Лекарство против застоя - Михайловский Александр Борисович

Примерно то же самое происходило в Букингемском дворце, только там советские десантники, устанавливая оцепление вокруг правительственного квартала, только имитировали подготовку к штурму со стороны парадного входа, в то время как челнок с бойцами гауптмана Вернера фон Баха опустился со стороны жилой части дворца прямо в саду. А дальше в ход против охраны пошли исключительно парализаторы, и лишь изредка, там, где не было риска задеть кого-либо из королевской семьи, применялось огнестрельное оружие и даже плазменные бластеры. Впрочем, поскольку «королевское» направление курировала Кобра, все обошлось без особых накладок. Всех членов королевской семьи (включая младшую сестру Елизаветы бунтарку Маргарет, к месту и не к месту демонстрирующую просоветскую ориентацию в пространстве) требовалось убрать из Лондона в безопасное во всех смыслах Тридесятое царство, с чем мои люди справились просто на «отлично». Все политические разговоры с ними я намеревался вести уже потом, в домашних условиях, без особой спешки и суеты.

Совсем другое дело было со стариной Уинстоном. В подвальное помещение под зданием на Даунинг-стрит (типа бомбоубежище) я ворвался вместе с капитаном Коломийцевым и его бойцами, при всех атрибутах Специального Исполнительного Агента. Но вот ведь незадача – никакого исторического слова у меня сказать не получилось, потому что сразу при моем появлении Британского Борова стали бить корчи. Даже без дополнительного расследования могу предположить, что демона себе в сожители будущий британский премьер заполучил, когда ждал расстрела в бурском плену. Впрочем, от этого факта мои планы не поменялись ни на йоту. Накинув на дергающуюся в конвульсиях тушу заклинание стасиса, я вызвал к себе Лилию и попросил ее вместе с отцом Александром избавить данного персонажа от незаконного квартиранта, чтобы при этом он остался жив, здоров и вменяем, с ясным рассудком и твердой памятью. А потом мы с ним поговорим, если у меня еще будет желание.

Что могло быть более незыблемым, чем уклад нашей королевской семьи? Это была данность, как то, что за ночью наступает день, и так из века в век, без перебоев и отклонений. С одной стороны, я хорошо понимала, как мне повезло родиться принцессой, а с другой, довольно рано стала осознавать, что это накладывает определенные ограничения. Мне с детства привили понятие ответственности за репутацию королевского дома Виндзоров. И чем взрослее я становилась, тем более приходила к мысли, что мое существование напоминает жизнь в стеклянной камере, где каждый мой шаг на виду, однако я не могу выйти наружу и раствориться среди остальных людей.

При этом никому особо не было до меня дела. Центром внимания была моя сестра. Все знали, что в роли будущей королевы она будет безупречна. И если, пытаясь поставить себя на ее место, поначалу я втайне ей завидовала, то потом поняла, что едва ли смогла бы нести на себе корону. Сестра была другой. Главным качеством, которое могло сделать ее идеальной королевой, была холодность. Она была просто сплошной глыбой льда. Нет, не в человеческом плане – она, конечно же, испытывала такие чувства, как любовь, привязанность, нежность. Холоден был ее рассудок. Ничего в ней не было «слишком». Пресловутое «королевское достоинство» составляло саму ее суть. Ей никогда не приходилось притворяться – во всех своих словах и действиях она была собой. Всем было ясно, что, когда она займет трон, монархия будет в надежных руках. И она, будучи на виду у всей Великобритании, чувствовала себя вполне комфортно.

Я же знала, что на мне ответственности станет еще больше. Сестра королевы! Пристальное внимание журналистов к моей персоне и без того выводило меня из себя. Разумеется, всех интересовала моя личная жизнь. В желтой прессе нет-нет да появлялись гнусные статейки, и сестра всякий раз просила меня не давать повода к сплетням. Я кивала и обещала, и в этот момент она ужасно раздражала меня. Она старалась быть моей совестью – вот уж этого я позволить не могла. И в то же время мне не хотелось огорчать ее. Все же она была самым близким для меня человеком. Ее холод охлаждал меня лишь на время. А потом бунтарский дух вновь вырывался на волю – и я творила то, что сестрица называла «безрассудствами». Я не могла унять этот дух. Видимо, то, что не досталось сестре, я получила в полной мере: горячность, вспыльчивость и… страстность.

Да, сестре моей предстояло стать королевой, мне же было суждено оставаться лишь ее тенью… Но было нечто, что давало мне преимущество над ней. Обе мы с самого детства были на виду, и, хоть напрямую об этом никто не говорил, я чутко улавливала то, что проскальзывало в словах и улыбках, обращенных к нам: я красивая, а она нет. И вроде бы мы всегда были очень похожи, но тем не менее разница была очевидна. Точно некий начинающий художник сначала написал один неудачный портрет, а потом, видя его несовершенство, создал другой такой же, в котором уже проработал все детали.

Лиллибет было наплевать на красоту. Тем, кто холоден, не нужна красота, она им даже лишняя. А красивые живут чувствами… Поэтому мне и достался в придачу такой темперамент, который заставлял меня искать острых ощущений. Стоило мне однажды осознать, что я нравлюсь мужчинам, и я, не задумываясь, бросилась в омут любовных приключений… Втайне покинув свою стеклянную тюрьму с ее скучными протокольными мероприятиями, я уходила в те места, где могла остаться неузнанной, где смех и звон бокалов, где в мерцающем полумраке стелется над стойкой бара сигаретный дым… Я кружила голову, я сводила с ума, я наслаждалась мужскими взглядами, объятиями крепких рук…

При этом я никогда не теряла контроль над собой. Я выбирала красивых, крепких, достаточно галантных мужчин. Собственно, их было не так уж и много, но вполне достаточно для того, чтобы плотская сторона жизни открылась мне во всей своей сладостно-греховной притягательности. Эти мужчины не затрагивали моей души, я не запоминала их имен. Ни о каких серьезных отношениях я тогда даже не помышляла. Мои тайные похождения давали мне чувство некой независимости, когда я была хозяйкой своим желаниям.

А потом я влюбилась. Мне тогда уже исполнилось семнадцать. Питеру, что был главным конюшим при дворе моего отца, было поручено сопровождать меня в одном из вояжей. Мы много общались с ним тогда, и я совершенно ясно видела в его глазах восхищение и… желание. Но он даже и не пытался делать какие-то шаги к сближению, ибо был порядочным человеком, к тому же женатым и имеющим детей (на что мне было глубоко плевать, как и на четырнадцатилетнюю разницу в возрасте). Однако я не могла сама повеситься ему на шею, все-таки я была леди. Но именно тогда между нами и проскочила искра, зажегшая в нас страсть, и оба мы бережно хранили воспоминания о том путешествии.

По возвращении я постаралась забыть его, и вновь ударилась во все тяжкие. Но теперь все было по-другому. Алкоголь не помогал избавиться от мыслей о красавце полковнике. Так и сидела у меня в сердце эта заноза, и я понимала, что развязка однажды произойдет, поскольку безошибочно чувствовала, что Питер испытывает то же самое.

Все разрешилось после того, как умер мой отец. Смерть его стала для меня потрясением. Я впала в депрессию и не выходила из своей комнаты, оплакивая дорогого папочку – единственного, кто любил меня всей душой. Без него мир казался мне темным тупиком. Я много плакала и бичевала сама себя, каялась в грехах и просила Господа изменить мою жизнь в лучшую сторону.

И в тот момент, когда я меньше всего думала о мужчинах, Питер вновь ворвался в мою жизнь… Как неизбежное, как само собой разумеющееся. Он тоже был привязан к отцу, и мы вместе горевали в моих апартаментах… Мы курили, пили виски в больших количествах и откровенничали друг с другом. Я испытала счастье, узнав, что он уже развелся, и счастье это было столь неуместным на фоне горя, что мне тут же стало стыдно. Но я уже ничего не могла с собой поделать, и наш головокружительный роман завертелся со скоростью обезумевшей карусели…