После того, как меня накормили, мы сели говорить о делах. Передал все порученное Гассан-беем. Медовеевцы обещали отправить отряд к мысу Адлер и оповестить соседские общины. Русских ждало серьезное сопротивление.
Привели алжирца. Немного помятого и в цепях. Он безучастно ждал итога моих переговоров. Но они явно не заладились. Маршаний уперся и ни в какую!
Я вздохнул. То, что задумал сделать, не лезло ни в какие ворота. Но выбора не было. Мне был нужен Бахадур. Иметь за спиной человека, готового прикрыть тебе спину — дорогого стоило. Особенно здесь, в горах Черкесии.
— И это не возьмешь в уплату?
Я положил перед Маршанием на низкий столик один из своих револьверов. Медовеевец восхищенно цокнул языком. Такое уникальное и статусное оружие не могло оставить его безучастным.
— Ты умеешь уговаривать, Зелим-бей! — восхищенно признал он. — Ценности великой эта вещь! Я не только возьму ее в уплату за свободу раба, но и дам ему коня и черкеску. Как я понимаю, он снова станет свободным.
— Договорились! Мне покойный княжич Бейзруко сулил за револьверы десять коней из табуна своего дяди, Джамбулата Болотоко, — не удержался я от похвальбы. — Ты не прогадаешь.
— Редкой храбрости и ума был темиргоевский князь! Вся Черкесия скорбит о его смерти! Не спасла его от пули заговоренная рубаха.
Маршаний встал и приказал своим людям все устроить с Бахадуром. Его увели снимать цепи. С ним пошел уздень-убых, с которым я приехал в Ачипсоу и которого, как выяснилось, звали Керантух. Хотел лошадь посмотреть, обменянную на такой выдающийся револьвер. Мы же продолжили свою беседу.
— Про все эти заговОры… — задумчиво молвил медовеевец и неожиданно выдал. — Ты, Зелим-бей, видел бы свое лицо, когда осенью нам показывал свой шрам на груди. Я ведь просто хотел убедиться, что ты под рубахой панцирь не носишь. У нас ведь как бывает. Пойдут разговоры про заговоренного. А он на самом деле в доспехе! Вот и не берет его шашка. Лишь синяков наполучает в бою. А в папаху под мех вошьет круглый шлем или сетку стальную. И будет у него голова заговоренной! — расхохотался он.
— Разыграл меня? — усмехнулся я.
— Разыграл! — согласился Маршаний. — Я вообще пошутить люблю. Как-то раз мой аталык Карамурзин привез ко мне одного русского. Тайком. Гостил у меня тогда один абрек — такой же герой, как Софыдж. Утверждал он, что русского носом чует. Вот я и посадил уруса и абрека за один стол. И все спрашивал, ничего он не почуял? Тот олух так и не понял ничего. Как же мы потом смеялись, когда он уехал!
Меня вдруг осенило.
— Офицера того не Торнау звали?
— Откуда знаешь? — напрягся Маршаний. — Я про то, что он офицер, сейчас не говорил…
— Встречался с ним однажды. Отчаянный человек.
Маршаний пристально на меня смотрел. Прикидывал, стоит ли мне доверять. Тему мы затронули непростую. Если в горах узнают, что Маршаний якшается с русскими лазутчиками, да еще офицерского звания, у него могут возникнуть проблемы. Здесь народ штрафуют, даже если просто кто-то решится у русских что-то купить.
— Меня Карамурзин попросил его приютить на время. Не мог я аталыку своему отказать.
— Я тебя не корю! Наоборот! Торнау в беду попал. Его кабардинцы захватили и где-то спрятали. Нужно его выручать. Где найти Карамурзина? Не слыхал ли ты об этом деле?
Маршаний понял, что мы на одной стороне и отнекиваться не стал. Но помочь мне ничем не мог. Не знал, ни где прячут Торнау, ни где ныне Карамурзин.
— Я про кабардинцев вот только от тебя узнал. Сидят в каком-нибудь ауле высоко в горах и мечтают о выкупе. Зимой редко в набеги отправляются. Случайно услышал недавно, что убыхи делали набег в Абхазию. Они этим делом больше других промышляют. Захватили там свадебный поезд с какой-то грузинской дворянкой. Наверное, будут у родни требовать отступных. Или в Турцию продадут.
Я задрожал всем телом. Руки покрылись липким холодным потом. Воздуха резко стало мало. Имя названо не было. Но я не сомневался: Тамара! Это ее похитили злодеи! Это ее жизни и чести сейчас угрожали пока неведомые мне горцы.
— Что с тобой? — забеспокоился мой хозяин. — Уж не отравился ли обедом? Что тебя так взволновало?
— Девушка… — только и смог я выдавить из себя.
— Неужто знаешь ее⁈ — удивился Маршаний.
Я печально кивнул.
— Если ее снасильничают, отомщу страшно!
— Об этом не беспокойся. Невеста! Значит, девственница. Кто же будет портить редкий товар? Убыхи свирепы и безжалостны. Но работорговля у них на поток поставлена. Никто с ними в этом не сравнится!
— Как мне найти девушку? Где ее могут держать?
— Тут я тебе снова мало смогу помочь. Кто в набег ходил, того не ведаю. Нужно по аулам и хуторам поездить, поспрашивать. Керантуха проси с тобой отправиться. С ним тебе выйдет легче. И безопаснее. С убыхами расслабляться нельзя. Могут и тебя попробовать в раба превратить.
— Как же я с ним объяснюсь? Он по-турецки не говорит.
— Я растолкую!
— Тогда нам следует немедленно собираться в дорогу! Не могу и минуты терять. Иначе с ума сойду от беспокойства!
Я встал.
— А где Бахадур?
Маршаний указал мне за спину. Ввели алжирца. Он был уже без цепей и в новом наряде. Я оглядел его с ног до головы. Черкеска ему досталась дрянная — медовеевцы хорошего сукна не имели. Но хоть такая. Не сильно он, конечно, был похож на черкеса со своим темно-коричневым лицом. Зато вида был свирепого. А это сейчас куда важнее, чем наряд и цвет кожи. Я задумался.
— У тебя же есть кузнец?
— Зачем тебе кузнец? — удивился Маршаний.
«Великая сила искусства! — усмехнулся я про себя. — Простая фраза. Но стоило ей засветиться в фильме, как теперь без улыбки её невозможно воспринять. Даже в такой ситуации, когда невеста на грани. Впору выть от отчаяния. А меня смех разбирает. Натура. Никуда не денешься от странности человеческих реакций в той или иной ситуации».
Маршаний ответа не дождался. Догадался сам, взглянув на Бахадура.
— А! — улыбнулся. — Тебе нужно вооружить его! Да, дело! Иначе он все гвозди у нас заберёт!
Маршаний и все вокруг рассмеялись.
Попрощался с ним. Двинулись к кузнецу. Мы с Керантухом на лошадях. Бахадур шел пешком. Держал лошадь под уздцы. Все время косился на неё. С неким страхом.
«Проблема! — подумал я. — Он же кроме кораблей, наверное, других видов транспорта и не знает. Может даже и на верблюдах ни разу не сидел. Ничего! Я вон тоже поначалу пробуксовывал с верховой ездой. Дело практики. Научится».
Подъехали к кузне. Я спешился. Подошел к кузнецу. Достал подаренную мне железную полоску Бахадура.
— Сможешь сделать такие?
— Ты смеёшься, верно? — кузнец оскорбился. — Что тут делать⁈ Два раза погреть, три раза ударить!
«В общем: два прихлопа, три притопа на общечеловеческом языке!»
— Извини. И не думал. Бахадур!
Я обернулся к нему. Вопрос задать не смог. Алжирец сейчас напоминал ребёнка, которому подарили самый вожделенный подарок в его жизни. Он смотрел на полоску в руках кузнеца, как на щенка или как на крутую машинку с пультом управления.
«Соскучился, бедолага! И опять наглядный пример странности человеческой натуры. Его освободили, сняли кандалы, одели, дали лошадь! И все это он, кажется, воспринял с меньшей радостью, чем примитивную полоску железа! Утрирую, конечно. Но не сильно».
Бахадур, наконец, нашел в себе силы, отвести взгляд от «своей прелести», посмотрел на меня.
— Сколько?
Чуть задумавшись, Бахадур растопырил обе пятерни.
— Губа не дура! — усмехнулся я. — Хорошо. Десять, так десять.
Кузнец приступил к выполнению заказа. Я присел возле кузни.
— Бахадур! — позвал алжирца, указывая на место рядом.
Алжирец подошёл, присел.
— Ты свободен!
Он склонил голову.
— Ты волен поступать как свободный человек. Идти куда хочешь. Но я не скрою. Ты мне очень нужен.
Бахадур часто закивал головой.
— Погоди! Ты, может, не понимаешь. Моя невеста в плену. Мне нужно её освободить. Времени почти не осталось. Может так случиться, что я не смогу договориться. Не смогу выкупить её так же, как выкупил тебя. И тогда мне придётся её отбивать силой. Это опасно. И ты не обязан…
