— Нет! Нет! Господин! Только не оставляйте меня одного в этом страшном месте! Если Молчун умрет, мне отрежут голову!
— И правда, плохая идея. Умрет голландец со страху, и получим два трупа, — признал я очевидное. — Есть тут аулы поблизости?
— Есть! Как не быть? Армяне живут. Мирные. Черкеса обязательно примут.
— Что скажешь, Эдмонд?
— Мне все варианты не нравятся.
— Можем остаться в лагере и подождать кого-нибудь. Кажется, по этой дороге темиргоевский князь собирался проехать…
— Этот вариант мне нравится еще меньше! Мне хватило угроз Джамбулата! Решено! Быстро сворачиваем лагерь и едем к армянам.
Суетливость Спенсера мне была непонятна. А внезапная болезнь Джанхота порождала вопросы. Но искать сейчас ответы — не лучшее время.
Хотя одно объяснение сразу пришло на ум. За прошедшую неделю мы как-то влились в черкесское общество, стали почти как свои. И сейчас, когда мы остались, по сути, одни, лишившись Молчуна, нас словно отбросило в день прибытия. Неприятное ощущение.
Я принялся собирать наши вещи.
[1] В ответ на разорение аула Берзегов 9 сентября 1836 г. в конце того же месяца был совершен большой набег силами полутора тысяч черкесов на Кисловодск. Отряд состоял из абадзехов и убыхов о двуконь, то есть с заводными лошадьми.
[2] Отряд телохранителей короля Иордании был сформирован из черкесов, выдворенных за пределы Северного Кавказа царским правительством в 1860-х гг. Существует и по сей день.
Глава 8
Кодекс чести
Аул армян, как Натан и говорил, оказался поблизости. Уже минут через сорок мы добрались до его окраины. Всю дорогу я ни на что не обращал внимания. За Молчуном и его состоянием следил Натан. Спенсер, как и я, был погружен в свои мысли. За все время мы не проронили ни слова.
Голова моя напоминала сейчас улей. Мысли-пчелы роились, жужжали. Хаос в улье был образцовым. Пчелу, нашептывающую мне про странность болезни Молчуна, сменяла другая, выполнявшая роль киномеханика с аппаратом. Она показывала ужастик: мелькали кадры боя, обрубки тел, кровь, бьющая фонтаном. Затем выскочила пчела ехидная, с мерзкой улыбкой доложившая о моих мрачных перспективах. Раскурив сигару, она прожужжала мне, что нас не пощадят. Выпустив колечко дыма, обратилась к киномеханику:
— Покажи ему!
Кинопроектор показал меня, стоявшего на коленях в окружении черкесов. Сабля одного из них была занесена над моей головой. Сабля начала рассекать воздух. За мгновение до того, как она должна была коснуться моей шеи, появилась пчела-психотерапевт.
— Пошли вон! — грозно прикрикнула она на ехидну и киномеханика, пинками разбросав их по сторонам. Потом начала меня успокаивать. — Не слушай ты их! Все наладится и разрулится! Молчун выживет. Тебе ничего не угрожает. Смотри на меня. Я досчитаю до десяти, и ты восстановишь дыхание, перестанешь нервничать и думать о дурном. Раз, два…
— Как же! Наладится! — раздался ироничный возглас сбоку.
Там за столиком сидела группа пчел — «пикейных» желто-полосатых жилетов, наподобие той, что харчевалась в таверне Микри.
— Да, да! — участливо подхватила одна из них. — Стрелять толком не умеет, с лошадью даже ребенок управляется лучше, чем он…
— А какую истерику пережил во время боя! — зацокала другая.
— О, да! — хором подтвердили все за столом.
— А я ведь сделал ему такое предложение! — к «пикейным жилетам» подлетела пчела жовивальная в образе Папы Допуло.
— Да, да, да! — заголосил стол.
— От таких предложений не отказываются, Коста! — погрозил лапкой контрабандист.
— Приехали! — раздался радостный возглас Натана, вмиг разогнавший этот сумасшедший рой неправильных пчел.
…Въехали в аул. Первые минуты я никак не мог определить, что меня удивляет в представшем перед глазами. Внешне этот аул ничем не отличался от уже посещённых. Ни одной деталью. Потом дошло. Здесь совсем не пахло войной и опасностью. Никто не проносился мимо на лошадях с воинственными гортанными криками. Не было и скопления множества увешанных оружием горцев. В воздухе не было и намека на вонючий запах пороха. Воздух был таким, каким и должен быть в горах, окруженных зеленью: чистейшим. Люди, попадавшиеся нам по дороге в традиционных черкесках, смотрели на нас спокойными глазами. Они не боялись нас и не угрожали. Наоборот, было заметно, что им явно любопытно, кто мы такие. Без какой-либо настороженности. Дети, смеясь, перебегали дорогу перед нашими лошадьми, останавливались на секунду, тыкали пальцем в лежащего поперек лошади Молчуна и бежали дальше.
«Какой-то оазис посреди пустыни!» — вряд ли я мог бы придумать более правильное сравнение.
— Поразительно! — раздался восхищенный голос Спенсера. — Ты же думаешь о том же, Коста?
— Если ты о том, что трудно представить, что за порогом этого аула нет ничего, кроме войны и крови, то да!
— Именно! — подтвердил Спенсер. — Это как…
— Оазис… — пришел я ему на помощь.
— Да, да! — кивнул Эдмонд. — Куда мы едем, Натан?
— К Айвазу. Тут за поворотом. Он поможет.
За поворотом открылся внушительный дом с большим участком, весь засаженный плодовыми деревьями. Под одним из них за небольшим столиком сидел дородный мужчина в богатой черкеске. Завидев нас, привстал, что-то крикнул в сторону дома. Оттуда тут же выскочили три горца.
«Судя по всему, этот дородный и есть Айваз, — думал я. — Не скажи мне, что он армянин, никогда бы не подумал. Горец, как горец. А эти трое, тоже армяне⁈ Если да, то я уже вообще мало, что понимаю»
— Что с Джанхотом, Натан? Ранили? — не здороваясь, спросил Айваз.
— Заболел.
— Заболел — вылечим! — уверенно заявил хозяин дома.
Трое горцев уже аккуратно сняли Молчуна с лошади, понесли в кунацкую. Айваз, наконец, обратил внимание на нас.
— А вы, должно быть, Спенсер и Коста? — спросил, прищурившись.
— Он уже знает о нас⁈ — удивился Спенсер, когда я ему перевел.
В ответ Айваз только развел руками, мол «обижаешь!».
— Прошу, проходите! — пригласил нас в сад, а не в дом. — Там сейчас беготня, — объяснил нам, имея в виду суету вокруг Молчуна.
Присели за столик под деревом. Буквально сразу же две молодые девушки, уж не знаю — дочери Айваза или служанки — накрыли стол, подав чай и сладости.
— Что с ним? — спросил хозяин.
Я, пожав плечами, рассказал маловнятную версию Спенсера.
— Надо сообщить в тхамада! — заявил Айваз.
— Кто это такие? — я удивился чуть исковерканному, но такому знакомому слову.
— Совет старейшин. Четыре человека. — пояснил Айваз. — Это обязательно нужно сделать.
Спенсер, выслушав перевод, неожиданно напросился:
— Я хочу пойти к ним и все объяснить совету!
Айваз воспринял просьбу даже с некоторым облегчением. Наверное, ему не хотелось сейчас отрываться от чаепития.
— Натан, проводи! — только и приказал голландцу.
Спенсер и Натан удалились.
Можно было чуть выдохнуть.
— Ты хорошо говоришь по-турецки! — похвалил Айваз.
— Да, — я усмехнулся. — И на армянском хорошо говорю.
— Что тебя рассмешило? — на армянский, однако, Айваз не перешел.
— Ты армянин, я грек, но оба мы говорим сейчас на языке наших главных врагов.
— Я не армянин, ты не грек. — неожиданно парировал Айваз.
— ⁈
— Нет. Нет. Конечно, — Айваз меня успокоил, — я не это имел в виду. Ты урум. А мы себя называем черкесогаями.
— Ну, если так…
— Только так.
— Здесь только один аул армянский?
— Почему один? Наши тут везде. И у шапсугов, и у бжедухов…
— А как давно?
— Очень давно. Три века!
— Тогда, могу я поинтересоваться: какой вы веры?
— Христиане, конечно! И опять ты улыбаешься. Почему на этот раз?
— Мои соплеменники в Турции сохранили веру, но утратили язык. За многие годы практически сравнялись с турками в одежде, поведении. Вы тоже сохранили веру, и, честно говоря, если бы меня не предупредили, что мы едем в армянский аул, я бы принял вас за черкесов.
