Урчание в желудке напомнило, что завтрак был довольно скудный и не мешало бы подкрепиться. Видимо, Сафия потому и отсутствовала, что либо ела сама, либо организовывала мне еду. Если не считать ночь, когда меня привезли, сегодня день был первым из отведенных мне трех неприкосновенного гостеприимства.
Что я узнал? И мало, и немало за полдня: я нахожусь в плену у Абдель-Азиза в Эр-Рияде. У меня персональная прислуга. Дворец расположен в городе. Судя по отсутствию звуков города и проезжающих машин, в спальном районе. Большая территория дома с садом, окруженная по периметру четырехметровым забором, у ворот охрана. Есть ворота на заднем дворе без охраны, но с огромным замком. Путь на свободу только через задние ворота. Это если повезет и удастся свистнуть ключ, который неизвестно у кого находится.
Надо будет навестить Стива и разговорить его. Он не слишком умен, помешан на лошадях, может и проговориться, особенно если пококетничать. А если он зоофил? Мне стало смешно. Я даже негромко хихикнул, представив себе, как строю глазки, а он, возбужденный, кричит: «Саша, будь человеком, подержи кобылу».
А потом умолк. Мне стало не до смеха. Что будет по истечении трех дней? Меня намажут маслом, умастят благовониями и потащат в спальню старого мудака? Нет уж, Абдель-Азиз, хрен тебе. Я должен слинять до этого срока, не хватало еще, чтобы твой сморщенный стручок меня пробуравил. Но что же делать? Даже если я вырвусь из дворца, у меня нет ни денег, ни документов. В лагере у меня хоть временный ID был. Сафия не помощник, будь у меня месяц, я бы смог убедить девушку помочь, она явно мне сочувствует, хоть и старается не показать этого.
Однако голод уже чувствуется все острее. Куда же пропала моя арабка, ждет, что я вызову ее? Когда вода окончательно остыла и лежать в пене надоело, я услышал звук открываемой двери: наконец мой обед прибыл. Я, жутко голодный, выскочил из ванны даже не накинув халат и остолбенел. Впрочем, как и Бадр, зашедший в комнату. Я не сразу сообразил, что в его глазах я девушка и стою в чем мать родила, прикрытый лишь остатками розовой пены, медленно ползущей по телу. В глазах охранника отразилось недоумение, восхищение, стыд. Опомнившись, визгнув на зависть всем рожденным априори женщинами, я метнулся обратно в ванную. Накинул на себя расшитый золотом халат, дрожа от стыда и гнева. Расслабился, возомнил себя в безопасности. Теперь даже охранник сочтет меня легкомысленной дурой, лишенной всякого достоинства, которая голышом кидается навстречу мужчинам. Успокоившись и водрузив на мокрую голову полотенце, свернутое тюрбаном, я вышел уже спокойным шагом, оставляя мокрые следы ног на полу. Проклятые тапочки оказались намочены основательно.
Бадр стоял у двери со скучающим видом. При моем появлении он посмотрел в мою сторону, но как-то мимо, словно избегая моего взгляда.
— Принц ждет вас на обед, столик накрыт в саду. Я пришел за вами.
Значит, у Абдель-Азиза нет гостей и столик накрыт на меня? Что этому фавну надо? Вопрос, конечно, риторический, ясное дело, что ему от меня надо.
— Я могу отказаться?
Охранник удивленно поднял бровь.
— Нет. Я подожду за дверью, у вас десять минут.
Он вышел, дверь закрылась, замок щелкнул. Это он карточкой Сафии воспользовался или у них они универсальные? Десять минут. За десять минут не оденется даже чемпионка мира по одеванию, мне на одно это платье и платок нужно больше времени. Абдель-Азиз ждет на обед покорную девушку с головным платком и мешком на тело, пусть и от бренда? Я не доставлю ему этого удовольствия.
Наскоро расчесавшись, я надел свой спортивный костюм, не притронулся к косметике и постучал в дверь. Бадр оценивающе посмотрел на меня и сокрушенно покачал головой, но я готов был поклясться, искорки смеха промелькнули в его глазах. Сопровождаемый этой горой мышц, я вышел из парадного входа: жарой дохнуло, словно в парилку зашел с холода.
Спиной ко мне сидел ненаследный принц в своей традиционной одежде. Да будь он хоть трижды наследный, хрен ему вместо комиссарского тела.
Бадр, проводив меня до столика и дождавшись кивка араба, отошел ровно на пять метров в тень пальмы и замер, напоминая статую Аполлона в рубашке и брюках.
Глава 3
Гостеприимство фавна
Абдель-Азиз был в хорошем расположении духа: даже мое появление в спортивном костюме и непокрытой головой воспринял спокойно и без недовольства. Однако, с какой стати этот обед под пальмами? Пытается подружиться или проявляет уважение к гостю? Видимо, мой вопрос был написан на лице, потому что принц ответил на него, стоило мне лишь присесть:
— То, что я пригласил тебе на обед, не значит, что моя обида забыта. Это всего лишь дань уважения традициям, которым я стараюсь следовать по мере возможности.
— А похищать беспомощных женщин тоже относится к старым арабским традициям или это обновление ваших традиций с учетом реалий наступающего дефицита внимания с женской стороны? Время ведь не щадит никого.
Я улыбнулся как можно очаровательнее, отправляя эту шпильку арабу. Но он лишь слегка улыбнулся в ответ и вернул мне должок:
— Верно, не щадит. Не пощадит и тебя в свое время. В моей же воле ускорить или отсрочить время твоего преждевременного старения.
Угроза была явная, хоть и высказанная витиевато, как это принято на Востоке, но сигнал я воспринял. Не стоит нарываться, отягощая свое и так незавидное положение.
Тем временем нам принесли еду: жидкие блюда в арабской кухне редкость, и я был крайне рад появлению первого, отдаленно напоминавшего суп с фрикадельками. Некоторое время мы ели молча, суп был превосходным. То, что я принял за фрикадельки, оказалось устрицами.
Абдель-Азиз промокнул губы белоснежным полотенцем, поданным ему слугой, и обратился ко мне в паузе между сменой блюд:
— Как ты находишь мой загородный дом? Это не основной мой дом, это, скорее, шато, как говорят европейцы.
Едрить твою в корень, этот огромный дворец у него просто дача? Боюсь представить, каким может быть основной дом.
Принц уловил мое замешательство и явно наслаждался, упиваясь произведенным впечатлением. Таким благодушным и довольным я его еще не видел. Может, самое время попробовать уладить дело миром?
— Принц, ваш дом великолепен, ваши лошади выше всяческих похвал, ваше гостеприимство меня поразило до глубины души. Благородные люди умеют ценить благородные поступки и сами придерживаются их. Я понимаю, что нанесла вам обиду, нанесла неосознанно, находясь в неадекватном состоянии, связанном с моими проблемами. Никакие извинения не способны вернуть время вспять, но будь у меня такая возможность, я бы поступила иначе, ведь я тогда не знала вас, не знала вашего благородства и происхождения. Если вы примете мои извинения, слава о великодушном и благородном принце Абдель-Азизе дойдет до самых укромных уголков планеты.
Это была лесть, прямая, откровенная, липкая, противная. Но я рассчитывал, что она затронет его эго. Если он, оскорбленный до глубины души, не простит меня, то хоть немного смягчится.
Старого козла мои слова и вправду тронули: самодовольно выпяченный подбородок свидетельствовал, что семена упали на благодатную почву. Принц колебался минуту.
— Может, я простил бы тебя, будь оскорбление нанесено приватно, но ты оскорбила меня публично дважды. Меня не поймут, моя честь не получила сатисфакции, но я признателен тебе за извинения.
С этими словами, Абдель-Азиз встал из-за стола, не докончив обед, и стремительно пошел в дом, сопровождаемый Бадром. Последний кинул в меня быстрый взгляд, в котором мне почудилось одобрение. Оставалось понять: это был лайк моим словам или тому, что он видел полчаса назад. Мне ничего не оставалось, как продолжить обед: на второе подали баранину, жаренную со специями в специальной сковороде на треноге, под которой тлели угли, поддерживая блюдо горячим.
Десерт был неизменен — натуральный кофе с мармеладом ручного приготовления. Насытившись, я посидел немного в тени пальмы. Молчаливые слуги быстро убрали посуду и принесли небольшой глиняный кувшин с пиалой.
