— Эльвира — это главная ваша?
— Ну.
— А тебя как звать?
— Евстафий. Можно Стафка, все так зовут. Эльвира-то взбрыкнула, погнала вас — чужаков боится. Да она всего боится, дура старая! Полазила бы с моё, по дождю да по холоду — небось, не стала бы дурковать. Иной раз так продрогнешь, что лучше сдохнуть, а костер разжечь не с чего... На что горючку меняете? — Несмотря на связанные руки, держался Евстафий собранно и деловито.
— Мрак, развяжи его, — решил Серый.
— Во, — обрадовался пацан, — так бы сразу! — с готовностью оттопырил связанные кисти.
— Дак, сам бы и вышел сразу! Зачем прятался?
Евстафий снова шмыгнул носом:
— Присмотреться думал. Лихо вы меня срисовали. — Он с уважением посмотрел на распутывающего ремень Мрака. — Дак, это... — зубами стащил варежки, принялся растирать затекшие руки. — Сколько горючки-то дадите? И что хотите за нее?
— Нам нужны два спальника. Хороших, на мороз. Коврик-скатка. И ботинки вроде охотничьих — чтобы и шагать сподручно, и лыжи прицепить. — Серый посмотрел на ноги Евстафия, прикидывая: — Твоего размера.
Евстафий задумался. Протянул:
— Спа-альники... Не, два точно не найду. Один могу принести — но большой, двоим можно влезть. То есть, — переведя взгляд на Мрака, поправился он, — вам-то вдвоем — вряд ли, вон какие здоровые. А, если кому-нибудь с ней, — кивнул на девчонку, — то поместитесь.
Серый подумал, что сам бы сейчас не удержался, ввернул пошлую шуточку. А Евстафию ничего подобного, кажется, и в голову не пришло.
— Ладно, — устыдившись собственных мыслей, кивнул Серый, — один, значит, один. Коврик?
— Найду. И ботинки найду. А сколько горючки дадите?
— Три таблетки. Спальник, коврик, ботинки — как раз.
— Да иди ты. — Евстафий пренебрежительно сплюнул. — Меньше, чем за десять, и разговаривать не о чем.
— Ну окей, четыре.
— Да щас! Восемь.
— Лопнешь! Пять.
— Сам не лопни! Семь.
— Ладно, шесть! Ни тебе, ни мне. По рукам? — Серый протянул руку.
Евстафий, для виду поколебавшись, хлопнул:
— Ладно уж. — Пообещал: — Я быстро обернусь. Это, — он посмотрел на Мрака. — В той стороне дров нету, ты вон туда иди, — махнул рукой, указывая направление. — Там бурелом, на дневку быстро наберешь. Или вы на дольше?
— Посмотрим. — Серый принес Евстафию захваченные Мраком в качестве трофея лыжи. — Держи.
— Ага. — Пацан сноровисто встегнулся. Пообещал: — Я быстро! Не успеете проснуться — я уж тут как тут. Волков рядом с поселком нет, кабан по этому времени тихий...
— Подожди, — встрепенулся Серый, — какой, на фиг, «проснуться не успеете»? Ты что, не сегодня вернешься?
Евстафий нахмурился. Кажется, пытался понять, дурачат его или нет. Выразительно махнул рукой в сторону востока:
— В ваших краях солнце не жжется, что ли? Я лично не дурак — по рассвету выползать.
— Угу, — медленно, глядя на парня во все глаза, проговорил Серый. — Мы тоже не дураки. Вот, вообще ни разу... Иди, Стафушка. Иди... То есть, езжай.
***
— Он не наш. Понимаешь? Не наш!
— Вот и мне показалось, странный какой-то. — Мрак кивнул. — Хотя там — поди разгляди. Рожа капюшоном закрыта, один нос торчит, глаз тоже особо не видать... Я сразу-то не отдуплил. А потом, как он начал про солнце загибать, присмотрелся. В натуре, не наш.
— А кто он? — вмешалась бункерная. В тепле палатки — Серый собрал сконструированную отцом специально для походов печурку, — укутанная в спальник, девчонка отогрелась. Разговаривать начала. — Откуда взялся?
Серый хмыкнул:
— А ты не знаешь, откуда дети берутся? Оттуда же, откуда мы с Мраком. Вряд ли они тут пробирками заморачиваются.
— А разве вакцину на юг передавали? — вмешался Мрак.
Серый пожал плечами:
— Не знаю. Знаю, что с Егором отец разговаривал, но тот отказался. Тогда — не то в Пекше, не то в Ногинске — кто-то умер от передоза, побыстрее адаптироваться хотел. И слух пошел, что порошок опасен, тогда многие испугались. Егор порошок не взял, а сюда — наверное, передал все-таки? Не с Луны же этот Стафка свалился.
Мрак качнул головой:
— С порошка он должен быть таким, как мы с тобой. А он светлый.
— Светлая вот сидит, — кивнул Серый на бункерную. — А Стафка — не светлый и не темный, как наши взрослые, которые прививаться не захотели. И солнца боится так же.
— А может, они тут свою вакцину придумали? — подала голос бункерная. — Которая побочных эффектов, вроде потемнения кожи, не дает?
— Н-ну... Может, и так. Ладно, чего гадать? Завтра у него и спросим. Мрак, поспишь без спальника?
— Куда я денусь. — Мрак потушил свечу.
Серый улегся на тот же коврик, что и бункерная. Придвинул закутанную девчонку к себе, обнял покрепче и заснул.
***
— Меня принесла Мать Доброты, — Стафка говорил, как о чем-то само собой разумеющемся, — Царица Лунного Света. Своей добротой и миролюбием мы заслужили нового человека, и я появился в Лунном Кругу.
— Чего? — обалдело переспросил Серый. — Где?
— В Лунном, — раздельно повторил Стафка, — Кругу! Дошло, нет? Вы алкоголь употребляли, что ли? — подозрительно присмотрелся к Серому.
— Ты, похоже, сам употреблял, — рассердился Серый, — причем не только алкоголь! Чего несешь-то? Какой еще круг?!
— Лунный, — повторил Стафка. — У вас не так, что ли? Сами-то вы откуда взялись?
— Не поверишь, — съязвил Серый, — мамка родила! А ты, как домой придешь, у своей спроси — ничего она насчет Круга не попутала?
— Мне не у кого спрашивать. — Стафка посерьезнел, смотрел настороженно. — Нет у меня никакой мамки, и не было никогда! Говорю же, я в Лунном Кругу появился. Как и все.
— Кто — все?
— Ну, я, Злата и Нестор. Все, кто не взрослые. А у вас не так?
— Нет, — медленно проговорил Серый, — у нас не так. — И быстро, не углубляясь в подробности, продолжил: — А как вас Круг приносит?
Стафка пожал плечами:
— Обыкновенно. Вечером встаешь — а в кругу дитё спит. Злату я не помню, а Нестора видал, как принесло, он малой совсем. Пять годов.
— Не «годов», а «лет», — машинально поправил Серый. — И что? Он прямо на снегу лежал?
— Ты чего? — Стафка постучал пальцем по лбу. — Откуда же зимой дети? Они только летом бывают, в июле. Если июль прошел и никого нету — значит, и не будет уже. Мы Нестора долго ждали, семь лет.
— Семь лет никто не появлялся?
— Не-а. И после него никто. Шестой год пошел, как никого.
— Почему?
— Блин. — Стафка встряхнул головой. — Вот, хоть убей — кажется, что дуришь меня! Как будто просишь рассказать, что ботинки на ногах носят.
— Не дурю, — заверил Серый, — вот, чем хочешь поклянусь! Мы правда не знаем, и Круга у нас нет. Так, почему никто не появлялся-то?
— Ну потому что, значит, мы недостойны, — объяснил Стафка, — значит, в нас мало доброты и миролюбия.
— Миролюбия — это как?
— Ну... Это, когда слушаться надо. Не спорить, не перечить.
— Кого слушаться?
— Эльвиру, конечно, она же главная. И тех, кто тебя воспитывает, тоже. Ну и, там, друг друга любить, чтобы все было по-доброте, как в Слове Матери говорится. Помогать друг другу надо, о стариках заботиться. А если доброты в поселке мало, то дитё не появится.
— Охренеть система, — вырвалось у Серого. — А просто так вы свою Эльвиру слушаться не будете, что ли? И о стариках заботиться?
Стафка шмыгнул носом. Неохотно признался:
— Да если б не Слово Матери, я бы Эльвиру давно послал. Ничего не делает, только псалмы распевает. То есть, поет-то хорошо, вон у нее какой бас — Мать Доброты радуется, наверное, урожай хороший посылает. А только пацан у ней дома жил, Герасим, на два года меня старше, так Эльвира его в мороз в лес погнала — то ли за дровами, то ли еще за чем... Он заблудился и замерз насмерть. Труп только по весне нашли, насилу узнали — зверье обглодало.
Бункерная ахнула. Стафка недоуменно оглянулся на нее и продолжил:
— А сейчас у Эльвиры Златка живет, тоже еле дышит. И я все думаю — как же повезло, что Эльвира на меня глаз не положила! Я, когда мелкий, хилый был, еле выжил — вот и не взяла. Златка-то, хоть и младше, но покрепче.
