На дорогу выходили лишь одни ворота. Торцом к ним друг напротив друга стояли две жилые турлучные сакли-унны, крытые низко опущенным тесом, с узкими оконцами, прикрытыми ставнями[1]. В глубине этого внутреннего двора располагалась кунацкая под соломенной крышей, окруженная небольшим плетнем. За ней теснились миниатюрные хижины рабов — скорее, шалаши под стеблями кукурузы.
Семейная сакля стояла ближе к реке и была разделена на две половины — мужскую и женскую — с отдельными входами. Женская располагалась дальше от ворот. Тамару держали именно там, а не вместе с другими рабами.
Выход из женской половины вел на маленький квадратный дворик, где я встречался с моей царицей. К нему примыкали курятник, амбар и загородка скотного двора. Четвертой стороной был плетень, наскоро обмазанный глиной, с проходом к реке. Там располагалась портомойня.
Через эту примитивную прачечную можно было незаметно проскочить в женский дворик. Но курятник был реальной проблемой. Естественная сигнализация, будь она неладна!
— Не с нашими скромными силами штурмовать имение, — подвел итог нашего с княжичем доклада Юсеф. — Даже если запалить хижины рабов, чтобы отвлечь внимание и устроить переполох, проход к реке перекроют в первую очередь.
— В кунацкой сидит мой человек. Может, он как-то сможет помочь? — предложил я. — Знак ему подадим. Он Тамару хвать — и к реке! А мы сразу подключимся. Прямо днем. Не дожидаясь ночи. Когда никто не ждет. Нет?
— Позора не оберемся! Не по правилам! — тут же отозвался Курчок-Али. — Коли ты гость, изволь соответствовать.
— Я вообще не пойму, брат, если честно, — не удержался я от вопроса. — зачем ты с нами поехал? Ты же убых!
— И что с того? Молодеческое дело — невесту украсть! — подбоченился княжич. — Прознают девушки в аулах, какой я удалец, и засватаю ту, что люба! Ну, или будет люба! Мы же не тушины, которые без семи отрубленных кистей и не мечтают посвататься!
— Ни на кого не положил пока глаз? — по-доброму спросил Таузо-ок.
— На отца была вся надежда! — вздохнул осиротевший Курчок-али.
Мы тоже вздохнули. Парня было очень жаль.
— Не кручинься, князь! — решил я сменить народу настроение. — Еще перевернется на твоем пути арба с медовухой!
— О-хо-хо-хо-хо! — залились все смехом. — Как-как ты сказал⁈ Арба с медовухой⁈
Даже княжич не удержался и захохотал вместе со всеми.
— Ну, кунак! Ну, змей подколодный! — вытирая слезы, веселился Юсеф. — Теперь ты у нас главный шутник. Давай, выдай нам еще что-нибудь! Для закрепления, так сказать!
— Война план покажет! — тут же отозвался я.
— Это как?
— Как-как? Приедем на место и будем глядеть в восемь глаз. Что-нибудь да высмотрим! Может, отпустят Тамару к реке постирать. А мы — тут как тут!
— Урум! — не выдержала душа воина Джанхота моего дилетантского трепа! — Ты полагаешь, в имении Фабуа безглазые сидят⁈ Не успеем лагерем под аулом встать, нас с ходу высмотрят!
— Ты знаешь, Молчун, что такое маскхалат?
… Джанхот не знал, ни что такое маскировочная накидка снайпера, ни что такое — «война план покажет». Первое не пригодилось. Второе попало прямо в точку. Не успели мы подобраться к аулу, стало ясно: все плохо. Все очень плохо!
Треск ружейных выстрелов. Клубы дыма, вздымавшиеся над долиной прямо по курсу. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: аул атакуют. Абхазы пришли мстить! Прилетела ответка Эбару и Эдик-бею!
Ну, а кого еще было ждать с огнем и сталью в качестве гостинцев? Русским дела пока нет до затерянного в предгорьях аула. А вот кровникам сам бог велел наведаться к убыхам, пока гагринско-адлеровско-сочинская братва пытается сбросить русских в море. И так врезать братьям Фабуа, чтобы разом закрыть тему! Идеальный момент!
Вопрос был лишь в том, какими силами располагали нападавшие? Немедленно требовалась разведка, как бы ни рвалась душа лететь на выручку Тамары с Бахадуром!
Джанхот долго не раздумывал.
— Придержи его! — кивнув на меня, приказал он кунаку. — Курчок-Али! Давай по дуге забирайся повыше и нам сигнал подай: что да как!
Княжич гикнул, посылая коня вверх по склону сквозь редкий кустарник и мелкие ручейки.
На наше счастье, аул размещался не в узком ущелье. В нашем распоряжении имелось немалое пространство для маневра. Впрочем, как и у нападавших. Чем ближе мы были к аулу, тем было очевиднее: нападавшие окружали имение братьев полукольцом. И жителей аула не опасались. Все убыхи, блин, ушли на фронт!
— Я — вдоль реки! — мгновенно сориентировался кунак, убедившись, что я не рвусь очертя голову в атаку. Припустил по-над берегом в поисках спуска к воде. Через метров пятьдесят исчез из виду.
Продвинулись с Джанхотом на сотню метров. Прижались к купе густых самшитовых кустов. Осторожно осмотрелись. Молчун радостно фыркнул.
Перед нами, в ложбине, прямо на дороге, стоял табун лошадей в двадцать. Охраняли его двое хануриков, позабывших про тылы, но с интересом высматривающих, как поднимаются дымы за холмом, за которым терялась дорога.
— Пора выучить несколько знаков и тайных слов, брат! — тихо молвил Джанхот.
— Ты издеваешься? — зашипел я.
— Смотри за склоном слева. Курчок-али подаст знак. Если такой, — он показал, — отступаем. Если такой, — снова показал, — поднимаемся к нему по склону.
«Ты еще скажи: 'Учись, студент!» — я постарался передать взглядом и мимикой максимальную степень возмущения.
— Напомню твои же слова: как Молчун будет учить языку? Вот так и буду!
Туше!
— Твоя железка, которой ты Бейзруко уконтропупил, с собой?
Я кивнул.
— Снимаем этих тихо. Не стреляем. Орем — но молча!
Вот же любитель оксюморонов!
Джанхот напряженно всматривался в склон впереди слева. Я уже давно потерял из виду княжича. Вот вам и маскхалат!
— Ходу! — хрипло прошептал Молчун, рассмотрев долгожданный сигнал.
Тронулись разом. Кони послушно побежали ноздря в ноздрю. Джанхот занес руку с шашкой, а я не решился метать нож на ходу. Ничего лучше не придумал, как перехватить дорогущую подарочную винтовку с инкрустированным костью прикладом как дубинку. И оказался прав! Противник Джанхота почти увернулся, а я своего снес как кеглю. Только пластинки-инкрустация из собачьей кости брызнули в разные стороны!
— Уводи коней! — закричал Джанхот, мигом позабыв о конспирации.
Он выдернул лук из сагайдака и принялся шпиговать стрелами несчастного абхаза с разрубленным плечом. Я замер в голове табуна, не понимая, что делать. Лошади же стреножены!
Поворотил коня вправо, перекрывая лошадям налетчиков дорогу. Джанхот, чертыхаясь на мою безмозглость, уже ползал меж лошадиных ног, сдергивая ремни-треноги.
— Следи за дорогой! — отдал он приказ.
Я развернулся в седле. Поскольку оказался в высшей точке подъема дороги, аул был как на ладони. Пустая сторожевая вышка в двухстах метрах от палисада. Толпа нападавших, скучковавшихся у ворот и использующих плетень ограды как баррикаду. По очереди абхазы выглядывали из-за нее, чтобы пустить пулю по одному из жилых домов. В ответ тут же раздавался выстрел. Братья отбивались в два ружья, как могли. В усадьбе вспыхивали хижины рабов. Одна за другой. Как спички.
— Половина отвлекает, вторая — сзади заходит, — прокомментировал Молчун, присоединившись ко мне верхом. Он уже отвел табун подальше и вернулся. — Дистанция для винтовки не подходящая. Далековато. Давай так: я спущусь на своих двоих до вышки. Начну их отстреливать. Как только они сообразят, что атакованы с тыла и побегут ко мне, скачи им навстречу с моим конем.
— А наши?
— У них другая задача. Вторая группа. Ее тоже нужно отвлечь.
Я протянул спешившемуся Джанхоту свою винтовку. В два ствола его атака с тыла станет эффективнее, когда счет идет на секунды. Сам же вооружился револьвером. На улице сухо. Даст Бог, не будет осечек, как в Мокрых Горах.
Джанхот кинулся вниз, не особо скрываясь. Лишь старался двигаться в тени кустов вдоль обочины. Добежал до вышки. Залег, скрывшись из виду. Выждал пару минут, чтобы восстановить дыхание.
