— Слава Аллаху! Слава Аллаху! — повторил он еще раз, утирая последние слезы.
— Как ты нас нашел? — я не удержался.
— Разве это имеет значение? — улыбнулся Умут.
— Ты прав. Не имеет.
Действительно, не имело. Для Умут-аги уж точно. Он тут же забросал меня вопросами, которые беспокоили его и которые для него сейчас были важнее всего.
— Почему она сбежала? Я люблю сына. Я её любил и люблю сейчас. Я хорошо с ней обращался. Ничего дурного ни разу не позволил… Если она чем-то была недовольна, могла поговорить со мной…
Мне пришлось остановить этот поток.
— Умут-ага! — я поднял руку.
Турок замолчал.
— Мария тебя очень любит! — я не стал ходить вокруг да около.
Умут-ага, услышав это, выдохнул с шумом. Потом опустил голову. Было видно, какое невероятное облегчение он сейчас испытал. Облегчение такой силы, что слезы опять поневоле выступили из глаз. Опустив голову, он пытался скрыть их от меня.
— Послушай! Хочу сразу договориться на берегу… Я не крал у тебя жену и сына! Я вернул сестре свободу, которую у нее отняли! Не ты, нет. Другие. Но суть от этого не меняется. У тебя не должно быть ко мне претензий. А что касается Марии… Тут все в твоих руках. Начни с чистого листа!
Умут-ага склонил голову в знак согласия. Посчитал, что этого недостаточно и прижал руки к сердцу в знак клятвы. Слова были не нужны. «Бедный мужик! — думал я. — Сколько же он пережил с того момента, когда, проснувшись утром, не обнаружил жену и сына! А я ведь тоже не ошибся. Он — хороший. И настоящий. Представляю, сколько он потратил сил, чтобы найти нас! Все замечательно, конечно, но только теперь нужно как-то все это вырулить. Я уже не смогу разлучить его с Марией и сыном. Мария не поедет обратно. Но если Умут согласится остаться здесь — нужно договариваться со всеми греками, чтобы его и пальцем не тронули! Задачка, блин! Ладно! Будем решать по мере! Начнем с него!»
— И сын тебя очень любит! — продолжил я. — Скучает. Каждый день спрашивает Марию, когда ты приедешь.
Умут все еще не поднимал головы.
— Знаешь, почему они сейчас в Балаклаве? — решил и здесь рубануть с плеча.
Турок, наконец, посмотрел на меня.
— Мы завтра окрестим Яниса в нашей греческой церкви!
Я ожидал, что, услышав «Янис» и «наша греческая церковь» Умут-ага, если уж не взорвется в негодовании, то хотя бы начнет возражать. Но Умут только тихо улыбнулся.
— Янис, значит…
Посмотрел на меня. Видно, на моем лице было написано удивление по поводу такой его спокойной реакции. Он понял. Улыбнулся чуть шире.
— Я знал, что она всегда называла его Яни. Я чувствовал, как она не хочет, чтобы Ясин стал мусульманином. Я надеялся, что она свыкнется. Совсем не предполагал, что решится сбежать… — он сейчас не оправдывался. — Янис… Янис…
Умут-ага будто привыкал к новому имени своего сына.
— Хорошо! — вдруг решительно сказал он мне.
— Что хорошо? — я аж остолбенел.
— Хочет, чтобы звали Янисом и чтобы крестили в вашей вере — хорошо. Так тому и быть, — спокойно подтвердил мне Умут.
И он не лукавил! Я видел сейчас и его спокойствие, и его решительность. Только я не был спокоен.
— Умут-ага, — глубоко вздохнул, воздуха не хватало. — Ты, наверное, не до конца понял…
— А что тут непонятного?
— Нууу, — я вытер выступивший пот. — Она никогда не вернется обратно! На твою родину!
«Ну, вот сейчас-то он должен взорваться!» — я застыл в ожидании.
Умут-ага оставался совершенно спокойным, даже дыхание у него не сбилось. Он смотрел на меня, как на несмышленыша.
— Это ты, наверное, не до конца понял… — Умут-ага улыбнулся.
Мой растерянный вид однозначно свидетельствовал о том, что я не то, что «не до конца», я вообще сейчас ничего не понимал. Умут смилостивился.
— Коста, шурин мой! — и после такого родственного обращения, Умут-ага выдал такую фразу, которую впору выбить на скрижалях. — Моя Родина это — моя жена, а мой Бог — мой сын!
…Я был сражен величественной простотой его фразы. И я видел, что Умут-ага сказал её не потому, что мы, люди с Востока или с Кавказа, что греха таить, можем и любим часто высказываться с пафосом, просто ради красного словца… Одни наши тосты чего стоят! Нет! Эту фразу произнес человек, который уже все для себя решил и которому было плевать на этот мир, если в этом мире рядом с ним нет его жены и сына.
Неведомая сила подняла меня с камня. Я подошел к Умут-аге. Он понял, тоже встал. Я обнял его. Он ответил.
«Что ж… Одна проблема решена! — с облегчением думал я, усаживаясь обратно на камень после нашего молчаливого объятия. — На пороге — вторая! Как помочь выжить турку в окружении жаждущих его крови греков⁈ Вот я дожил! Кто бы мне сказал когда, что придется решать такую задачу!»
Умут-ага видел мою задумчивость. Ждал, молча. Хотя, мне казалось, что сейчас он должен был бы в нетерпении спрашивать о том, когда он, наконец, увидит Марию и Яниса.
— Умут… — начал я, на всякий случай бросив вопросительный взгляд на шурина, спрашивавший его о дозволении теперь обращаться к нему так запросто.
Шурин, улыбнувшись, кивнул, указывая на то, что между родственниками не может быть формальностей.
— Теперь о встрече с Марией и Янисом…
— Коста, я понимаю, что это не может произойти немедленно! — Умут опять смотрел на меня, как на недоросля.
«Нет! Определенно мне этот мужик нравится! Да, что там нравится! Я просто счастлив, что у сестры такой муж!»
— Да, ты прав! — я рассмеялся.
— Я тебе сочувствую, — Умут покачал головой.
— Почему?
— Это же очевидно, Коста. Ты любишь свою сестру. Ты хочешь для нее и племянника счастья и опоры на всю жизнь. Ты мне веришь. И это правильно, потому что я все силы положу на то, чтобы они были счастливы и ни в чем не знали нужды. Но здесь я нахожусь в окружении твоих соплеменников, которые не испытывают ко мне таких же чувств, как ты и Мария. И это тоже понятно. С чего им любить турка? Так что тебе предстоит всех убедить в том, что меня нужно будет воспринять не как турка, а как мужа Марии и отца Яниса.
«Еще чуть-чуть, и я ему в любви признаюсь!»
— Да, ты прав, Умут. Тут уже ничего не добавишь.
— И как ты это сделаешь?
Я пожал плечами.
— Пока не знаю. Но обещаю, что придумаю.
— А если не получится?
— Должно получиться. Нет другого выхода.
— Мы можем уехать, — тут Умут предупредил мои опасения. — Нет, нет, не в Турцию. Куда-нибудь, где нас с Марией смогут принять.
— Нет, Умут. Марии и Янису здесь все по душе. Поверь, и тебе понравится…
— Мне уже нравится это место. Здесь моя жена и мой сын, — еще раз успокоил меня Умут…
— Это хорошо! А сестре и племяннику уже не выдержать новых переездов. Значит, выход один. Видишь, все просто! — попытался я храбриться.
— Я могу чем-нибудь помочь?
— Только если несколько дней потерпишь и не будешь высовываться, — тут до меня дошло. — А, кстати, где ты остановился?
— Не волнуйся, — Умут улыбнулся. — Я же понимаю. Я в соседнем ауле у татар снял домик. Там спокойно.
— Хорошо! — я хлопнул себя по коленям, давая понять, что разговор закончен и, одновременно, вставая на ноги.
Умут-ага поднялся тоже. Пошли к таверне.
— Это хорошо, что у тебя будет несколько дней!
— Почему? — удивился Умут.
— Будет время еще раз все взвесить, решить, нужно ли тебе… — тут я осекся, заметив возмущенный взгляд Умута.
«Дурак! — констатировал разум — Такую песню испортил!»
— Извини, Умут! Просто… Все так неожиданно. И голова кругом идет! Глупость сказал! Извини! — я был искренен.
— Я понимаю, Коста! Ничего! У самого голова не на месте, — Умут с достоинством принял мои извинения. — Ты скажешь Марии и сыну обо мне?
— Нет, Умут! — твердо ответил я. — И не нужно сейчас, и не хочу, чтобы они до встречи с тобой извелись. Да и не хочу портить вам радость этой встречи.
Умут протянул мне руку. Я пожал.
— Я буду ждать, шурин! И я верю, что ты со всем справишься!
