Кто-то восхищенно ахнул, но примолк после того, как на него шикнул старший по званию.
Метрдотель тем временем уже возвращался с бутылкой, обёрнутой в салфетку, как юнкер в шинель. На лице — смесь надежды и паники: угодить этой даме было почётно, но риск остаться без головы в случае ошибки тоже ощущался физически.
— Прошу... как вы и желали, охлаждено.
Агнесс взяла бокал, подняла его на свет.
Вино было золотисто-серое, с нежной муаровой отливкой. Она сделала глоток, молча кивнула.
— Благодарю. Это — сойдёт.
На мгновение метрдотель, кажется, чуть согнулся, будто его нагрузили всеми отвергнутыми бутылками. Потом стремительно удалился, облегченно вздыхая.
Я откинулся на спинку стула, глядя, как Жиган в уголке лениво жует зубочистку и делает вид, что ничего этого не заметил. Тройер, напротив, с академическим выражением на лице фиксировал происходящее в памяти. Полагаю, если его попросить — перескажет диалог по ролям, с расстановкой ударений.
— Женат на шампанском драконе, — пробормотал я в бокал, не без гордости.
Агнесс бросила на меня взгляд поверх бокала — и чуть улыбнулась. Вот теперь, кажется, ужин можно считать официально начавшимся.
— А сиг всё-таки неплох, — заметила жена. — Беру свои слова обратно.
***
Экипаж прибыл по-военному чётко — ровно к десяти. Утро, кстати, выгодно отличалось от вчерашнего вечера: в вестибюле было почти пусто, гуляки либо разъехались по частям, либо доспали последствия праздников. А главное — метель утихла, и на бледном небе появилось солнце.
Я думал, Чичагов уже будет ждать в мастерских, но ошибся. Генерал сидел прямо в экипаже, с пледом на коленях и термосом в руках. Завидев меня — улыбнулся:
— Сейчас покажу вам нашу гордость, Евгений Александрович. Пока примитивно, конечно, но ведь и первая винтовка была не ахти. А теперь без них — никуда.
Мы направились к сортировочной станции за вокзалом. У путей копошились рабочие в тулупах: кто с ломами, кто с коптящими жестянками, в которых тлел уголь — грели руки.
На запасном пути стоял он. Бронепоезд. Ну, если называть это бронепоездом, то с большой натяжкой.
— Представляю вам: бронепоезд «Александр Невский», — с гордостью объявил Чичагов, вылезая из саней.
Состав был коротким: паровоз — американец, «Baldwin», — за ним платформа с артплощадкой, ещё две с низкими бортиками и бойницами, и крытый вагончик, обтянутый брезентом. Броня — клёпаная обшивка из котельной стали, а где и вовсе латки. Видно, собирали из подручного. Быстро. Грубо. На коленке.
Подошли инженеры. Один — угрюмый и молчаливый, второй — живчик, сразу принялся объяснять:
— Главная идея — быстрая подвижная огневая точка. Основной калибр — три дюйма. Можем и четыре, но там отдача такая, что платформу кидает.
— То есть, стреляем — и убегаем? — уточнил я.
— Примерно так, — усмехнулся инженер. — Проблема в платформе: после залпа, особенно если рельсы кривые, кидает, как лодку. Думаем над системой гашения отдачи.
— А скорость?
— Тридцать вёрст в час. Но уголь жрёт, как слон. «Baldwin» мощный, но прожорлив.
— Бронирование?
— Кабина и котёл — шесть миллиметров. Пули держит. Снаряд — нет.
Я кивнул. Да, идея хорошая. Но здесь, где дорога по сути единственная артерия, придется еще и временные ветки оперативно прокладывать. Но вся эта конструкция выглядела так, будто её собрали в спешке, под грохот артподготовки. Сыровато. Несбалансированно. Как операция без наркоза: можно, но не рекомендую.
— А с боезапасом? Питанием?
— Вагоны снабжения позади. Патроны, провиант. В случае чего можно развернуть состав — и паровоз сразу уходит в другую сторону.
Чичагов махнул рукой, приглашая внутрь одного из вагонов. Там, между ящиками с гильзами и штабелями мешков с песком, висел казан. Парил. Запах — вполне съедобный. Мы даже сняли пробу.
— Понимаете, князь, — сказал генерал, — нам нужно держать КВЖД. Отсюда до Порт-Артура — нерв всей кампании.
— Нам нужна артиллерия на позициях, а не бронепоезд в тылу, — покачал я головой. — Если японцы дойдут до дороги, её просто взорвут. И всё. Поезд — никуда не поедет.
Я понимал его. Он смотрел на железную дорогу, как врач на аорту. Пережмут — и всё остановится.
— Кто держит дорогу — тот выигрывает войну. Вот увидите, — повторил Чичагов. Почти слово в слово с тем, что по дороге сюда сказал Тройер.
Это звучало разумно. Очень разумно. Но я видел заклёпки — кривые. Места с зазорами. И понимал: никакие рельсы не спасут, если армия начнёт отступать.
— Нам нужны гаубицы на платформах, — сказал я. — Стрельнул, сорвал атаку — и ушёл от ответки. Это — мобильность. Это — будущее.
— Про бронированные автомобили с пулемётами вы с инженерами поговорите? — прищурился генерал. — Или мне передать?
— Лучше вы. Им от меня сейчас пользы немного. Кстати, — добавил я, — вчера в ресторане слышал о рейде Мищенко по тылам. Обсуждают вслух, как в зале ожидания на вокзале.
— Сколько ни боремся с болтунами... — Николай Михайлович поморщился. — Не офицеры, а базарные бабы, ей-богу.
— Я к тому, — продолжил я, — что отряду Мищенко и другим нужны не только шашки и револьверы. А, скажем, ручные гранаты. Небольшие, но эффективные. Пироксилин, капсюль, запал... идея простая. Внутрь... да хоть гвоздей для усиления поражающего фактора. Реализация — за знатоками.
— Очень помогло бы, — кивнул Чичагов. — Не только Мищенко.
***
Едва я вернулся, Агнесс начала собираться на прогулку.
— Вот ты не можешь не влезть куда-нибудь, — ворчала она, надевая соболью шубку. — Свободный человек, а носишься с этими генералами, будто продолжаешь служить. Слушай, подкладка... Нет, показалось. Подай мне шапку, пожалуйста.
Зимний наряд составлял гордость гардероба жены. Такое в Европе не купишь, даже за большие деньги. Соболя на шубке были выделаны искусно, шелковая подкладка с узорами сама по себе способна была вогнать в чернейшую зависть любую модницу. Ну и бархатная шапочка с соболиным кантом очень удачно дополняла ансамбль. Заплатил за всё до копейки, чтобы ни одна зараза попрекнуть не могла. Хотя благодарные граждане хотели просто подарить. Просто так, а не за что-то.
Права жена — надо уезжать. Посмотрим город спокойно, и пойду добывать места для эвакуации из этих мест. Как писал Цицерон, «Я сделал, что мог; пусть те, кто могут, сделают лучше». Моих дел тут не осталось.
Агнесс поправляла видимый только ей волос, выбившийся из-под шапочки, я расстегнул шинель и сел в кресло. Надеюсь, вспотеть не успею.
Интересно, кому это что-то понадобилось? На местных не очень похоже, они стучат в дверь осторожнее.
— Открыто! — крикнул я.
— Ваше сиятельство! — в номер влетел Тройер. — Жигана арестовали!
Глава 24
ВЛАДИВОСТОКЪ.Требуется бѣлье постельное и носильное, какъ-то: рубахи, простыни, полотенца, льняные носки для раненныхъ нашихъ воиновъ на Дальнемъ Востокѣ. Еще нужно не забывать собирать и для самихъ сестеръ милосердія полотно для рубашекъ; имъ нужно шить рубашки на средній и высокій женскій ростъ. Для раненныхъ, а также для строевыхъ солдатъ теперь ни полушубковъ, ни валенковъ уже не нужно, здѣсь тепло. А дальше дѣйствовать придется солдатамъ на тридцатыхъ градусахъ широты. Нужны: рубашки, онучи, порты, холщовые простыни, табакъ, гармоники, самовары, чай, сахаръ, пряники, московская сушка.
ВОЙНА. Отзывъ С.Ю.Витте объ исходѣ войны
Петербургскому корреспонденту «Berliner Tageblatt» бывшій министръ финансовъ, нынѣшній предсѣдатель комитета министровъ С.Ю.Витте, сказалъ слѣдующее:
— Всё, что я могу сказать вамъ, это то, что мы, въ концѣ-концовъ, побѣдимъ японцевъ.
— Намъ, возможно, придется пережить нѣсколько тяжелыхъ дней, но Куропаткинъ — стратегъ, не имѣющій себѣ равнаго въ Европѣ.
Война и Европа.
Изъ Парижа телеграфируютъ: Нашлись сенаторы, депутаты и даже министры, считающіе возможнымъ уже теперь поднять вопросъ о прекращеніи русско-японской войны посредничествомъ. Поэтому французскому министру иностранныхъ дѣлъ пришлось объяснить на послѣднемъ засѣданіи совѣта министровъ немыслимость для Франціи въ данный моментъ выступать съ подобнымъ предложеніемъ въ Петербургѣ и даже опасность такого шага.
