— Ха, смешное словечко «разборки»! Но точное. А Папа Допуло снова на коне! Выгнал Дядю к молдаванам! В общем, ты к нему дуй и договаривайся. А вечером у Микри соберемся. Тебя небольшой сюрприз ждет!
— Где он ныне обитает? Все там же?
Проскурин кивнул. Настроение у него явно улучшилось. И я воспарил духом. Включил третью космическую скорость и понесся в притон контрабандистов.
[1] То есть будет понижен в звании. Из капитанов первого ранга превратится во второго.
[2] Николай I привечал ост-зейских баронов. «Мои немцы», — так он их называл. Восстание декабристов, ряды которых состояли сплошь из аристократов, так его напугало (и не мудрено!), что в пришлых дворянах-иностранцах с сомнительной родословной он видел чуть ли не опору режима.
[3] «Виксен» вошел в состав Черноморского флота под названием «Суджук-Кале». Название — этакая разновидность морского стеба. Его первым капитаном стал А. Ф. Варпаховский. Он погиб на Дунае 11 октября 1853 г. и считается первой жертвой Крымской войны. Через пять дней в ночь с 15 на 16 октября случилось нападение на пост Св. Николая. Там погибнут капитан Щербаков, князья Гуриели и еще несколько сот неизвестных воинов и ополченцев, грузинских милиционеров, — первые жертвы войны на Кавказском фронте. Собственно, наша история началась с этого места и даты и на них должна закончиться.
Глава 9
Пошел ты, англичанин!
Дежа вю!
Первое, что пришло в голову, когда я оказался во дворе дома Папы Допуло. В окружении трёх своих верных соратников он попивал чай. Всё выглядело ровно так же, как и во время первой нашей с ним встречи. Увидев меня, совсем не удивился. Но обрадовался.
— Бааа! — раскинул руки, приветствуя. — Не знай я вас так хорошо, Коста, мог бы сейчас испугаться!
Подельники Папы одобрительно хмыкнули.
— Какой грозный вид! — Папа продолжал представление. — А взгляд? Такой взгляд поставит на место любого в нашем славном городе!
— Но только не вас, уважаемый Папа! — я уже обнимался с ним.
— Да, только не меня! Я на своем месте! Хотя кое-кто и пытался меня с него сдвинуть! Но не будем вспоминать о глупцах! Рад! Рад! Признаться, ждал Вашего визита!
— Наверное, мне нет смысла спрашивать, откуда вы знаете о моем прибытии в Одессу? Вряд ли что-либо более-менее значимое, происходящее в городе, проходит мимо вашего внимания?
— Вряд ли! — кивнул Папа. — И не только происходящее, но и намечающееся.
— И не только без вашего внимания, но часто и при непосредственном вашем участии! — подхватил я.
— Ну! — Папа щёлкнул пальцами. — А что я вам говорил во время последней нашей встречи? Из нас вышел бы великолепный дуэт! Мы, не поймите меня дурно, просто созданы друг для друга!
Я улыбнулся. Еще раз обнял одесского дона.
— Надеюсь, это объятие вы также не воспримите дурно! — сказал ему.
— Нет! Я восприму его как объятие друга, который рад меня видеть. И который по достоинству оценил мой юмор!
— Именно так!
— Присаживайтесь!
Папа указал на свободный стул. Чашка чая уже дожидалась меня. Поблагодарил, сел, сделал глоток.
Подумал, что, несмотря на прежний тон, юмор, легкость в общении, Папа всё-таки изменился. Видимо, борьба с Ванькой Чумаком далась ему нелегко. И не видимо, а наверняка. И дело не в том, что его порезали, он отлеживался, зализывал раны. К этому он всегда был готов. А вот возвращение такого лакомого кусочка, как Одесса под своё крыло, восстановление своего главенства и звания дона Корлеоне «всея жемчужины» явно добавили седых волос и убавили пару-тройку лет. Он закалился, стал жестче. Потерял при этом часть своей жовинальности и водевильной легкости. Я с улыбкой про себя отметил, что даже его знаменитые ямочки уже не «подыгрывали» ему и стали менее заметны.
— Да, да, да, Коста! — Папа усмехнулся, видимо, догадавшись, о чем я сейчас размышляю. — Tempora mutantur…
— … et nos mutamur in illis![1] — закончил я любимым присловием Фонтона.
— Вот, вот! И мы оба — яркое подтверждение мудрости древнего народа! — покачал головой Папа. — Но как же приятно поговорить с образованным человеком!
Тут он обратился к своим подельникам:
— Сколько раз вам говорил: ученье — свет! А вы?
Те заворчали. Видимо, Папа, действительно, часто упрекал их в невежестве. Я усмехнулся.
— Что? Припомнили что-то? — насторожился Папа.
— Да!
— Ну-ка! Поделитесь!
— Слышал про одного помещика из одной центральной губернии.
Я ничтоже сумняшеся решил изложить историю из «Формулы любви». А чего? Не проверишь и не подкопаешься!
— Так, так!
— Он возжелал, чтобы все его крепостные разговаривали на латыни! Хотел чувствовать себя патрицием в Древнем Риме.
— Так, так… — Папа еле сдерживал смех. — И?
— Ну и вдалбливал им все подобные крылатые фразы…
Папа уже клокотал.
— Ой, не могу! Дайте вздохнуть… Продолжайте.
— А что тут продолжать? Выговаривает он кузнецу, например, мол, что ж ты, шельма, так лошадь подковал…
— А кузнец? — Папа держался за бока.
— А кузнец смиренно молвит в ответ: Feci, quod potui, faciant meliora potentes![2]
— Сейчас умру! — Папа уже выгибался от смеха.
— Или…
— Коста, умоляю! Я точно умру!
— Последнее, — меня опять понесло, фантазия работала. — Видит беременную бабу. Интересуется, как она? Не тяжело ли с таким животом? А та в ответ: omnia mea mecum porto![3]
Пришлось ждать пару минут, пока Папа пришёл в норму.
— Коста! Вы сделали мне день! Я надеюсь, вы позволите мне использовать этот рассказ?
— Посчитаю за честь, Папа! Он — ваш!
— Благодарю! — Папа утер последние слёзы. — Но я вижу, вы в нетерпении. Какое-то срочное дело? Признаться, я жду от вас согласия на моё прошлогоднее предложение. Так ли это?
— Папа, я по-прежнему благодарен вам за то предложение…
— Ай, яй, яй. — вздохнул Допуло. — Значит, ошибся!
— Да, извините. Пока не могу.
— Долг?
— И долг тоже!
— Хм… Ну, кроме долга… — Папа задумался. — Настоящего мужчину может заставить пребывать в таком напряжении, как вы сейчас, только настоящая женщина…
— От вас ничего не утаишь. Поэтому вы по праву занимаете своё место!
Папа склонил голову, выразив благодарность за оценку.
— Рад за вас, Коста. По правде, я считаю женщину — лучшим творением Господа нашего. И Аллаха не нашего. Согласитесь, разве что- или кто-нибудь в этом несовершенном мире может сравниться с женщиной?
«Вот, чёрт! А, ведь, он прав!»
— А можно мне в ответ пользоваться этим вашим высказыванием, Папа?
— Вижу, оценили! — Папа был доволен. — Дарю!
Тут я склонил голову.
— Так, и что вас привело ко мне?
— Что может привести меня к вам⁈ — я улыбнулся.
— Судя по вашему виду, не думаю, что деловое предложение… Просьба?
— Да. И, прежде чем вы выслушайте, хочу сказать, что больше мне не к кому обратиться и никто мне не сможет помочь, кроме вас, Папа!
— Ох! А вы умеете вести переговоры! — Папа улыбнулся. — Так связали меня по рукам и ногам при моей команде. Я даже чуть взволновался.
— Но, с другой стороны, если вы мне поможете, я буду у вас в долгу, — я пожал плечами. — Согласитесь, не самый последний должник в этом мире.
Папа прищурился. Взглянул на своих соратников. Те дружно закивали.
— Да, умеете вести переговоры! Ну, что ж… Выкладывайте!
Я и выложил. Когда закончил, Папа и его, как он выразился, команда, не удержались: выдохнули, разулыбались.
— Правильно ли я понимаю, что вам эта задача по плечу? — спросил с надеждой.
— Вы правильно понимаете, Коста! — благосклонно кивнул Папа. — Мы сможем это провернуть.
— Как?
— Перехватим вас в море! — как само собой разумеющееся доложил Допуло.
— Я думал…
— Нет, нет, Коста. — Папа остановил меня. — Проскурин прав. Вы должны сесть на корабль. Во-первых, ни я, ни вы ни за что не подставим этого славного порядочного человека. Истинный алмаз в море таможенной грязи. Даже если устроим мелодраматичное, но фальшивое «похищение», можем его подвести. Во-вторых, в открытом море меньше чужих глаз. Не нужно, чтобы кто-либо еще знал об этом.
