Посмотрел на толпившихся у входа в магазин решительно настроенных женщин и пробормотал:
— Да уж, тут и удостоверение не поможет. Никакое. Побьют, к гадалке не ходи.
Я почесал подбородок, задумчиво рассматривал раскрасневшиеся от жары и от возбуждения лица стоявших в очереди около магазина гражданок. Рядом со мной нарисовался невысокий мужичок с зачёсанными набок жидкими русыми волосами. Он поинтересовался, не желаю ли я прикупить косметику «немного дороже, чем в магазине, зато без очереди». На мой вопрос «что есть?», он перечислил неплохой ассортимент… из которого я выбрал духи, три тюбика помады, пудру и тушь для ресниц. Ещё я получил «всего за трёшку» «фирменный» полиэтиленовый пакет.
* * *
В вагон поезда на перроне Витебского вокзала я вошёл одним из первых. Перекинулся парой слов с проводницей. Во главе загруженной сумками и чемоданами вереницы пассажиров я прошёл до своего места, забросил на верхнюю боковую полку рюкзак. Отметил, что вагон ещё не заполнился людьми, но здесь уже витал не только привычный запах креозота, но и ароматы популярных во все времена у советских и российских пассажиров поездов продуктов: варёных яиц, жареной курицы и копчёной колбасы.
Напротив меня на сидение уселся круглолицый и краснощёкий светловолосый мужчина — мы устно поприветствовали друг друга и тут же выяснили, что оба едем почти до конечной станции (я узнал, что поездка моего соседа продлится лишь на час дольше моей). Мужчина затолкал под сидения свои сумки, бросил на стол газеты («Комсомольская правда» и «Советский спорт»). Он приоткрыл рот для очередного вопроса, но так и замер — уставился мне за спину, будто заметил там нечто сверхинтересное.
Я уловил в воздухе вагона аромат розовых лепестков, почувствовал как почти невесомая женская рука прикоснулась к моему плечу.
Обернулся — встретился взглядом с ярко-голубыми глазами ленинградской журналистки Александры Лебедевой.
Саша улыбнулась.
— Дмитрий, ещё раз здравствуйте… здравствуй, — сказала она. — Я подумала и решила, что поеду в Ларионовку вместе с тобой. Поезд. Хорошая компания. Твои интересные рассказы. Ведь это же здорово! А у меня ещё остались почти десять дней отпуска.
Глава 7
Я так и не познакомился со своим круглолицым краснощёким соседом: он перестал быть моим соседом ещё до отправления поезда. Мужчина поддался на уговоры журналистки, поменялся с Лебедевой местами. Вместе с собой он унёс в начало вагона и газеты — я сообразил, что не взял с собой в дорогу никакого источника информации, словно рассчитывал скоротать время поездки при помощи несуществующего пока смартфона.
Александра спрятала под сидение уже знакомую мне коричневую сумку. Уселась напротив меня, посмотрела мне в глаза, улыбнулась. Мы обменялись с журналисткой ничего не значившими фразами в духе: «Как дела?» — «Замечательно» — «И у меня». Я отметил, что Лебедева в Ленинграде сменила свой сарафан на белую блузу и на короткую юбку из джинсовой ткани. А вот босоножки на журналистке остались прежними, как и запах её духов.
Пассажиров в вагоне становилось всё больше. Поезд тронулся — я увидел, что в ближайших купе не осталось свободных мест. Люди радостно улыбались, словно все их проблемы остались на перроне Витебского вокзала. Обмахивали свои раскрасневшиеся лица газетами; открывали окна, за которыми медленно проплывали стоявшие на рельсах в окружении высокой травы аварийного вида вагоны и исписанные пошлыми надписями бетонные заборы.
Явилась проводница. Она взглянула на мой билет и на билет Лебедевой. С недовольной миной выслушала объяснение тому, почему Александра оказалась не на своём месте. Обожгла лицо ленинградской журналистки суровым и недовольным взглядом, спрятала наши билеты в кармашки своей папки. Сообщила, что постельное бельё выдаст «позже». Собрала она билеты и у сидевших неподалёку от меня пассажиров, направилась в следующее купе.
Наши соседи радостно загомонили и тут же вынули из сумок многочисленные свёртки с продуктами, будто после визита проводницы вдруг сильно проголодались. Детские голоса в вагоне стали громче, но их то и дело перекрикивали зычные голоса мамаш, требовавшие, чтобы детишки вели себя тише. В воздухе вагона появились запахи пота и пивных дрожжей. В последнем купе забренчала гитара — там разместилась группа студентов.
Александра склонилась над столом и сказала:
— Дмитрий, я понимаю: ты удивлён моим появлением. Да что там, я сама удивлена. Ты гадаешь сейчас, наверное, почему я здесь. А может, и подумал… что-то такое. Понимаю, что мой поступок со стороны действительно выглядит странным и нелепым. Но честно тебе признаюсь: я не справилась с любопытством, прости.
Она пожала плечами и снова улыбнулась.
— Я обдумала всё то, что ты мне вчера и сегодня утром сообщил. Я говорю не только о твоих книжных историях. Но и про эти твои рассказы о развале СССР и об августовской попытке государственного переворота, которую ты вчера предсказал. Я даже кое-что проверила: позвонила… одному своему хорошему знакомому.
Лебедева постучала ногтем указательного пальца по столу.
— Он выяснил, что по тому адресу, который ты мне озвучил, действительно проживает некто Роман Курочкин тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения, — сказала она. — Никаких подробностей я об этом Курочкине не выяснила: у меня не было на это времени. Но я всё ещё гадаю, а что если ты сказал о нём правду?
Журналистка тряхнула собранными на затылке в хвост волосами.
— Дима, мне ещё в университете преподаватели говорили, что я обладаю хорошим журналистским чутьём, — сказала она, — что я сразу замечаю перспективную историю. Это самое чутьё мне подсказало, что сейчас я просто обязана быть здесь, рядом с тобой. Я уверенна, что это даже важнее, чем оказаться в гуще московских событий.
Александра хитро сощурилась и сообщила:
— Так что я поехала в этот твой посёлок Ларионовка, прежде всего, из профессионального интереса. За интересной историей. А не за тем, о чём ты, возможно, подумал. Сразу тебе об этом говорю, чтобы потом между нами не возникло… недоразумений. Обещаю, что не стану тебе обузой и не создам проблем. Буду послушной девочкой.
Журналистка пожала плечами и добавила:
— Вот, как-то так.
Она повернула голову, пробежалась настороженным взглядом по вагону.
Пассажиры увлечённо поедали принесённые с собой в поезд продукты, почти не обращали на нас внимания.
Лебедева посмотрела на меня и тихо сказала:
— Ну, а теперь ты, Дима, рассказывай. Ты побывал у этого Курочкина?
Я кивнул.
— Был.
Александра приподняла брови.
— И… что? — спросила она. — Ты убедился в том, что ленинградский Людоед существует?
— Я и раньше в этом почти не сомневался.
— Но ты говорил…
— Я помню, что говорил.
Александра примерно пять секунд молчала, рассматривала моё лицо.
Наконец, она спросила:
— Что ты сделал? Вызвал милицию?
Я покачал головой.
— Нет. Я убил его.
— Кого?
— Романа Курочкина.
Лебедева нахмурилась, тряхнула головой — её собранные в хвост волосы хлестнули стену вагона.
— Я не поняла, — сказала Александра. — Дима, повтори. Что ты сделал?
Я чётко повторил:
— Я. Убил. Романа Курочкина.
Журналистка выпрямила спину, скрестила на груди руки.
— Это шутка? — спросила она.
— Это правда, — ответил я.
Лебедева чуть наклонила к окну голову.
— То есть… ты пришёл к нему, — сказала она. — И вот так просто его убил?
Я кивнул и сказал:
— Всё верно. Пришёл. И убил.
Журналистка снова помотала волосами.
— Дима, я не верю тебе, — сказала она. — Ты меня разыгрываешь.
Я снова пожал плечами.
Посмотрел за окно — там всё ещё мелькали невзрачные городские пейзажи.
— Ну… допустим, — сказала журналистка. — Как ты это сделал? Как ты его убил?
Она повела правой бровью.
— Тебе действительно это интересно? — спросил я.
