Я насторожился:
— Вроде нет.
— А у меня в последнее время все тело чешется. Просто жесть какая-то. Целый день чешу, чешу, и нет этому ни конца ни края. Вот, посмотри.
Она показала мне свои руки, сплошь покрытые красными язвочками и царапинами.
— Ты бы в лазарет, что ли, сходила, — поморщился я.
— Да ходила я к этой... вашей медичке, — последнее слово было сказано с нескрываемым презрением. — Она сказала, что это у меня на нервной почве, посоветовала поменьше волноваться и воздержаться от чесания. Говорит, «заразу можешь занести». Прописала оксолиновую мазь и успокоительные капли. Мне от этого ее лечения только хуже стало — зуд усилился и жжение появилось. Тоже мне медик. И откуда их таких берут? Из ветеринарной академии, наверное. У нее ж на лбу написано — «коновалша».
— Да брось ты, Мира отличный фельдшер.
— Будь моя воля, я бы не доверила этому так называемому фельдшеру и кукол лечить! — выпалила Ксюха и тихо выругалась. — Мелкая prostituitino*!
Несмотря на давность отсидки, в разговоре у Ксюхи нет-нет да проскальзывала тюремная брань, по-другому называемая ратолингвой, которая почти полностью базировалась на языке эсперанто — дальнем родственнике космолингвы. Она появилась, когда в казематах Системы был введен запрет на сквернословие. Арестантов строго карали даже за безобидные ругательства, не говоря уже о матерках. Нарушителей сажали в карцер, а самым ярым матерщинникам увеличивали сроки. Замечу, кстати, что многие из этих ругательств в переводе на космолингву были довольно-таки безобидными, но время добавило им крепости и остроты. Вне тюремных стен ратолингву можно было услышать разве что от бывших сидельцев и разного рода люмпенов. Но я знавал и вполне приличных людей, которые не брезговали столь грязными словечками.
Я сказал Ксюхе, что от зуда еще хорошо помогает солидол, но она только отмахнулась:
— Мазала и солидолом. Не помогло.
Она вдруг задумалась и замолчала. Но ненадолго.
— Я вот думаю, что чужаки специально занесли мне эту инфекцию во время опытов... — тихо сказала она.
— Кто? Повтори, я не расслышал.
— Чужаки. Я часто их вижу. Они словно ожившие тени — такие же темные и безликие.
«Та-ак, началось, — подумал я. — Наверное, зря я с ней заговорил. Надо было сидеть и помалкивать в тряпочку, а теперь не отвяжешься».
— Чужаки приходят по ночам, — с умным видом пояснила Ксюха.
И тут, наверное, сам черт дернул меня за язык:
— А как эти чужаки выглядят?
Ксюха посмотрел на меня осуждающе:
— Какой же ты невнимательный, Проныра. Я ж сказала, что они похожи на тени. Ты что, не в курсе, на что похожа тень?
— В курсе.
— Я, знаю, о чем ты сейчас думаешь: «Совсем Ксюша умом тронулась, вот и мерещится ей всякая чертовщина».
«Вот именно!» — мысленно согласился я с такой интерпретацией.
— А я не тронулась. Я их по-настоящему видела, вот так, как тебя сейчас.
Я молчал, ожидая пояснений.
— Чужаки приходят по ночам, — повторила она. — Дверь у меня закрыта, но они все равно как-то просачиваются. Потом обездвиживают меня уколом и ставят надо мной свои жуткие опыты.
— Какие еще опыты? — вырвалось у меня.
— Жуткие и очень болезненные, — туманно ответила Ксюха. — В такие моменты мне хочется кричать от боли, но я не могу издать и звука. Иногда я даже теряю сознание от этих пыток. А утром просыпаюсь как ни в чем не бывало.
«Вот это жесть!» — вздрогнув, подумал я.
Когда я лежал в психушке, повидал сумасшедших всех мастей. Кто-то из них получал сигналы из космоса; кто-то до смерти боялся микробов и скоблил себя мочалкой, пока не сойдет кожа; другие могли днями напролет неподвижно сидеть, уставившись в стену. А были и те, которые наотрез отказывались посещать туалет, так как все толчки, по их словам, заминированы террористами. Несмотря на все чудачества, большинство этих ребят были вполне себе безобидными, но им требовалось должное лечение. А наша Ксюха наотрез отказывалась пить таблетки, прописанные Мирой, или побеседовать с капелланом, который выполнял еще и функции психолога. И не было на нее никакой управы. И уволить ее не могли из-за невозможности заменить столь ценного сотрудника.
А ведь с такими вещами не шутят! Ведь то, что я сегодня услышал, — это уже не звоночек, это натурально колокольный звон. Сегодня к ней чужаки в гости шастают, а дальше что? Какой-нибудь гребаный йети, контролируемый клоунами-убийцами из ада, отдаст ей приказ порешить всех нас к чертовой бабушке? А на двери оружейки такой замок, что ногтем открыть можно! Заходи, бери что хочешь!
Из раздумий меня вырвал Ксюхин голос:
— Ты меня вообще слушаешь?
— А? Что?.. Да-да, слушаю, — спохватился я.
— Не слушаешь, — она посмотрела на меня с таким укором, что мне стало стыдно.
— Да просто на секундочку отвлекся. Ты продолжай.
Ксюха, кажется, только этого и ждала.
— Как ты думаешь, откуда взялись эти чужаки и что им от меня надо? — спросила она предельно серьезным тоном.
— Понятия не имею.
— А я вот думаю, что они прибыли к нам из параллельного мира. Знаешь, что такое параллельный мир, Проныра?
— Не знаю.
— О, это такой мир, который существует одновременно с нашей реальностью, но независимо от нее. У них там все то же самое, но с некоторыми отличиями. Например, кошек называют собаками, а собак — кошками. И имена произносятся задом наперед. Здесь ты был Проныра, а там станешь Арынорп. Понятно?
— Понятно.
— А вот скажи, Проныра, если хорошенько чужаков попросить, они заберут меня отсюда? — спросила Ксюха и сама же ответила на вопрос. — Конечно, заберут. Только надо будет дать что-нибудь взамен. Это как с Зубной феей: перед сном кладешь под подушку выпавший молочный зуб, а наутро находишь там денежку или шоколадку. Только где взять молочные зубы? Не знаешь?
— Не-а.
— Когда они в следующий раз придут, я попрошу их, чтобы они меня увезли с Сиротки. Кстати, могу и за тебя замолвить словечко.
— Спасибо, не надо.
— Зря отказываешься. Жизнь в параллельном мире хоть и отличается от нашей, но и к ней можно привыкнуть. Писал правой рукой — переучишься на левую, не велика беда. Или тебе нравится жить в этой дыре?
— Спасибо, не надо, — с нажимом повторил я.
— Ну как хочешь, дело твое, — пожала плечами Ксюха и безучастно спросила. — А как у тебя дела?
— Нормально у меня все.
— Заходи вечерком в гости. На стаканчик кюрасао.
Я удивился. Нет, не тому, что Ксюха пыталась затащить меня в койку, она, что называется, была слаба на передок и с переменным успехом подкатывала ко всем сослуживцам, кроме разве что Миры и Коменданта. Я удивился другому:
— Кюрасао? Откуда в нашей глуши такие изыски?
— Сама приготовила, — с гордостью в голосе ответила она. — Сперла на кухне немного апельсиновой цедры, специй разных, залила спиртом, добавила чуточку сахарозаменителя — и готово. Только он прозрачный. Я думала его синькой подкрасить, но не рискнула. Так что, придешь?
— По контракту не положено, — сказал я, и это была чистая правда: подписывая контракт, помимо прочего, мы обязывались не заводить шашни на рабочем месте.
— Контракт-шманкракт, — фыркнула Ксюха. — Не нравлюсь? Так и скажи! Зачем прикрываться каким-то вшивым контрактом?
Я хотел было успокоить ее комплиментом, но вместо этого выдал дурацкую фразу, которая словно вышла из тех бородатых анекдотов, что так любил Гуччи:
— Ты же знаешь, я не пью.
— Или ты хотел сказать: «Я столько не выпью»? — ехидно заметила Ксюха.
— Нет, что ты...
— Тогда в чем проблема? — в ее голосе появились нотки раздражительности. — Я — женщина, ты — мужчина. У нас есть потребности, заложенные природой.
Конечно, шесть лет без женской ласки — это серьезный срок, но служебный роман — авантюра похлеще выхода в открытый космос без скафандра, а с авантюризмом я временно завязал. Впрочем, такой аргумент вряд ли устроил бы Ксюху.
— Мне через час Сапога сменять! — выкрутился я.
