– Этого ещё не хватало! – искренне разозлилась я. И мистер Панч посмел умолчать о подобном разгуле суеверий! Неудивительно, что рабочие в конце концов перепугались и едва ли не разбежались. – В первый раз слышу о чём-то подобном. Адвокат мне не докладывал, иначе бы я…
– Просто теряюсь в догадках, что бы вы тогда сделали, – ухмыльнулся Эллис. – Ну, я уже имел дело с одним алхимиком, лет шесть назад. Жаль, в итоге он оказался заурядным отравителем, который убил своего богатого дядюшку, обставив дело как несчастный случай. Ну, знаете, пригласил понаблюдать за изготовлением философского камня, затем отлучился, оставив беднягу в лаборатории, где тот благополучно надышался парами ртути… Впрочем, сейчас не об этом, – прервал он сам себя и нахмурился. – Ваш алхимик вроде бы пореспектабельней будет. Начнём с того, что он отнюдь не юн. У него две взрослые дочери, говорят, редкие красавицы.
Я вспомнила Дугласа Шилдса и его сына Энтони, прелестного мальчика – ангела и обликом, и душою.
Сердце защемило.
– К сожалению, даже самая прекрасная семья не является гарантией того, что человек не пойдёт по кривой дорожке. – Я постаралась произнести эти слова ровно и философски, но вышло горько, придушенно, с постыдным надрывом.
Тогда из-за моей наивности погибла Эвани…
Эллис сделал вид, что ничего не заметил, и пожал плечами:
– Да, это известный принцип. Я вам рассказывал о «правиле собаки», Виржиния? – вдруг встал он передо мною, доверительно заглядывая в лицо. Глаза у Эллиса сейчас были ярко-голубые, несмотря на пасмурную погоду; в мгновения, подобные этому, я сомневалась, что они меняют цвет лишь в зависимости от окружающей обстановки. – Нет? Так слушайте. Предположим, вы ночью идёте по тёмной улице – и вдруг вам навстречу попадается бедно одетый мужчина. Вы подумаете о чём-то плохом?
Я поразмыслила и кивнула:
– Пожалуй, да. Что может порядочный человек делать на улице ночью?
– Замечательно, – улыбнулся Эллис. – Теперь заменим оборванца джентльменом. Итак?
– То же самое, – вздохнула я. – Джентльмен даже подозрительней.
– Военный в генеральском мундире? Герцог? Старик? Юноша?
– Ничего не меняется, – вынужденно признала я. – Всё равно мне станет не по себе.
– Прекрасно. – Улыбка Эллиса стала ещё шире. – А теперь вернёмся к оборванцу из первой сценки. Пускай он, к примеру, ведёт на веревке щенка. Теперь страшно?
Я послушно представила себе это зрелище… и с лёгким удивлением призналась:
– Наверное, нет. Ведь понятно, почему он оказался на улице ночью. Собака царапалась и просилась на прогулку, а у джентльмена, вероятно, была бессонница, вот он и… Эллис, вы смеётесь?
Он придержал козырёк кепи рукою, отворачиваясь.
– Простите. Я бы, конечно, подумал, что негодяй украл у кого-то породистую собаку, но в целом всё верно. Мы перестаём бояться, когда видим рядом с предполагаемым преступником то, что оправдывает его нахождение в данном месте и в данное время. Например, представим, что есть некий желчный старик, живущий уединённо – подозрительно? Да. Но если он ухаживает за женой, склонной к мигреням, а потому не выносящей города?
– Достойно уважения.
– Ну, принцип вы поняли, – быстро взглянул на меня Эллис и начал подниматься по дороге. Я последовала за ним. – Впрочем, мы снова отвлеклись. У этого самого алхимика, мистера Лоринга, две абсолютно нормальные дочери, самые завидные невесты в округе. Потому его занятие кажется лишь милой причудой. Итак, у нас есть всеми признанный колдун, а также алхимик, слухи об алтаре дубопоклонников и о духах… Окрестный люд привык к мистике, Виржиния, – продолжил Эллис немного изменившимся голосом, более низким и сухим. – А потому никому не показалось удивительным то, что Джон Кирни якобы подвергся проклятию. Все приняли это как должное. Ещё бы, с таким-то соседством.
Я споткнулась на ровном месте и едва не упала – детектив успел вовремя подхватить меня под локоть.
– Проклятие? Что за глупость!
– Я того же мнения, – со вздохом подтвердил Эллис. – Но послушайте историю целиком. Якобы около двух месяцев назад – в то же время, когда рабочие стали уверяться в существовании духов, заметьте – Джон Кирни раскопал в развалинах медвежью шкуру с целой головой. Вероятно, благодаря особой обработке, она неплохо сохранилась. Не без труда он напялил на себя шкуру, хоть она и была весьма тяжёлой, и в таком виде попытался напугать друзей. Розыгрыш удался на славу. Однако спустя несколько дней по деревне разошёлся слух, что Джон Кирни якобы навлёк на себя проклятие и теперь в полнолуние он обращается в зверя. Ну, каково?
– В стиле «Дешёвых ужасов», – поморщилась я, вспомнив тоненькую брошюрку за два рейна о самых жутких происшествиях в Бромли, которой торговали крикливые мальчишки-газетчики.
– Именно, – подтвердил Эллис. – А вчера было полнолуние, Виржиния, и это уж слишком удобное совпадение. Кто-то сперва распустил слухи о проклятии Кирни, а затем избавился от него, прикрываясь этими самыми слухами… Виржиния?
…А я застыла, как вкопанная. На долю мгновения меня сковал суеверный ужас: над согбённым Лиамом нависала зловещая фигура в чёрном балахоне.
– Это же не… – начала было я, но затем присмотрелась – и с облегчением разглядела зелёный священнический шарф. – Похоже, мы здесь не одни.
– Да уж, – сощурился Эллис, разглядывая незнакомца. – Так вот он какой, отец Адам, оплот нравственности и здравого смысла в деревне. Не будем медлить, Виржиния. Ужасно хочется сравнить рассказы о вашем священнике с личными впечатлениями, – заговорщически сжал он мою руку – и ускорил шаг.
Когда мы приблизились к священнику на достаточное расстояние, то я невольно улыбнулась. Он отчитывал Лиама в лучших традициях сестры Мэри, педантично и в то же время эмоционально. Мальчик переминался с ноги на ногу и краснел, а братья Андервуд-Черри глазели на него с детской непосредственностью, чем только усугубляли неловкое положение юного баронета.
– …лишь неразумное чадо, у которого в голове только мрак невежества, может бегать у самой стены. Там камень на камне едва держится, в любую минуту всё может посыпаться, а ты, дурак, ещё и детей малых туда потащил. А если бы вы покалечились? Молчишь? Сопишь? То-то же. Думать учись, а то у тебя ноги прежде головы действуют.
– Мне, право, неловко прерывать столь прочувствованную проповедь, однако я не нахожу в себе сил оставаться в стороне, – произнесла я негромко, вставая рядом с Лиамом. – Отец Адам, я полагаю?
– Других «отцов» здесь нет. Хотя этому отроку строгий отец бы не помешал, – сухо ответил священник поворачиваясь ко мне. – А вы, значит, та самая леди Виржиния? Наслышан. Но хорошего в тех слухах мало.
Я замешкалась с ответом, разглядывая отца Адама. Цельное впечатление о новом знакомом пока не складывалось. Внешность ему досталась суровая и устрашающая: высокий рост – лишь на полголовы меньше, чем у Джула; глубоко запавшие глаза под массивными надбровными дугами и крючковатый нос; чёрные курчавые волосы с изрядной долей седины, особенно на висках; худоба и лёгкая сутулость… В широком священническом облачении он напоминал пугало на гнутой палке, завёрнутое в чёрную ткань.
Судя же по манерам, нарочито грубоватым и простым, отец Адам, во-первых, привык к положению человека с неоспоримым авторитетом, и, во-вторых, вообще не испытывал почтения ни к титулам, ни к богатству. С другой стороны, его беспокойство за Лиама выглядело вполне искренним и оправданным: действительно, не место было детям близ опасных развалин.
Да и адвокат отзывался о нём неплохо.
– Слухи – вещь скверная, не стану спорить, – с улыбкой ответила я наконец, сводя всё к шутке. – Верить им – значит обманываться. Повторять – значит умножать яд.
– Я тоже читал поучения святой Генриетты Милостивой, – ничуть не смутился отец Адам. – Но думаю, что у каждого должна быть своя голова на плечах, и не стоит во всём полагаться на святых. Зачем вы приехали? Собираетесь недрогнувшей рукой отобрать землю, которая позволяет не умереть с голода самым бедным семьям в этой деревне? Или лично выстрелите в меня из своего револьвера, воспетого газетчиками?
