Я, как наяву, увидела эту женщину – постаревшую, закованную в траур, но не утратившую ни грана своей силы; меня пробрал озноб.
– И что же привело их обратно в столицу?
Эллис поднял на меня взгляд; глаза у него сейчас были до того светлыми, что казались прозрачными, как холодная речная вода.
– Не привело, а подвело. Пагубная страсть к выпивке, Виржиния – вот что их сгубило, а нам сыграло на руку. Фрэнсис Марсден никогда не скупилась на награду, вот и в тот раз хорошо заплатила своим подчинённым. А они решили, что раз уж придётся покинуть столицу надолго, то неплохо бы и покутить напоследок. Вознаграждение было щедрым – кутёж вышел долгим… и завершился в «Счастливчике Джо». И знаете, какая из этого мораль?
– Хмель есть зло? – предположила Мадлен, явно копируя интонации священника на воскресной проповеди.
– Если умный человек велит вам уносить ноги – будьте так любезны, уносите, – не без удовольствия откликнулся Клэр, которому только дай возможность сцедить немного яда, и неважно, на кого именно.
– На допрос к маркизу Рокпорту лучше не попадать, – выдвинула я беспроигрышную, на мой скромный взгляд, версию.
Эллис сложил пальцы домиком – и хитро посмотрел на нас поверх своих рук:
– Всё верно. Но главная мораль: порой родственные и дружеские связи могут сделать больше, чем приказы начальства. Помощь Зельды и вашего, Виржиния, жениха оказалась куда полезнее, чем усилия половины «гусей» в Бромли… Но завтра ночью мы постараемся исправиться и арестуем наконец Фрэнсис Марсден на законных основаниях. И, поверьте, даже если она ни слова не скажет на допросе, того, что наговорили её подчинённые, хватит, чтоб засадить её за решётку… Так что с послезавтрашнего дня смело возвращайтесь в кофейню. Посетители «Старого гнезда» наверняка уже соскучились без вас, – добавил он и подмигнул нам.
Я не сдержалась – и улыбнулась в ответ.
От сердца отлегло.
Труды стольких людей всё же оказались ненапрасными! Зельда и её родственные связи; дядя Рэйвен и его особая власть; мои полезные знакомства… Сколько усилий пришлось потратить для того, чтобы загнать в угол одну-единственную мстительницу! Она действовала чужими руками, однако если на одном конце нити есть марионетка, то на другом непременно обнаружится кукловод – и лишь вопрос времени, когда его, сокрытого в тенях, обнаружат.
В тот вечер, когда около кофейни раздались выстрелы, а Мэдди чуть не погибла, мы чувствовали себя точно в ловушке, но теперь положение дел полностью изменилось, и в ловушке оказалась уже сама Фрэнсис Марсден.
Всё должно было решиться завтра; по словам Эллиса, пятая часть Управления спокойствия готовилась поучаствовать в её аресте…
…разве что-то могло пойти не так?
Как ни старалась я выбросить беспокойные мысли из головы, но возвращалась к ним снова и снова. И казалось, что абсолютно всё вокруг только раздувало огонёк тревоги в груди до размеров лесного пожара, точно сама судьба издевалась над моими попытками сохранить здравый смысл. Погода на следующий день менялась едва ли не ежечасно. На рассвете солнце расписало город в ржаво-алые противоестественные оттенки – и, не дожидаясь завтрака, ухнуло в иссиня-чёрные клубы грозовых туч. На Бромли налетел ветер, с яростью раскрутил флюгеры, взметнул с мостовых щекочущие облака пыли, грозно погудел в трубах… и стих.
На крыши и тротуары не упало ни капли дождя.
В серой мгле, окутавшей город, мы с Мэдди вынуждены были всё-таки отправиться в кофейню: возникли некоторые трудности с поставками ингредиентов с континента, и Рене Мирей слёзно просил пересмотреть меню на ближайшее время. Кроме того, в обществе уже поползли слухи, что меня то ли поразила некая ужасная болезнь, то ли настиг вероломный удар в спину от отвергнутого поклонника… Учитывая, как быстро распространялись сплетни, стоило их пресечь прямо сейчас. Да и к тому же нас вызвался сопровождать Клэр вместе со своим жутковатым камердинером, так что опасности не было никакой – так мы себя убеждали.
День и впрямь прошёл без потерь, если не считать за таковые шесть чашек, которые разбила Мэдди, и телефонный аппарат, который она же уронила со стола и тем самым привела в негодность. Я утешала её, что аппарат нам пригождался не так уж часто, а что до чашек – так их и вовсе давно следовало заменить на что-то более современное и утончённое. Старый фарфор хорош, когда он красуется на столе в фамильном замке, а для кофейни лучше подходит что-то более новое, модное. Рене Мирей торопливо кивал в такт моим уверениям и прятал глаза; похоже, одна из чашек была на его совести…
Мадлен мне, похоже, так и не поверила, однако улыбнулась – уже победа.
К вечеру тучи… нет, не развеялись даже, а просто опустились на Бромли, укутав его плотной туманной пеленой, точно впитывающей каждый звук. Цоканье копыт, рёв моторов, людские голоса, птичьи крики над рекой… Городской шум доносился будто сквозь прикрытое окно, вдобавок занавешенное пыльными шторами. Клэр едва не задремал, рассердился на самого себя и, приказав Джулу наблюдать за порядком с чёрного хода, торжественно прошествовал в зал – и за какие-то считанные минуты виртуозно завладел вниманием гостей, оттеснив супругов Перро на второй план. И неудивительно: постороннему человеку его манеры могли показаться очаровательными, а шутки – остроумными. Но я-то видела, что он отнюдь не шутил, когда говорил, например, миссис Скаровски, что от дурной поэзии у него начинается мигрень, а поскольку в наши дни трудно-де отличить хорошие стихи от плохих, то лучше не рисковать вовсе.
– Ой! – послышался тут тихий возглас Мэдди прямо у меня за плечом. Когда я обернулась, она с виноватой улыбкой показала чашку с отколовшейся ручкой: – Седьмая уже… Что за невезение!
– Говорят, что посуда бьётся к счастью, – так же негромко возразила я, качнув головой.
Взгляд у меня точно бы приклеился к тёмно-красной, маслянисто блестящей капле крови, которая медленно стекала по бледной ладони, постепенно истощаясь; за ней тянулся яркий след.
– Порезалась, – растерянно шепнула Мэдди.
Накатила дурнота; всё происходящее показалось мне скверным предзнаменованием.
«Скорей бы Эллис схватил эту негодную Фрэнсис Марсден».
– Иди… иди перевяжи руку. Или я попробую помочь тебе… Нет, лучше попросить Лайзо… мистера Маноле, – поправилась я и нервически оглянулась.
Но никто, к счастью, моей оговорки не заметил. Кроме разве что Клэра – но и он откликнулся, скорее, не на слова, а на выражение лица. Что же до царапины, то она оказалась неглубокой, и, когда мы вернулись в особняк, её уже с трудом можно было разглядеть.
Перед сном на глаза попался свёрток из пергамента, перетянутого бечёвкой. Внутри обнаружился платок с отпечатком женской руки. Не сразу я сообразила, откуда он взялся, а когда вспомнила, то внезапно меня охватил суеверный ужас.
«Только мертвецов сейчас в этой комнате не хватало».
Трясущимися руками я выдвинула потайной ящик комода, где уже лежала шкатулка с отцовским кольцом и с серьгами, принадлежавшими моей матери. Затем сунула туда же свёрток с платком, укрыла всё сверху собственной домашней шалью, чтоб даже краешка тех вещей не было видно – и заперла ящик на ключ, на три оборота, а ключ бросила в коробку с украшениями.
Меня колотило, как в ознобе.
Ночь прошла в тревожном полузабытьи. Иногда чудились в тишине сдавленные рыдания, но всякий раз выяснялось, что источник звука не имеет отношения к человеческим страданиям. То ветер завоет под крышей, то кошке вздумается подать голос, и непременно под моей дверью… Совершенно истощённая беспокойством, я проснулась на рассвете, ничуть не отдохнув – и вдруг заметила краем глаза у дверей спальни движение.
Невысокая стройная девушка с кучерявыми волосами, одетая как уличный мальчишка, в низко надвинутом кепи, точь-в-точь как у Эллиса, кружилась, кутаясь в мою шаль.
– Мэдди? – сипло позвала я, уже зная, что это не она: не тот возраст, цвет лица, осанка, рост…
Девушка обернулась; вместо лица у неё был чёрный провал.
