— Опасностями нас не напугать! — присутствующий на импровизированном военном совете старший сержант Ртищев принял картинную позу.
— Никого не собираюсь пугать, Сергей Андреевич, — командир «Баламута» откинулся в привинченном к палубе кресле, — но в нашу задачу не входит доблестная гибель. Более того, граф Александр Христофорович Бенкендорф недвусмысленно дал понять, что будет считать таковую дезертирством.
А Нечихаев молчал, перебирая в голове варианты. Да, Давыдов в чем-то прав, и действия с моря воспрепятствуют продолжению английской высадки. Ну… в какой-то степени воспрепятствуют… Деревянный флот прекрасно горит, и порой достаточно единственной зажигательной ракеты для отправления на дно целого фрегата, на линейный корабль — две-три. Но разве это выход?
— Вы ошибаетесь, Денис Васильевич.
— В чем же?
— В определении задач нашей экспедиции. Они вовсе не в том, чтобы предотвратить высадку.
— Хм…
— Да. Гораздо важнее — сделать ее бессмысленной. Как отразятся на положении английской армии обстрелы провиантских магазинов?[11]
Давыдов едва не подавился еще не раскуренной сигарой:
— Это жестоко…
— Зато действенно.
— Совершенно верно! — оживился Ртищев. — А я бы, с вашего позволения, Михаил Касьянович, с десятком минометов продолжил беспокоить лагерь неприятеля. Разведка доносит о попытках окапывания.
— Чья разведка?
— Наша, разумеется. Любой французский католик за небольшое вознаграждение охотно возьмется проследить за английскими протестантами с безопасного расстояния. И доложить, разумеется.
— Я не знал о вашей деятельности.
— Я тоже, но отец Станислав решил проявить разумную инициативу. После известных событий в этих местах почти нет католических священников, вот и…
— Он же принял православие, если память не изменяет.
— Совершенно верно, но зачем об этом знать французам?
Мишка чертыхнулся — прижившийся при отряде польский ксендз в последнее время вел себя на удивление тихо и проблем не создавал как в походе, так и в морском плавании. Молился, благословлял оружие… и казался явлением привычным. Как кобура с пистолетом на поясе — ее не чувствуешь, а она есть.
— Хорошо, пусть продолжает, жалованье повысим. Но впредь о подобной самодеятельности докладывать незамедлительно.
— Будет исполнено, Михаил Касьянович!
Нечихаев поморщился и жестом попросил подскочившего с кресла Ртищева сесть на место.
— Вы еще вахт-парад с барабанами и флейтами изобразите, Сергей Андреевич.
— Привычка к субординации. Недавняя.
— Угу, — усмехнулся капитан. — Похвальная привычка. Но я не о том, так что вернемся к нашим баранам.
— Баранам?
Мишка отмахнулся от вопроса и продолжил:
— А поступить нам, как думается, следует так…
* * *
Следующие две недели для отряда капитана Нечихаева пролетели почти незаметно, чего нельзя было сказать о противнике. На суше гусары играли в прятки, действуя преимущественно ночью, и никто не мог предугадать, где они нанесут следующий удар. Впрочем, нападения случались и днем, особенно когда посланные герцогом Бентинком кавалерийские разъезды отделялись от основных сил слишком далеко — тут вступали в действие дальнобойные винтовки, и мало кому удавалось вернуться невредимым. Более крупные отряды расстреливались из «чертовых труб», несущих заразу, и скоро добровольцев не удавалось отыскать даже под угрозой расстрела.
Догонялки на море оказались не столь захватывающим занятием, как предполагал изначально Денис Давыдов. На «Баламута» устроили настоящую охоту и при первой же возможности пытались взять на абордаж, не надеясь на точность и дальнобойность артиллерии. Или в крайнем случае таранить. В мужестве английским морякам не откажешь — немного найдется желающих вступить первым в безнадежное предприятие лишь для того, чтобы проложить путь к победе идущим следом. В Королевском флоте находились…
В конце концов фрегат вытеснили к берегам союзной Дании, что поставило под угрозу выполнение задачи капитаном Нечихаевым. Легче стало, когда пришел «Забияка» с пополнением и боеприпасами. Брат-близнец «Баламута», он оправдывал имя беспримерными по наглости наскоками, позволяя Давыдову проскользнуть в канал незамеченным.
Вот и сегодня один из таких прорывов.
— Добрый день. Сергей Андреевич, — поприветствовал Денис Васильевич встречавшего его Ртищева. — Нечихаева не будет?
— Занят, — коротко ответил старший сержант и махнул рукой бойцам бывшего шляхетского ополчения: — Раненых на погрузку! Живее, пся крев!
— Тяжелые? Было горячее дело? Убитые есть?
— Погибших трое, — кивнул Ртищев. — Два расчета попали в засаду при выдвижении на позицию. Одного враз наповал, а остальные еще вчера от ран померли.
— Минометы отбили?
— Угу… там и было-то пятеро егерей со штуцерами… Как просочились, ума не приложу.
— Плохо.
На самом деле Давыдов так не думал. Невозможно столь долгое время хозяйничать во вражеских тылах совсем без потерь, нужно лишь свести их к разумному минимуму. И не всегда убережешься… Шальная пуля на то и шальная, что прилетает неизвестно откуда в самый неожиданный момент, и никто не заговорен от нелепой случайности. Законы больших чисел, как говорят инженеры-механики на фрегате.
А раненых забирали в первую очередь — с ними на руках только искушать судьбу и превращать возможную случайность в глупую неизбежность. Провиант и боеприпасы подождут.
— Философствуете в мыслях, Денис Васильевич?
— Что?
— Или стихи сочиняете, — улыбнулся Ртищев. — Лицо у вас такое стало…
— Глупое?
— Заметьте, не я это сказал!
Почти в то же самое время. Где-то в Лондоне.
— Заметьте, это не я сказал, сэр!
— Да? И все равно Его Высочество принц-регент будет недоволен.
— Традиционно.
— Не сегодня. Дурные новости стали нередкостью, но не вошли в традицию, сэр. — Седой джентльмен с военной выправкой дал знак слуге наполнить бокалы. — Вы знаете, что натворил этот болван герцог Бентинк?
— За исключением того, что он практически потерял управление армией и шлет в Лондон панические депеши?
— Да.
— Что-то новенькое? Сэр Уильям такой выдумщик!
Седой джентльмен неторопливо кивнул, наблюдая за язычками огня в камине.
— Достаточно, Джеймс, вы можете идти.
Человек с тяжелой челюстью подождал, пока слуга покинет кабинет, и переспросил:
— Новости из Нормандии?
— Они самые. — По лицу собеседника пробежала едва заметная тень. — Этот болван вбил себе в голову, будто русские заражают его холерой, и…
— И?
— И не придумал ничего лучшего, как обезопасить войска от болезни массовыми расстрелами пострадавших.
— Безумец!
Седовласый дернул щекой, что выдавало высшую степень раздражения, даже бешенства. И было отчего — ученые и врачи еще неделю назад выяснили, что используемое русскими неизвестное вещество не является ядом или возбудителем болезни. Более того, при определенных обстоятельствах оно может применяться как лекарство, полностью очищающее человеческий организм от скопившейся вредной слизи и излишков вызывающей меланхолию черной желчи. Да, лекарство, хотя и с чрезвычайно неприятными свойствами. Временный паралич мышц, или как они там называются… паралич мышц, отвечающих за удержание внутри человека того, о чем в приличном обществе говорить не принято.
А этот болван… Нет, ну надо же вместо карантина додуматься до расстрелов! Сколько народу он успел отправить на тот свет? По донесениям, пришедшим вчера вечером, потери от русских налетов никак не превышают трех тысяч убитыми и ранеными, не считая страдающих от поноса. Страдающих, но упорно сопротивляющихся дурацкому желанию сэра Уильяма вылечить болезнь пулей.
— Вы посылали ему приказы, сэр? — Джентльмен с тяжелой челюстью с несвойственной ему ранее торопливостью выпил вино залпом и потянулся к бутылке. — Безумие нужно остановить.
