В прошлый раз Виктор Фролов тоже «отвертелся». Его освободили из-под стражи, когда мы с Надей плескались в море. А его дело тогда, как и сейчас, закрыли с вердиктом «из-за недостаточности улик». Потрясённая таким поворотом Надя говорила, что все собранные ею материалы «словно испарились». Появились новые отчёты экспертизы, свидетели изменили показания. Никто этого словно и не заметил. Кроме неё. Начальство отмахивалось от её возражений. Ей велели не лезть к Фролову. Отвечали, что у неё не переданных в суд дел предостаточно. Призывали не искать чёрную кошку в тёмной комнате, потому что «её там нет».
— … Нет, я этого так не оставлю, — говорила Надя. — Я снова подниму это дело, чего бы мне это ни стоило! Покажу им, что я не наивная девчонка, которую можно вот так запросто отодвинуть в сторону, как… как…
В прошлый раз Виктора Фролова не осудили. Это я хорошо запомнил. В девяносто втором он стал новым мэром Нижнерыбинска — его былые прегрешения все будто бы позабыли. В девяносто пятом Фролова застрелили во дворе его же дома. Женька Бакаев тогда рассказывал мне о том, как расследовали то резонансное преступление. В убийстве Фролова признался трижды судимый гражданин без определённого места жительства. Он сказал, что застрелил Виктора Фролова «из личной неприязни». Дело быстро передали в суд. Но подсудимый до суда не дожил — он скончался от быстро прогрессировавшего онкологического заболевания.
— … Вы понимаете, — говорила Надя, — ведь они же специально меня из города выпроводили…
Её нижняя губа дрогнула — Надя закусила её, умолкла.
Я прикоснулся рукой к плечу брата и сказал:
— Вовчик, кажется, Лиза меня звала. Выйду во двор. Спрошу, чего она хочет.
Вовка кивнул. Но не посмотрел на меня. Он не спускал глаз с лица своей жены.
— … Вова, я ведь столько сил потратила на это дело…
Надя проводила меня взглядом. Её глаза влажно заблестели. Она шагнула к мужу.
Мне показалось, что она всхлипнула, когда я переступил порог кухни.
* * *
Лизу я застал во дворе.
Она всё так же сидела за столом, в тени от кроны вишни. Возилась с игрушечной Барби. Моя племянница делала это с видимым интересом и с удовольствием. Лиза будто намеренно своими действиями опровергала слова родителей о том, что она «давно переросла игры в куклы».
Лиза заметила меня, радостно встрепенулась.
— Мама ещё кричит? — спросила она.
— Кричит.
Я уселся за стол рядом с племянницей. Спиной к дому.
— Дима, ты правильно сделал, что ушёл от них, — сказала Лиза. — Теперь мама выплачется папе. И успокоится.
Она дёрнула плечами.
— Ты так думаешь? — спросил я.
— Всегда так бывает. Вот увидишь. Скоро будем ужинать.
Лиза улыбнулась — я полюбовался на её ямочки. Отметил, что волосы на голове моей племянницы заплетены в такие же косы, какие были и на голове куклы. Снова почувствовал запах французских духов — сообразил, что Лиза опять воспользовалась невнимательностью матери и добралась до её парфюма.
— Дима, я тут подумала и решила, что не буду следователем, — сообщила Лиза. — Не хочу рыдать как мама.
Она обернулась, бросила взгляд на приоткрытую дверь веранды, вздохнула.
— Лучше я буду писательницей. Как ты и сказал. Напишу книгу про Барби. Или две. Много книг! Интересных.
Лиза мечтательно улыбнулась.
— Получу письма от читателей, — сказала она. — В них меня не будут ругать. Нет. Там напишут, что я молодец. Скажут, что я очень умная и талантливая. А ещё я буду раздавать автографы! Дима, ты когда-нибудь раздавал автографы?
Лиза запрокинула голову, взглянула на меня.
Её глаза блеснули — это в них отразились пробившиеся к нам сквозь листву вишни лучи солнца.
Я кивнул.
— Было дело. Раздавал. Давно.
Махнул рукой.
— Здорово!
Моя племянница мечтательно зажмурилась.
— Придумаю себе красивую подпись, — сказала она. — Как у мамы. Даже лучше. И буду ставить её на своих книжках. Вот так.
Лиза поводила перед собой указательным пальцем, словно его кончиком сделала в воздухе размашистую надпись. Тут же погладила по голове куклу. Снова улыбнулась, будто увидела вокруг себя толпы поклонников и услышала их похвалы.
На стол перед нами упала вишня. Лиза вздрогнула, вернулась из грёз в реальность. Хлопнула себя ладонью по лбу.
Взглянула на меня и заявила:
— Дима, я же главное тебе не показала! Подожди здесь!
Она резво вскочила и устремилась к входу в дом, унесла с собой Барби.
Я услышал, как на веранде, а потом и в доме под её ногами заскрипели половицы.
Вернулась она без куклы. Но с тонкой тетрадью в зелёной обложке. Протянула её мне.
— Вот, — сказала она. — Это я сочинила. Про Барби. Прочти. Потом. Когда вернёшься к себе домой.
Я пролистнул страницы тетради — обнаружил, что все они исписаны Лизиным почерком (сейчас он ещё не превратился в красивые, но непонятные завитушки).
— Это, правда, я написала, — сказала Лиза. — Сама. Ниоткуда не списывала. Честно!
Я перевернул тетрадь, увидел на обложке, что в ней двенадцать листов.
Переспросил:
— Ты всё это написала сегодня?
Лиза кивнула.
— Ну да. Папы и мамы не было. Ты не пришёл. Мне было скучно. И вот…
Она показала рукой на тетрадь.
— Я вспомнила твои вчерашние истории. И сочинила свою. Записала её для тебя. Посмотришь? Пожалуйста!
Взяла меня за руку.
Я тряхнул головой.
— Конечно.
— Там могут быть ошибки, — произнесла Лиза тихим голосом. — Димочка, исправь их, пожалуйста. Ладно? Ты же взрослый.
Она взмахнула длинными ресницами.
— Договорились, — сказал я.
Лиза улыбнулась.
Она выпустила мою руку и заявила:
— Я люблю тебя, Дима!
Лиза резко приблизилась ко мне и чмокнула меня в щёку. Она тут же провела по моей щеке пальцем, будто вытерла с моего лица следы от губной помады. Показала рукой на дом.
— Они там, кстати, уже целуются, — сообщила Лиза. — Скоро выйдут к нам. Минут через десять. Поужинаем, наконец.
* * *
Ужинал я вместе с братом и его семьёй.
У него во дворе. Не у себя.
Сидел за столом под вишней, лицом к Наде (которая на меня почти не смотрела — как обычно, скромно опускала взгляд). Радовался, что звонкий голос Лизы то и дело называл меня по имени («Димочка»). Лиза будто сознательно напоминала мне, кто я теперь такой. Она разместилась за столом рядом со мной. Задавала тон застольной беседе. Потому что её родители сейчас были неразговорчивы.
О работе мы не говорили. Но Лиза посветила папу и маму в свои планы. Объявила им, что «после школы» не пойдёт по их стопам. Сказала, что разочаровалась в маминой профессии. Призналась, что станет знаменитой писательницей. Рассказала, что сегодня уже написала одну историю. «Очень интересную!» Заявила, что не покажет свою «книгу» родителям, «пока её не прочитает Димочка».
— Димочка сказал, что у меня обязательно получится, — сообщила она. — Мои книжки всем понравятся. Мне будут писать письма с благодарностями. Я буду раздавать автографы! Правда, Дима?
Лиза легонько толкнула меня локтем.
Я ответил:
— Обязательно, получится. Я в этом даже не сомневаюсь. Дарья Донцова обзавидуется.
— Кто такая Дарья Донцова? — спросила Надя.
Вовка и Лиза вскинули брови — у них это очень схоже получилось.
Я пожал плечами. Почесал плечо, о которое пару секунд назад разбилась вишня.
— Лет через десять узнаете, — пообещал я.
* * *
К чтению Лизиного рассказа я приступил, когда вернулся домой. Заварил свежий чай, поставил чашку с чаем на журнальный столик. Уселся в кресло около окна. Взглянул на фотографии родителей, что стояли за стеклянными дверцами серванта. Подумал вдруг, что папа и мама наверняка бы тоже с интересом прочли сочинение своей единственной внучки. Поэтому я отсалютовал им парящей чашкой, сделал глоток горячего напитка и открыл зелёную тетрадь. Вновь с удовольствием полюбовался на пока не испортившийся почерк своей… племянницы. Вернулся взглядом к выведенным вверху страницы словам.
