Я шел обратно и, как не странно, совсем не думал о том, как без кровопролития представить Умута соплеменникам. Я с улыбкой корил себя за то, что забыл сказать шурину про желтые сапоги, выдававшие в нем турка с головой!
…Уже точно зная, что сестра, как никто другой, может меня раскусить, входя на двор, попытался придать себе как можно более спокойный вид. Вся семья сидела за столом, который, по-моему, так обратно и не заносили в дом со дня нашего приезда. Особое нетерпение испытывал Ваня. Оно и понятно: выпить ему страсть, как хотелось, а приходилось держаться, чтобы не навлечь на себя гневных упреков Эльбиды и Варвары. Я решил ему помочь. Присев, тут же налил и себе, и ему по рюмашке. Эльбида и Варвара недовольно хмыкнули А вот Ваня был счастлив, что я так лихо справился с проблемой. Сестра все равно почувствовала неладное со мной.
— Все в порядке?
— Да, сестра! — ответил я.
«Хорошо, что могу прикрыться делами», — подумал.
— Общался со стряпчим. Все поручения ему дал. Вроде бы, все в порядке. Не должно быть никаких проблем. Но ты же сама понимаешь… — я сделал многозначительный вид.
— Да, да! — горячо подхватила Мария.
Тут же перекрестилась, прося Господа о помощи в нашем деле. Мы все последовали её примеру. Ваня предложил укрепить нашу просьбу еще и тостом. Никто не возражал. Выпили.
— Как до Балаклавы добираться будем? — спросил я, закусывая огурцом.
— Помчимся со всем нашим удовольствием! — хитро подначил меня капитан. — Завтра увидишь!
Сил расспрашивать подробнее не было. «Завтра — так завтра!»…
— Дилижанс⁈ — мое удивление на следующее утро можно было понять. Этот вид транспорта я совсем не ожидал здесь увидеть.
— Дилижанс! — с довольной улыбкой подтвердил Ваня. — Только вперед к кучеру не садись. Не то заработаешь нервическую горячку.
Оказывается, вдоль Южного берега уже было организовано дилижансное сообщение. Занималось им Общество крымских дилижансов с головной конторой в Симферополе. Не обошлось тут, конечно, без Воронцова. С его легкой руки тяжелые шестиместные кареты, запряженные четверкой лошадей, носились между Евпаторией, Симферополем, Севастополем и Керчью. Даже в Москву отправлялись, что вообще звучало, как фантастика. Но на ЮБК все обстояло сложнее…
Дорогу между Ялтой и Байдарскими воротами строили долго, причем, силами военных. Оползни и низвергавшиеся с гор дождевые потоки, сложный рельеф, каменные завалы — все стояло на пути планов Воронцова реорганизовать движение вдоль его райского сада. Лишь с помощью пороховых зарядов смогли пробиться. В этом году почти закончили. Остались отдельные участки, где лошадей распрягали, и солдаты-дорожники перетаскивали на руках небольшие четырехместные кареты. Более тяжелые экипажи не смогли бы тут ни прорваться, ни протиснуться.
Извозчиками были татары. Стоило нам тронуться, я понял, о чем меня предупредил Ваня. Ямщик погонял так, будто за ним черти гнались. А дорого-та не прямая — горный серпантин. И узкая. Запряжена была не четверкой, а лишь парой.
— Тут тройка еле проходит, — объяснил мне капитан. — Сам видел однажды, как Его Сиятельство драл в хвост и гриву ямщика за то, что тройку запряг. А с ездой татарской ничего поделать нельзя. Летят словно в последний раз.
Да уж. Этим ямщикам впору участвовать в гонках на выживание. На первой же остановке, когда перетаскивали нашу карету, заметил, что ноги дрожат. И остальные выглядели как-то бледновато.
Еще заметил, что на всем перегоне в сто верст не было ни одной приличной почтовой станции. Встречались какие-то постоялые дворы — по большей части, какая-то дрянь. Лошадей поменять, даже чаю попить из подозрительного вида чашек еще можно, но в остальном приличной публике тут явно было некомфортно. Настоящее облегчение испытал, когда Ваня ткнул пальцем в окошко кареты:
— Балаклава!
Внизу изящным плавным росчерком протянулась бухта. Вдоль левого берега, лишенного растительности, единственная улица, упиравшаяся в церковь с купольной башенкой с крестом и отделенная от воды двумя рядами домов. Мне сразу стало понятно, почему все так настойчиво предлагали мне и Марии переехать сюда.
Как грузины в Стамбуле сумели устроить привычный им грузинский дворик, так и греки здесь, в Крыму, сумели построить небольшую греческую деревушку-городок. И первое, что бросилось мне в глаза, и сразу заставило проникнуться симпатией к нынешней Балаклаве — черепичные крыши одноэтажных домиков. Это у меня с детства. Все частные дома в «Африке», в том числе и наш, были покрыты ровно такой же черепицей. Я был уверен, что, если когда-нибудь мне все-таки удастся обзавестись собственным домом, он будет с черепичной крышей.
Пока ехали по городу, успел насчитать от силы шестьдесят домов. Лавка была в каждом третьем: можно было поесть — устриц и морских ежей, к примеру — и накупить нужных товаров прямо с улицы, не заходя внутрь. И явно ощущалась теснота — привычная крымская теснота, сохранившаяся в моем бывшем настоящем по всему ЮБК. С её узкими улочками, на которых еле развернешься, с её домами дверь-в-дверь и балконами друг напротив друга в такой близости, что, кажется, можно поздороваться, протянув друг другу руки. Такую тесноту продиктовала природа: горы достаточно близко к морю, нужно отвоевывать каждый клочок земли. Когда эти крохи заканчивались у моря, город начинал медленно, но верно заползать на гору. В сегодняшней Балаклаве это уже произошло. Более того, было видно, что горная часть городка, пока хаотично, без всякого плана, если и не превзошла прибрежную, то уж точно — с ней сравнялась.
— Вон наша церковь! — отвлек меня Ваня, указав на храм с четырёхколонным портиком, одновременно перекрестившись.
Я тоже перекрестился.
— Мы сразу туда? — спросил.
— Нет, что ты? — ответила Эльбида. — Заедем к крестному. Приведем себя в порядок. Куда в таком виде? Янис, вон, весь мокрый!
Я кивнул.
Дилижанс остановился совсем неподалеку от солидных, возвышавшихся над остальными домами, двухэтажных хором Егора Георгиева Сальти. Штабс-капитан ожидал нас на крыльце. Бурно приветствовал. Весь двор, а судя по всему, и дом был полон людьми: сослуживцами и их семьями. Все готовили торжественное застолье, без которого невозможно представить греческие крестины. (Положа руку на сердце, ни одно событие у греков невозможно представить без застолья). Весь двор и часть улицы уже были заставлены столами. Еду пока не накрывали. Но можно было быть уверенными, что по возвращению из церкви столы будут ломиться.
Егор Георгиев, хотя и был очень живой, в чем-то и шумный (а, с другой стороны, покажите мне «нешумного» грека), но совсем не суетливый. Была в его манере и в его поведении какая-то театральная легкость, позволившая ему за считанные мгновения со всеми нами поздороваться, обняться, расцеловаться, подбросить в воздух будущего крестника.
Пока приветствовали друг друга, я успел заглянуть в дом. И первое, что сразу отметил — необычайная чистота. И это при том, что пол был земляной! Потолок и стены были хорошо выбелены.Не было излишней роскоши, но и язык бы не повернулся назвать убранство дома бедным. Все было к месту и по месту. Так, как привыкли греки. Как они любили. Разве что не мог не выделяться большой ковер во всю стену, весь увешанный оружием. В основном это были сабли и кинжалы всех видов и размеров. И только пара пистолетов по самому центру. Ну, так что удивляться такому количеству оружия в доме у штабс-капитана⁈
Зная, какая у нас была дорога, Сальти уже приготовил изрядное количество воды. Всем требовалось ополоснуться. Женщины с Янисом поднялись на второй этаж. Вся движуха с готовкой была на первом. Мы втроем вышли во двор. Спустились с крыльца. Само крыльцо и ступени были основательными. А вот вместо перил торчали обыкновенные длинные колья.
Я разделся по пояс. Сальти стал поливать из ковша.
— А почему ты Егор Георгиев? — я не удержался.
— Потому что отца звали Георгием! — Егор не смог скрыть своего удивления по поводу такого, несколько глупого, на его взгляд, вопроса.
