громов, ваше сиятельство! — казак ударил каблуками, отдавая честь. Голос — бас, из глубины груди. — Конвой в полной готовности. Сотня ребят хоть в огонь, хоть в воду.

— Штабс-ротмистр Любин, — жандарм поклонился чуть сдержаннее.

— Надеюсь, господа, нам хватит вашей бдительности до самого Порт-Артура, — сказал я, пожимая руки. — А вы, есаул, к дальним переходам привычны?

Громов хмыкнул, поправил папаху:

— От Кубани до Маньчжурии скакал, ваше сиятельство. Мои казаки — не бабы, в поезде не зачахнут.

Любин еле заметно поморщился — видимо, от грубоватого тона. Медведь и змея. Как они уживутся?

— В путь, — кивнул я, поднимаясь по ступеням вагона.

Внутри пахло кожей, ладаном и свежей краской. На столе в кабинете уже ждали бумаги от Тройера: донесения из Порт-Артура, телеграммы из министерства. Присел в кресло, глядя, как за окном проплывают огни вокзала. Поезд дёрнулся, колёса застучали, увозя меня от дворцовых интриг — к фронту, которого ещё не было. Мы все уже слышали его дыхание. Японцы не скрывали аппетитов, а наш флот в Порт-Артуре дремал, как старый лев, который ещё помнит вкус крови, но ленится поднять голову.

— Ваше сиятельство, разрешите доложить? — Тройер замер у двери, держа папку с гербовой печатью.

— Давайте, Валериан Дмитриевич.

— Компания «Русский медик» разместила в третьем вагоне аптеку и десятерых врачей. Говорят, готовы даже к эпидемиям.

— Надеюсь, не пригодится, — провёл рукой по бархатной портьере. — А казаки?

— Расположились в теплушках, устроили там нары. Есаул просил передать: «Спасибо, что оборудовали как следует».

— А жандармы?

— Штабс-ротмистр Любин лично осматривает багаж прислуги. Уже конфисковал три фляги с самогоном.

Я засмеялся. Надеюсь под раздачу попал не Жиган с Василием. Эти вполне могут везти с собой выпивку. Впрочем, бывший хитрованец наверняка все спрятал так, что ничего не найдешь.

— Пусть бдит.

Потянулся к графину с коньяком, но передумал. Впереди — недели пути, а трезвость сейчас дороже удовольствий.

За окном замелькали огни окраин. Петербург отступал медленно, словно не желая отпускать.

***

«Синяя волна» — замечательная штука. Едем почти без остановок. Кроме технических, конечно. Заправка паровоза водой на ходу до сих пор почему-то не придумана. Смена бригад — тоже. Так что перерывы в движении всё равно есть. И здесь, конечно, на всех этих маленьких станциях, в народные массы погружаешься, сам того не желая. Ведь стоит выйти из вагона подышать свежим воздухом и ноги размять — и вот они, неизменные торговки с горячими пирожками, рыбой, вареными яйцами и еще бог весть чем.

Рядом провожают рекрутов, еще не знающих о скорой войне, и оттуда доносится разноголосый женский вой и выкрики унтеров, сопровождающих команду. Загулявшие мужички пляшут прямо на рельсах под наигрыши гармониста, играющего громко и вдохновенно, но неимоверно фальшиво, и мелодию угадать нет возможности. Видимо, ее играет человек, верящий, что нотная грамота убивает талант. И неважно, как называется станция, везде одно и то же. Иногда кажется, что пьяненький гармонист со своей тальянкой ездит с нами и выходит для выступления на остановках.

«День сурка» с небольшими изменениями повторялся довольно долго — однообразные станции, полустанки, будки стрелочников. Вся разница была в пройденном за сутки расстоянии и оставленных в западном направлении населенных пунктах. Не то чтобы я большой любитель зачеркивать крестиками дни на настенном календаре и втыкать булавки в карту, но хоть какое-то разнообразие. И вот перед нами славное море, священный Байкал. Здесь исключительно для веселья и изменения наскучившего графика нас ждала паромная переправа. Всё потому, что движение по Кругобайкальской железной дороге планируют открыть к осени четвертого года. Или пятого — как получится. Или когда-нибудь потом.

На станции Байкал, где наш состав должны были разобрать и погрузить на паром, царил абсолютный бардак. Началась с того, что нас загнали в какой-то дальний тупик. Я подождал почти час, но начальник станции нас своим появлением решил не баловать. Тройер пошел на разведку, и выяснил, что начальник станции болен, его зам куда-то уехал, а дежурный по станции занят возникшими при отправке парома сложностями. Просит прощения, и как только освободится, займется нами.

Ждем еще час. Официального злого умысла нет, но, как говорится, по форме — уважение, по сути — издевательство. Бывает. Даже царские поезда иногда застревают, чего уж тут.

Когда дежурный наконец появился, он выглядел так, будто его сейчас сдует с перрона — бледный, с трясущимися руками. Усталость, а не страх. Оказалось, половина персонала станции слегла с инфлюэнцей, и люди работают сутками. Новых больных нет, но выздоровели еще не все.