Теперь я понял, почему он так назвал свою бригантину. Вечное напоминание. Чтобы не забыть и не простить.
Абдель сделал большой глоток, словно пытаясь избавиться от судороги в горле.
— Я сделал много злого. Мы, берберские пираты, натворили немало. Нас столетиями называли псами султана…И вот пришла расплата. Теперь наших жен и детей продавали на рынках, как стадо баранов, и отправляли в Полинезию на кораблях. Всех, кто отказывался ползать у ног французов, как собаки, без пощады убивали. Тех, кто пользовался авторитетом, судили. Так что, да, вы правы, Коста, они потопили страну в крови. И объясните, в чем разница? Между нами и этими напыщенными мерзавцами⁈ В том, что они — в треуголках и кепи, а мы — в тюрбанах и кушаках⁈ Мы, по крайней мере, не оставляли за собой мертвые города…
Абдель сделал еще глоток портвейна.
— Сочувствую. Это страшно.
— И в то же время, увы, — норма для этого мира.
— Как вы выжили?
— Не это важно.
— А что?
— Важно то, что я, пройдя через эти страдания, снова вернулся к прежнему ремеслу. Вот, плыву в Черкесию, чтобы наполнить трюмы рабами…
— Вы считаете, что русские ведут себя на Кавказе так же, как и французы в Алжире?
Абдель неожиданно засмеялся.
— С французами никто не может сравниться в жестокости, Коста. Никто.
Я допил портвейн.
— Ну, что, занимательный получился рассказ? — грустно усмехнулся капитан.
— Поучительный.
Я встал, считая, что Абдель закончил свою исповедь.
— Спокойно ночи, капитан.
— Спасибо. Но у меня уже не бывает спокойных ночей.
Я кивнул. Пошел к себе.
— Коста! — окликнул меня капитан.
— Да.
— Когда я рассказывал про то, что мы захватывали пленных и продавали их в рабство, вы крепко схватились за нож, подаренный Бахадуром. Почему?
— Я лишился отца, матери и старшей сестры.
— Пираты?
— Нет.
— Поэтому раздумали?
— И поэтому тоже.
— Хотели выслушать до конца?
— Да.
— Что думаете?
— Не мне вас судить.
— Не вам.
— Почему вы мне все это рассказали?
— На вас есть какой-то странный отпечаток. С таким я прежде не сталкивался.
— Что за отпечаток? Смерти?
— Нет. Знание. Какое-то знание, недоступное мне. И никому недоступное.
Я ничего не ответил.
— Пора делать поворот на восток! — сказал Абдель, поднимаясь из кресла.
[1] Если, кто не знает, столь экзотическое имя — всего лишь сокращение лозунга «Да здравствует, Первое Мая!»
[2] На самом деле не столь уж умопомрачительную. Порядка 70 тыс. ассигнациями, что для Косты, конечно, очень много, но для оптового торговца крымскими яблоками — всего лишь выручка за два года.
Глава 4
Урум, целовал ли ты грудь взрослой женщины?
Утром проснулся позже обычного. Когда вышел на палубу обнаружил и Спенсера, и капитана, стоявших на носу.
— Коста! — Спенсер обрадовался. — Смотрите!
Я посмотрел прямо по курсу. В сиреневой утренней дымке, словно мираж в пустыне, проступил отчетливо видимый снежный пик.
Понял причину такого восторга Эдмонда.
— Это же Эльбрус! — и сам был поражен.
— Да! — подтвердил Спенсер.
Я подошел. Кивнул капитану. Абдель кивнул в ответ.
— Коста, вы видите два пика? — спросил Спенсер, когда мы приблизились к берегу и вершина Эльбруса изменила свои очертания. — Есть легенда, что между ними прошел Ноев ковчег на своем пути к Арарату.
— Легенды — легендами, а что вы скажете на это? — я обратился к Спенсеру и капитану, указывая в море и стирая с лица англичанина радостную улыбку.
По правому борту на приличном пока расстоянии от нас показались белые паруса.
— Русские, — презрительно фыркнул капитан.
Его самоуверенность бесила. Зная, что под палубой в ряд уложены бочки с порохом, следовало бы проявить больше уважения к возможной погоне. Мы переглянулись с Эдмондом. Похоже, нам пришли в голову одинаковые мысли.
— Вы напрасно беспокоитесь. Моя команда умеет работать с парусами так, как русским и не снилось. Если есть ветер и пространство для маневра, бригантина легко уйдет от любой погони.
Он разгуливал по шканцам, весело насвистывая. Даже не раздавал команды. Моряки делали свое дело без окриков и напоминаний. Стоило признать, что они и вправду были хороши! И никакого панибратства с капитаном. Субординация поддерживалась строго. Видимо, с ножами Бахадура французы были хорошо знакомы.
— Настало время кассуле! — радостно воскликнул капитан, не обращая внимания на русский крейсер, устремившийся за нами.
— Но, капитан… — Спенсер попытался было образумить Абделя, призывая его непосредственно руководить уходом от погони.
Я с ним был солидарен. Из моей памяти еще не стерся рассказ Путятина о гонке «Ифигении» с английским фрегатом в Пирее.
— Нет нужды! — сказал, как отрезал, капитан. — Команда легко справится с русским корытом!
Делать нечего. Мы спустились в кают-компанию.
Стол был уставлен закусками и вином. Кок внес широкий глиняный горшок с дымящейся запеканкой из солонины и бобов, густо присыпанной сухарными крошками. Разложил по тарелкам. Приступили к еде.
Съев первую ложку, мы со Спенсером не сговариваясь, посмотрели сначала друг на друга, потом на капитана. Абдель улыбнулся, понимая, что мы оба в восторге.
— Признаюсь, капитан. — Спенсер чуть наклонил голову. — Кассуле великолепен. Настолько, что я вынужден еще признать, что прежде не ел подобного. Еще более удивительно, что я пробую его не в каком-либо знаменитом и изысканном ресторане, а в кают-компании бригантины посреди Черного моря.
Абдель кивнул, принимая похвалу Спенсера.
— Мой повар — из Тулузы, где знают толк в этом блюде! А как тебе, Коста? — спросил меня.
— Мне добавить нечего! Разве что попросить добавки!
Абделю понравилось. Засмеялся. Я был вынужден перевести недоумевающему Спенсеру наш небольшой диалог. Спенсер тоже оценил мою шутку. И тут же не удержался.
— Прошу прощения, капитан. Может это и бестактность с моей стороны: но как уживается солонина и ваша вера?
Абдель даже ухом не повел.
— В походе мусульманину можно забыть о запретах. А поскольку я вечно в походе — будем считать, что слово «харам» на моей палубе — табу! — легко отшил Спенсера.
— А как же французы на корабле? — вырвалось у меня.
Абдель усмехнулся.
— Во-первых, они все — дезертиры, Коста. И ни в чем таком, о чем мы говорили ночью, замешаны не были. Во-вторых, мне нравится, как они выполняют все мои приказы. Так что и здесь я никаких неписанных законов не нарушил. А еще они — отличные моряки!
Я кивнул. Спенсер требовательно посмотрел на меня, ожидая перевода. Не пришлось. Отвлек помощник Абделя. Подошел к нему, что-то шепнул на ухо. Абдель в ответ только кивнул. Помощник вышел.
— Что? Что? — забеспокоился Спенсер. — Они нагоняют нас⁈
— Это невозможно, я же говорил. Успокойтесь. Просто нам придется чуть уклониться от курса. Продолжим обед. Нас ожидает еще десерт. Что скажете, мистер, насчет сливового пудинга?
— Как может сопротивляться англичанин, услышав про пудинг? Сдаюсь на милость победителя!
— Ну, видите! А вы все: погоня, погоня…
… Как бы ни бахвалился капитан, но погоня заставила его не «чуть», а сильно уклониться от курса. Корабль сместился к юго-востоку от точки назначения, к берегам Мингрелии. Спенсер ощутимо волновался. Абдель же по-прежнему был уверен в себе. Настолько, что предложил Спенсеру забиться, правда, на смехотворную сумму, что к утру бригантина бросит якорь в бухте Пшады. Прижимистый Спенсер отклонил пари, прикрывшись своей уверенностью в мастерстве капитана.
Наступившая ночь принесла сильный бриз, и Абдель направил свою «Блиду» в сторону преследователей, опять напугав Спенсера. Честно говоря, и я испытал легкую дрожь.
— Отставить волнения и тревоги! — Абдель сохранял спокойствие даже в столь опасных обстоятельствах. — При таком сильном ветре русские вскоре встанут на якорь!
