– Нет, зверёныш, к покойникам тебе рановато, – вслух подытожил Клэр, потрогав мыском начищенного ботинка гору грязных тряпок, под которой всё ещё дышало, смердело засохшей кровью и дрожало живое существо. – Я забираю тебя с собой. И нет, возражения не принимаются.
Собственный голос, как всегда, показался ему со стороны отвратительным, как липкая патока, аж мурашки пробежали; но от этого хотелось ещё больше тянуть слова и подливать елея, самому себе назло.
Если уж страдать, считал Клэр Черри, то с размахом, грандиозно, доводя до полнейшего абсурда.
И в конце – посмеяться.
Он нанял кэб и двух молодчиков, чтоб помогли затащить оборванца на сиденье, заплатил дополнительно вознице за неудобства и послал за доктором – широкий жест, можно сказать, мотовской, но после сегодняшнего выигрыша можно было позволить себе и не такое. Отмытый в трёх бадьях, одетый в белую ночную сорочку, бледный и затихший зверёк стал немного походить на человека – на лохматого, истощённого, голенастого мальчишку лет пятнадцати, уже сейчас больше чем на голову выше своего спасителя.
Многое повидавший доктор осмотрел его, пощупал пульс и вышел из комнаты, поманив Клэра за собой.
– Он, конечно, ранен. Но если бы из этого юноши вылилось столько крови, сколько мы с него смыли, сэр, он был бы мёртв, – произнёс он с нажимом. Прекрасно поставленным голосом, надо заметить, за который сразу захотелось удержать часть платы, просто чтоб неповадно было. – Вы не находите это странным?
Иными словами, добрый доктор предлагал сдать паренька в Управление спокойствия, а то и в Особую службу, чтоб уж наверняка, но Клэр предпочёл сделать вид, что ничего не понял.
– Я нахожу странным, что этот юноша даже не проснулся, пока вы зашивали его рану, – предельно мерзким тоном ответил он. – А также его цвет волос. И то, что мальчишку пырнули под лопатку средь бела дня. Но самое странное, доктор, что вы задаёте лишние вопросы, вам так не кажется? – и он улыбнулся.
Вообще-то Клэр в глубине души гордился своей улыбкой, считая её обворожительной. Однако многие, столкнувшись с нею в подобной ситуации, отчего-то бледнели, совершенно лишаясь сил и красноречия.
И любопытства тоже, что было весьма удобно.
Доктор взял деньги и ушёл. Прекрасный выбор, Клэр бы и сам так с удовольствием поступил, но дом-то был его, и подобранный на улице питомец – тоже. И под окном только-только зацвели бледные розы – подарок глупышки Ноэми, и тянулась к благоухающим бутонам, встав на цыпочки, другая Роза, самая лучшая, самая прекрасная на всём белом свете, пусть ей едва сравнялось шесть лет; а в самом дальнем и спокойном углу сада спала под землёй, укрытая фиалками и вьюнами, его Элизабет, слишком добрая для этого мира.
Бросить своих женщин Клэр не мог.
Со стороны кровати послышался шорох накрахмаленных простыней – зверёныш наконец очнулся, открыл глаза – издали, в скудном освещении, померещилось, что змеиные, с вытянутыми зрачками, но, без сомнений, именно что померещилось – и хрипло раскашлялся на вдохе. Клэр молча налил воды из кувшина и напоил мальчишку, ребром ладони проверяя, нет ли у того жара. Зубы лязгали о стеклянный край, как железные; кроваво-красные пряди, не просохшие после купания, липли ко лбу. Зверёныш косился то на окно, то на дверь.
– Сбежать хочешь? – равнодушно спросил Клэр. – Или ждёшь гостей? – по мгновенно расширившимся зрачками он понял, что угадал. – Вынужден признать, что хозяин я негостеприимный, а потому твоих приятелей не впущу, даже не рассчитывай на это. Да, и в моём доме больным и раненым полагается лежать в постели и лечиться, – добавил он занудно и, для усиления эффекта, щёлкнул пальцем мальчишке по лбу. – И возражений я не потерплю. Ты понял?
Медленно, очень медленно, точно не веря себе, мальчишка кивнул.
– Прекрасно, – расплылся Клэр в улыбке, от которой скулы сводило. – Тогда оставайся здесь и будь паинькой, а я пока спущусь ненадолго.
Оказавшись внизу, он сразу подозвал няньку – молодую, весьма уродливую женщину, зато достаточно сметливую и верную. Он приказал ей переодеть Рози для прогулки, собрать для неё пару платьиц про запас и добавил:
– Отведите девочку в особняк на Спэрроу-плейс. Я дам вам с собой записку, вручите её хозяйке, леди Милдред, а на словах передадите: «Это только на одну ночь». Вам ясно? Так выполняйте.
Просьбы всегда давались ему нелегко. Шантаж, интриги – пожалуйста, завуалированные угрозы – сколько угодно, лесть и ложь – без труда, любых сортов и видов. Но вот несколько простых, однозначных слов от чистого сердца… Он сам не заметил, как в конце, вместо подписи, нарисовал пару вишенок на ветке.
– Позор, – томно вздохнул он, откидываясь в кресле. Краем глаза поймал собственное отражение в блестящем боке чернильницы, поморщился. – Да, сущий позор. Но если кто меня и поймёт, то эта женщина.
Он отправил родную дочь буквально на съедение волкам – в дом, где о ней будут заботиться как о родной, а значит, пускать в библиотеку, где на полках полно тяжёлых книг, дозволять ползать по столу, пока хозяйка разбирает деловую переписку, играть с печатями, с языческими амулетами дикарей из Колони, с монетами, статуэтками, письмами и Небеса знают с чем ещё! Но одно было неопровержимо: там бы девочку никому не дали в обиду.
Даже тем, кто нынче ночью непременно – а в таких случаях его чутьё никогда не ошибалось – придёт за зверёнышем.
...когда дом опустел, стало быстро смеркаться. Клэр прихватил бутылку хорошего вина, карты и спустился на крыльцо, убедившись перед тем, что его подопечный снова забылся в глубоком сне, похожем на смерть. Вечером стало прохладно. Высокое небо казалось воистину бездонным и полыхало с края расплавленным золотом и злым багрянцем. Дул слабый ветер; слабо пахло вишнёвым дымом и сильно – вянущими розами из притихшего сада. Когда угас последний луч солнца, а пальцы у Клэра окоченели, у калитки появились двое, и при взгляде на эти долговязые нелепые фигуры волосы тут же встали дыбом.
«Соберись, Вишенка, – сказал он себе мысленно, продолжая противно улыбаться. – И не таких обыгрывали. А удача сегодня на нашей стороне».
Тот, что слева, был тощим, белобрысым и сутулым; вокруг него вились редкие мухи, а глубоко запавшие его глаза казались обведёнными углём. Тот, что справа, с гротескно длинными руками и мощной нижней челюстью, носил сплошь чёрное, застиранное до дыр, а его тёмные волосы курчавились и точно липли к голове… Издали ещё от него попахивало машинным маслом.
– Добрый человек, ты братца-то нам отдай.
Клэр так и не смог понять, кто из двоих с ним заговорил. Голос звучал глухо и одновременно гулко, точно доносился из бочки, вкопанной под землю. За соседской оградой тоненько заскулила собака, склочная белая болонка, и тут же ей принялся басом вторить охотничий пёс, обитающий в особняке через две улицы.
– Может, вам он и братец, – произнёс Клэр сварливо, тасуя колоду. – Но вы его потеряли. А что я подобрал – то моё.
У белобрысого на скулах заиграли желваки, и он шагнул вперёд, но курчавый остановил его, хлопнув по груди. Воцарилась тишина; даже собаки притихли. А взгляды у обоих незваных гостей нет-нет да и возвращались к цветным картонкам, которые так и порхали у Клэра в руках.
– Вижу, вам интересно, – улыбнулся он, посматривая из-под ресниц, почти как Ноэми, только у неё, конечно, получалось это мило, а не вот так, гадко. Улыбнулся – а у самого ладони взмокли так, что карты начали прилипать, хотя с чего бы, казалось. – Сыграем партию? Можно даже… – он разложил карты веером и потом сложил резко, с хлопком. – Можно даже на вашего братца.
Бумажный шут вынырнул из колоды и разве что не подмигнул издевательски, а затем снова спрятался.
– Сыграть, значит…
И опять Клэр не понял, кто это сказал – хотя следил за ними, за изгибами грязных ртов, в которых мерещились то собачьи зубы, то змеиные языки.
Сердце в груди заходилось, как проклятое.
– Да полно, господа, – фыркнул он и спрятал колоду между ладонями. – Вы что, боитесь продуть?
