– Простите, – неожиданно для самой себя произнесла я, отступая. – Право, уж вы-то точно ни в чём не виноваты, почтенная сеньора. Чувствуйте себя как дома, отдыхайте.
Мне показалось, что старушка Энца улыбнулась – сморщенные сухие губы дрогнули; впрочем, наверняка она просто считала петли.
Что же до Эллиса и Феи Ночи, то они побеседовали вполне мирно. Входя в библиотеку, я успела разобрать обрывок фразы: «…постарайтесь уговорить её, возможно, это спасёт ей жизнь». Однако потом никто о расследовании речи не заводил. Зато мы обсудили погоду в Бромли и новую поэму миссис Скаровски, приуроченную к весне – в прошлом году парой строк из её работы, поговаривают, щегольнул Его величество на приёме – и распрощались. Детектив галантно вызвался проводить мисс Ишервуд до лагеря циркачей.
– Заодно и следующую жертву постараюсь убедить, что среди «гусей» ночевать безопаснее, пусть и в камере, – пробормотал он в сторону.
Что ж, вполне разумно.
Когда мы уже расставались с Феей Ночи, я от всего сердца попросила её доверять Эллису.
– Он правда желает вам добра, – сказала я, понизив голос, чтобы детектив не услышал и не преисполнился гордости – совершенно излишней, к слову. – Однажды мне повезло справиться с безумным убийцей. Но то всего лишь везение и некоторая доля упорства. Что же касается Эллиса, противостоять злу в человеческом облике – его профессия.
Фея вздрогнула.
– А что… – Голос у неё сел. – А что, если наш враг – и впрямь не человек?
Благоразумие подсказывало мне молчать. Но долгие беседы с покойной леди Милдред; но колдовские трюки Лайзо; но портрет Сэрана, поселившийся в покоях Клэра…
– В таком случае, мисс Ишервуд, я возьму это на себя, – ответила я негромко.
И почему-то на сей раз она не рассмеялась и ничего не сказала о самоуверенных юных особах.
…а ночью мне приснился престранный сон.
Потусторонняя сила перенесла меня в рыцарский замок, настолько древний, что от него остались лишь стены и фрагмент полупроваленной крыши. Облачённые в лохмотья карлики – в четверть от человеческого роста – сновали среди развалин и сладострастно вгрызались в камни; вот один из уродцев вспыхнул яростью и обрушил часть дверного приёма, но никто и головы в его сторону не повернул.
Десять человек сидели за столом; на каждом – причудливая маска и одеяние, больше похожее на карнавальный костюм из Серениссимы. Издали доносились всхлипы, стоны, вой, дребезг, но эти ужасающие звуки были настолько приглушёнными, что почти не тревожили. Сладковатый запах затхлости щекотал грудь; хотелось кашлять. Я прижала руку к губам, подавляя приступ дурноты…
Хозяин, чем-то напоминающий одного из карликов, только более полный и дебелый, махнул рукой. «Мы тебя не ждали, странник, – сказал он. – Но так и быть, садись к моему столу».
Я отступила на полшага; всё моё существо пронзило одним желанием – бежать, немедля бежать, но вдруг одна из гостий голосом Феи произнесла, обращаясь к хозяину: «Она ведь ничего не сделала».
«Так никто ничего не сделал, – ответил ей хозяин, пожимая плечами. – Потому-то нас всех и собрали».
Со странным глухим лязганьем, напоминающим движение несмазанного механизма, я опустилась на кресло, возникшее точно по волшебству. Передо мной тут же появилась тарелка с восковыми фруктами и бокал с тёмной жидкостью, издававшей отчётливый запах гнилой крови. Отвращение сдавило мне горло; однако больше никто, кажется, не замечал подвоха, напротив, гости наслаждались трапезой.
«Что же, добрейший сэр, так ты останешься голодным, – обратился ко мне хозяин снова. – Ну, хотя бы пригуби вина, и тебе сразу станет веселее. Ха! Ха! Ха!»
Вслед за ним принялись смеяться и карлики, а затем и гости, включая и Фею Ночи. Только для того чтобы прекратить насмешки, я протянула руку к бокалу… и в тот же миг он превратился в змею – чёрную, толстую, с такой встопорщенной чешуёй, что издали её можно было принять за шипы. В груди у меня похолодело. Змея качнулась, исторгая из горла клокочущее шипение – и ужалила мою руку.
Тут же смех оборвался.
Ядовитые зубы бессильно скользили по кольчужной перчатке; я ощущала только слабое давление, точно ладонь мне пожимал немощный старик. Испытывая омерзение, не страх, я скинула змею себе под ноги и растоптала металлическими каблуками, пока от неё не остались лишь мелкие стеклянные осколки вперемешку с несвежей кровью.
«Вот как, – скучающе заметил хозяин. – А жаль. Я надеялся, что ты немного разбавишь нашу скучную компанию, странник. Ску-у-учно. Ску-у-у-у… У-у-у!»
Очнулась я около восьми утра; на площади Спэрроу-плейс надрывались, словно пытаясь друг друга перепеть, «гусиный» свисток и клаксон автомобиля. Сон ушёл, оставив после себя лишь чувство недоумения и, пожалуй, отвращения. Вспоминать его, выискивая крупицы смысла, было всё равно что копаться в куче гниющего мусора…
Одно я знала точно: в ближайшее время к вину я не прикоснусь.
Завтрак однако прошёл на удивление спокойно. Клотильда де Нарвенья, по обыкновению в чёрном с головы до пят, держалась строго и скорбно – не поднимала глаз, не размыкала губ и даже, кажется, не дышала, обратившись в кладбищенское изваяние. Она чахла над запечённым палтусом с вялеными томатами так, словно перед ней лежала сапожная подошва. Отец семейства, Мауро, боялся потревожить супругу и держался тише испуганного крольчонка, но с едой расправлялся наоборот торопливо, точно боялся, что тарелку у него вот-вот отнимут. Паола – безупречная выдержка, выразительная синева вокруг глаз – расточала улыбки и ворковала над детьми, а мальчики, чувствуя всеобщее напряжение, вели себя смирно.
И только старушка Энца отдавала должное искусству моего повара… Что ж, иногда скверное зрение и частичная глухота становятся благом.
– Ах, какая очаровательная атмосфера, – выразительно закатил глаза Клэр. – О, это многозначительное молчание, о, эта тишина! Похоже на склеп, только пахнет лучше. Дорогая племянница, вам случалось завтракать в склепе?
– Нет, дядя.
– Считайте, что да, – разрешил он мне великодушно. – Да, кстати. Я сегодня отвезу мальчиков взглянуть на дом для умалишённых. В воспитательных целях… – Он сделал паузу. – Надо ведь показать, к чему приводит распущенность, когда человек не желает держать себя в руках.
Намёк был более чем прозрачный. Я тут же вспомнила безобразный скандал, учинённый «милой Клотильдой», и не удержалась от шпильки.
– Разве обязательно ехать так далеко, чтобы посмотреть, как люди бросаются на стены и ломают вещи? Мы все недавно имели возможность за этим понаблюдать. К прискорбию.
– Будьте добрее, племянница, к чему упрёки, – елейно отозвался Клэр, из-под ресниц бросая взгляд на супругов де Нарвенья. – Там ещё, поговаривают, есть одна занятная особа, которая считает себя закипающим на плите кофейником.
Последняя фраза, казалось бы, никак не была связана с нашими незваными романскими гостями, да и произнесена была по-аксонски, однако дядино искусство наносить тяжкие оскорбления, не сказав ничего особенного, в очередной раз победило законы природы и здравый смысл: Клотильда вцепилась скрюченными пальцами в ложку, а Мауро, напротив, застыл изваянием, выпятив челюсть.
Поделом им, впрочем. Не стоило превращать мой особняк в театральные подмостки и разыгрывать дурную пьесу.
– О, и это не новость. Хотя настоящий кофейник, думается мне, лучше умеет сдерживаться, чем иные… особы.
– Поразительно тонкое для юной леди наблюдение, – ещё слаще ответил Клэр. – Право, я смотрю на вас и буквально на кончике языка ощущаю наше родство. Что же до кипения, дорогая племянница… Не всякий человек может сдержать свою бурлящую кровь.
Я на секунду замешкалась, обдумывая ответ, но тут внезапно подала голос Паола.
– В этом доме – всякий, – сказала она весьма холодно. – А кто не может, тому, вероятно, место в другом доме. Да, леди Виржиния, с вашего позволения я поддержу предложение сэра Клэра Черри. Мальчикам полезно будет воочию увидеть, что такое душевное нездоровье… То есть – снова увидеть и таким образом закрепить урок.
