Борис отходит от меня. Осматривает. Перчаткой проводит по моему лбу, стирая всё то, что к нему налипло. Его рожа довольная, с улыбкой. Подмигнув мне, он говорит:
— Смотри, чтобы в рот не попало. А если попадёт — не глотай!
Все реплики Бориса имеют двойной смысл. Я уверен в этом.
Я отёр лицо ладонью. На губах чувствуется кислинка. Смачно плюю на землю.
— Просто слюни, — говорю я.
Больше у меня не было никаких мыслей. Я стоял и слушал, как моё сердце медленно успокаивается. Наслаждался каждой капле пота, проносящейся по моей спине. Сейчас бы курнуть. Затянутся и больше не слышать звуков битвы, человеческих криков, воплей животных. Только тишина. Когда вокруг тебя война, тишина — это самое дорогое, что может быть в твоей почти конченой жизни.
Напоследок кабан дёрнул всеми четырьмя лапами, вытянулся, и замер, выдохнув всё скопившееся зловоние из своих лёгких. Зверюга сумела разменять жизнь на вечную тишину.
Мужская рука ложится мне на плечо.
— Не расслабляйся! — говорит Борис.
— Я здесь…
— Это хорошо.
Взгляд Бориса ложится куда-то мне за плечо. Он щурится. Я хочу повернуться, хочу увидеть, к чему всё идёт, но он сильнее сжимает моё плечо.
— Слушай, — говорит он. — Как прекрасная картина.
Глаза Бориса — как телевизор. Даже оборачиваться не надо. На блестящих глазных яблоках я вижу дерущихся людишек, прыгающих кабанов. Эти фигурки то растягиваются, то сужаются, перемещаясь в уголки мужских глаз, где уже собрались слёзы.
— Ты плачешь? — спрашиваю я, продолжая заглядывать в глаза мужчине.
— Я радуюсь.
— Мы должны им помочь! Новобранцы могут погибнуть…
— И что? Меньше мусора под ногами. Только так, в бою, по колено в крови, они станут воинами, с которыми мне не страшно будет идти вперёд.
Тут не поспоришь. Тылы всегда должны быть под надёжной защитой.
Борис ослабил хватку, убрал руку с плеча. Ладонь нырнула в карман жилета, под висящие квадратики кожи, вынула кожаный футляр — сигареты.
— Ты бы была уверена в себе, если бы у тебя за спиной стояли спасенные салаги?
Он закуривает. Мне не предлагает.
— Мне как-то плевать, кто стоит за моей спиной, — говорю я. — Главное — я стою за твоей.
Борис отирает свой огромный меч о траву, стирает весь гной, кровь, которой там быт не должно, и плюхает лезвие себе на плечо.
Откуда кровь? Человеческая? Я хочу рассмотреть лучше, но слышу:
— Чего там увидела?
— Ничего…
Он хмыкает. Затягивается. Густой дым ударяет в мелкую стаю мошкары, что назойливо кружит возле наших вспотевших голов.
— Сейчас мы стоим за их спинами. Это главное.
Он стрельнул глазами вперёд, туда, где шла битва.
Оборачиваюсь. Стало тише.
Звуки битвы быстро затухали. Я посмотрел вперёд. Действительно, там уже всё заканчивалось. На земле валялись люди, валялись волки. Им уже не помочь, как и не помочь тем кабанам, что решили напасть на нас. Последнего добивали всем скопом. Окружили его и рубили мечами, пока тот не заткнулся. Рубили салаги, пока опытные воины наблюдали за происходящим с полным восторгом.
Волки стояли в стороне, словно отречённые. Собрались в кучку и смотрели на своего вожака.
Альфа обходил лежащих на земле волков. Тыкался в них носом, обнюхивал, пробовал перевернуть на бок. Он хотел найти живых, но безрезультатно. Стая поредела, как и людской отряд.
Новые смерти — это всегда новый опыт.
Борис пошёл вперёд. Поравнявшись с салагами, что никак не могли успокоиться, продолжая месить тело кабана, он командует:
— Хватит!
Сегодня опыта хватило на всех.
Глава 22
Случилось то, чего я так долго ждал, — слабый ветерок приятно ударил в лицо. Капли пота остудили раскалённые щёки. Как же хочется дождя. Ледяного! Сильного! Чтобы он смыл всю грязь, смыл всё дерьмо, что покрывало моё тело.
— Все живы⁈
Голос Бориса дошёл до меня вместе с запахом табака. Раскуривая папиросу, он обходил салаг, считая их по головам. Хмурил лицо, громко топал, но я уже научился его читать. Он был доволен. Как бы он не пытался изобразить из себя недовольную мамашу, как бы он тяжело не вышагивал среди кабаньих трупов, седовласый мужчина радовался происходящему. Он был доволен. Первый бой прошёл успешно. Были погибшие, были раненые, но их количество его устраивало. Вполне. Малая плата. Особенно, если считать мёртвых волков — мелочью. Разменной монетой.
Я совсем забыл! Где Пич?
Быстро бегу глазами по полю битвы.
— Пич!
В голове отдалось успокоительным теплом. Я смотрю на стаю волков. Пич затесался среди волков. Плюхнулся на землю и зализывает неглубокую рану на передней лапе. Засранец!
Иду к нему. Хочу погладить, почесать за ухом…
— Стая! — Лицо Бориса обеспокоено.
Он проходит еще раз через трупы кабанов, считает их, тыкая пальцем. А оптом снова громко выкрикивает:
— Стая!
Все напряглись. Подняли мечи. Я попробовал учуять зверей, что могли затаиться глубоко в лесу, но ничего не получалось. Всё тот же фон — Пич, волки, Альфа. Больше никого.
— Ищите выводок!
Борис подбежал к ближайшему дереву. Рубанул мечом куст. Ничего не произошло, и вот это «ничего» сильно разозлило мужчину. Сделав глубокую тягу, он стравил дым через широкие ноздри и громко скомандовал:
— Всем искать выводок! Чтобы не единого щенка не осталось в живых!
Все кинулись в рассыпную. Салаги в точности повторяли за Борисом — подбегали к деревьям и рубили кусты. Наш отряд начал медленно расползаться по лесу, снося всю зелен к ебеням.
— Инга! — Борис смотрит на меня с неведомой претензией. — Ты чувствуешь их? Кабанов?
— Нет. Я ничего не чувствую. Только Пича и волков.
— Тогда ищи со всеми! И пусть стая не сидит попусту! Мы должны найти всех.
Когда я смотрю на Альфу, он понимает меня без слов. Стая волков быстро рассосалась по лесу, как пойманные врасплох тараканы под диваном.
Особо мне не хочется заморачиваться такой хернёю, но кто же мне даст постоять на месте, почилить себе в удовольствие после бой.
Бегу к деревьям. Пинаю кусты как хуи. Бегу к следующему. Какая-то бессмыслица. Бегу к другому дереву. Это то самое дерево, возле которого мы с Борисом положили раненого салагу. А вот и он сам. Облокотился о дерево и лежит, как ни в чем не бывало. Борис увидит — такое ему устроит!
— Вставай, — говорю я. — Пошли искать мелких кабанят.
Молчит. Опустил голову и молчит. И не шевелиться. Присаживаюсь на колено возле него. Осматриваю. Рана была пустяковой, он больше ныл, чем мучился болью. А тут что-то новенькое! Лицо бледное, глаза уставились в пустоту. Что-то чмокнуло под ногами. Присмотревшись, вижу лужу крови, медленно уходящую в землю. Вляпался, бля! Источник я быстро нашёл. Вся грудь парня залита кровью. Видимо, оставив его тут в полном одиночестве, мы обрекли его на верную смерть; один из кабанов не стал проходить мимо, а воспользовался удачным шансом. Эх, не повезло парню. Но неужели после удара кабана он не сдвинулся с места? Другие подлетали в воздух на пару метров, а этот лежит себе спокойно, словно его никто и пальцем не тронул.
Я беру его за подбородок, поднимаю голову. Шея вспорота. Края раны рваные, но это точно не кабаний клык. Такие раны оставляют только такие мечи… Я смотрю на свой меч, чьё лезвие сложно назвать лезвием — кусок грубой кожи, высушенный, с краями как у затупленной пилы. И вот этой тупой пилой маханули парня по горлу…
— Я нашёл! — кричит один из салаг.
Поднимаю голову, бегаю глазами по горизонту событий, ищу кричащего. Там, среди деревьев бегали люди, бегали волки. Противный писк донёсся даже до меня. Один из салаг, спотыкаясь, погнал вперёд мелких кабанят, размером с обувную коробку. Они выглядели как их родители — покрытые коркой высушенного гноя в несколько слоёв, с множеством мелких трещин. Их была дюжина, не меньше! Дружной стаей они понеслись прочь от появившейся опасности, но как только одного из них настиг меч салаги, стая рассыпалась, брызнув в разные стороны. Началась бойня.
