Надо бы поторопиться, если не хочу опоздать в школу. А то получится как в том анекдоте: «Ванечка, просыпайся! — Да нет, не хочу я в школу. — Ну как же ты не пойдешь, ты же учитель!».
Кстати, интересно, а что такого удивительного во внешности Егоркиной мамы, Александры? Вполне себе обычная, даже очень миловидная и симпатичная женщина. Таких у нас на заводе было больше половины. Усталая, правда, очень для своих лет, но оно немудрено — работает, как ломовая лошадь, и фактически одна тащит на себе малолетнего сына и мужа-алкоголика. Я сама была почти такой же до недавнего времени. А уж за время работы в магазине, пробивая товар на кассе, ежедневно видела сотни, если не тысячи таких же равнодушных и усталых лиц. Сколько же в России таких несчастных людей!
— Давай, давай, Дашутка! — поторопила меня женщина. — Доедай — и к раковине. А потом — на работу. Я готовила сегодня, ты посуду моешь. Все, как обычно. А завтра — наоборот. Забыла, что ли? Вроде третью неделю у нас живешь, пора привыкать.
Ага, вон оно что. Значит, и в школе я работаю недавно, и комнату в коммуналке получила всего пару недель назад. Значит, если чего забуду, сильно ругать и дурочкой считать не будут. Молодая еще, да и работать только недавно начала, в школе забот полно, голова кругом, вот и позабыла что-то.
Пока все складывается весьма понятно. Въехала я в коммуналку, наверное, аккурат перед началом учебного года. Поэтому и вещей у меня — всего ничего. Вряд ли студентка Даша за пять лет учебы в педагогическом институте сумела бы обзавестись кучей одежды. Из приданого только — учебник «Методика преподавания русского языка», старые студенческие конспекты, несколько платьев, пальто, плащ, несколько шейных платочков, да пара туфель… Ну ничего, все впереди.
Внезапно на кухню как-то криво, боком, вошла моя вчерашняя новая знакомая — мама Егорки. Стараясь не поворачиваться к нам лицом, она глухо поздоровалась, молча взяла протянутую мамой близнецов тарелку с кашей и так же молча удалилась по коридору к себе в комнату, согнувшись и шаркая ногами, как старушка. На минуту воцарилась неловкая тишина, прерываемая только стуком ложек.
— Опять? — спросила мама Иры.
— Опять, — вздохнула мама близнецов. — Чтоб ему, окаянному…
— Не уходит? — так же коротко спросила первая женщина. Видимо, до того, как я вошла на кухню, они что-то обсуждали. Я для них была хоть и приятным в общении человеком, но пока еще новым, и вдаваться в подробности в моем присутствии они явно не хотели.
— Не уходит, — так же лаконично ответила вторая женщина. И добавила почти таким же тоном, как Егорка вчера: — Некуда идти.
Я примерно догадалась, в чем дело, и помрачнела. Скорее всего, отчим Егорки и по совместительству — второй муж его мамы, приняв на грудь, решил поучить жену уму-разуму, а посему она теперь ходит с фингалом. Эх, дать бы в морду этому уроду, да силы неравны. Да и на словах я только такая смелая, а на деле без перцового баллончика на улицу не выхожу.
И, надо сказать, однажды он мне пригодился. Некий дурно пахнущий юноша, жаждущий легких денег, как-то попытался в темном подъезде нашей хрущобы вырвать у меня сумку. Правда, денег там не было (до зарплаты нужно было ждать еще целых две недели), зато болтались три банки просроченной сгущенки, которую директор магазина заставила меня выкупить. Выпустив струю жгучего перчика в прыщавую морду юного гоп-стопера, второй рукой, в которой была крепко зажата сумка со сгущенкой, я, поразившись собственной смелости, отходила его по самое «не балуйся». Никак не ожидавший сопротивления от добродушной полной дамы, паренек быстро ретировался. Учитывая то, что получить банкой ниже пояса — приятного мало, могу предположить, что и по сей день этот юноша далек от некоторых человеческих радостей. Впрочем, и поделом ему.
Однако в шестидесятых перцовые баллончики совершенно точно не продавались. Да и махать кулаками молоденькой учительнице, едва-едва окончившей институт и получившей комнату в Москве, не стоит. Того и гляди, выселят и отправят на работу в какой-нибудь Уссурийск к тиграм. Получить служебное жилье в столице СССР — трудно, а вот лишиться за провинность — проще простого. Что ж, потом подумаю, чем можно помочь несчастной женщине, а пока буду собираться на работу.
Дабы не смущать обитателей кухни своим присутствием, я быстренько помыла освободившиеся тарелки, надела плащ, взяла сумку с тетрадями и побежала к метро, благо дорогу я вчера, кажется, хорошо успела запомнить. Да и Московский метрополитен с 1956 года не то чтобы сильно изменился.
* * *
Когда я добралась до школы, большие настенные часы в холле показывали уже без четверти девять. Я пулей понеслась в учительскую, попутно отвечая автоматически: «Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте» на приветствия учеников, пробегавших мимо. Где-то на тридцатом: «Здравствуйте!» я уже устала и стала просто кивать. Все вокруг выглядело так, как будто бы я попала в массовку съемок фильма про советских школьников: мальчишки и девчонки были одинаково одеты и удивительно походили друг на друга. Малышня бегала по коридору и каталась по паркету, несмотря на окрики учителей и дежурных с повязками. Старшеклассники степенно стояли у подоконников, изображая из себя больших и важных мужчин, старшеклассницы щебетали, собравшись стайками, и игриво стреляли глазами в сторону парней.
Едва я успела войти в кабинет и закрыть за собой дверь, как услышала недовольный голос:
— У нас чрезвычайное происшествие, Дарья Ивановна! И, между прочим, в Вашем классе! Вот сейчас как раз сидим, обсуждаем.
Я растерянно остановилась на пороге. Ну ничего себе сюрпризики в первый рабочий день! Ну, это, конечно, для бывшей продавщицы Гали он первый, а выпускница педагогического института Дарья Ивановна тут уже третью неделю работает. Я планировала ближайшую неделю потратить на исследование места дислокации: втереться в доверие к прочим учителям, познакомиться с юными пионерами… А оно вон как вышло! Едва успела катапультироваться в шестидесятые, как сразу попала в гущу событий.
В учительской было полно людей. Рядом с моим столом сидел худенький парень лет двадцати пяти, в очках и костюме, который явно был ему не по размеру. Наверное, взял отцовский, чтобы выглядеть солиднее и казаться взрослее перед учениками. Если не ошибаюсь, это и был Виталий Викентьевич, на которого Катерина Михайловна настоятельно сооветовала мне обратить внимание. Чуть поодаль, распространяя аромат несвежего тела, сидел трудовик, плотоядно уставившийся на мои ноги в туфельках, выглядывавшие из-под плаща. Были и еще человек семь или восемь, которых я не знала.
— Да не то чтобы очень серьезное, Наталья Дмитриевна, — попыталась защитить меня вчерашняя знакомая и по совместительству коллега — Катерина Михайловна, — не ЧП всесоюзного масштаба. Давайте-как не будем на парня все грехи мира сваливать!
Она выглядела так же ухоженно и элегантно, как вчера — с аккуратно уложенными волосами, в идеально отглаженной блузке и юбке почти до пят. Еще и туфли надела на каблучке. Интересно, как у нее получается в них бодро вышагивать, при такой-то комплекции? И во сколько же она встает каждый день, чтобы наводить такой парадный марафет? Я вон в начале восьмого глаза продрала, довольно рано, и то успела только умыться, наскоро причесаться, да позавтракать, благо одежда со вчерашнего вечера не помялась, и гладить ничего не нужно было. Точно так же элегатно всегда выглядела моя знакомая, бывшая балерина, которой сейчас уже шел девятый десяток: на людях — всегда с укладкой и при полном параде. Железная дисциплина у этих людей в крови.
— Очень серьезное, Катерина Михайловна! — хлопнула ладонью по столу Наталья Дмитриевна, высокая и тощая, как жердь. Из досье на нее, предоставленного мне вчера словоохотливой коллегой, я знала следующее: эта женщина работала завучем в школе, была сорока лет от роду, не замужем, детей не имела, родителей — тоже, увлечений, помимо работы, у нее никаких не было, и почти все свое время она проводила в школе. — Хватит благодушествовать! Я давно говорила: пора этого Лютикова в спецшколу для трудновоспитуемых отправить! Вошкается по каким-то стройкам да гаражам. И нечего его выгораживать! Слыханное ли дело — воровство в школе!
