Милли испугалась и тут же проснулась; невидимые крылья болели, как настоящие.
Уже потом она узнала, что это Абени, но другие, глупые люди зовут её Эбби, и она в услужении – далеко-далеко от Аксонии, за океаном, в Колони. У неё сменилось много хозяев, но последние попались совсем дурные. Когда Милли узнала, то пообещала найти её и забрать к себе.
Абени долго смеялась – и совсем не так, как смеются дети.
Потом они играли; потом Абени учила её, потом она рассказала про него, и всё стало очень сложно. Вот так, как говорит отец, когда приезжает со слушаний и вытирает лицо платком: «Очень сложно, миледи, да, очень сложно» – и в животе сразу холодок.
Кстати, однажды на платке была кровь; её видела только Милли, но никому не сказала.
А он – это Валх. Скверный колдун, мёртвый, и ничего с ним не сделать; это из-за него Абени служит разным людям, иногда плохим, и скитается от города к городу – ищет таких же, как она сама, способных обращать сны в крылья… это из-за него она плачет и обращается в дым – или вот, как сейчас, смотрит на Милли и говорит непонятное. «Крылья к старости становятся меньше» – придумала тоже, довольно посмотреть на крохотного, лысоватого птенца и на старую ворону, вроде той, что живёт у конюшни, чтоб понять, что к чему.
– Забудь, – Абени вздыхает и тянется к её голове, чтоб погладить по волосам. – Хоть бы он тебя не нашёл. Хоть бы кто-то убил его до конца, и я б умерла тоже.
…от сна Милли просыпается в слезах.
«Крылья становятся меньше».
Милдред понимает это намного, намного позже, когда встречает Фредерика. Реальность завораживает больше снов; бал, головокружительный роман, возмутительно короткая помолвка и – кругосветное путешествие, мечта, которая вдруг стала реальностью. Вместо скучного дома с тысячью правил – кареты, гостиницы и корабли, вместо чересчур заботливых родственников и докучливой прислуги – настоящие друзья рядом, и приключения, приключения! Она, пожалуй, по-настоящему счастлива – до тех пор пока в Колони на благотворительном базаре не сталкивается со странным торговцем.
– Сколько? – спрашивает Фредерик с улыбкой, указывая на чудовищные, нет, действительно, самые безвкусные на свете чёрно-белые бусы, сделанные из лёгкого матового камня.
Хозяин прилавка – седой, патлатый, в линялом сюртуке, в котором едва угадывается зелёный цвет. Неприятный человек.
– За деньги не продам, но поменяться могу, – оскаливает он мелкие, острые зубы. И – вдруг в упор смотрит на Милдред: – Отдай мне свои сны!
Она разом вспоминает и Абени, и долгие-долгие разговоры, и его – колдуна, мёртвого и страшного. Вечером Фредерик выслушивает её, целует веки – успокаивает; сумасшедший старик, сколько, мол, мы таких повидали?
– Не бери в голову, Милли, – шепчет он, и Милдред действительно забывает.
…до тех пор пока в грязном порту Бхарата взгляд не цепляется за фантасмагорическую фигуру, которой тут быть не должно. Неопрятная седина, проваленный цилиндр, сюртук, чересчур длинные руки… А рядом стоит темнокожая женщина в синем платье.
«Абени», – понимает Милдред.
Становится жутко.
Ночью она обнимает Фредерика не только руками, но и снами – укутывает в свои крылья так, чтобы никто не нашёл, не тронул. И шепчет: «Только бы померещилось, только бы померещилось…» – но то ли слишком тихо просит, то ли некому откликаться, потому что Валх приходит за ними. Кружит рядом, не переступая невидимой черты; не приближается, но и не позволяет забыть о себе. Будь Милдред одна, она бы никогда не испугалась снов, ведь всегда можно оттолкнуться посильнее от своих страхов и улететь прочь, на худой конец – проснуться, но… но Фред так не умеет.
Впрочем, ничего не происходит очень долго, и напряжение потихоньку отпускает – где-то между Чжаньской Империей и поездом, который уходит на север. «Моих сил хватит, – думает Милдред, смежая веки, когда наступает ночь. Сон стелется вокруг, словно туман, щекочет лицо, точно пёрышки. – Если надо, то и на двоих». Ей снится Абени – она стоит на другом берегу широкой чёрной реки и кричит что-то с искажённым от ужаса лицом, но из-за шума воды ни слова не разобрать; грудь сжимается от дурных предчувствий. Пробуждение даётся с трудом, словно приходится идти через ряды сохнущих простыней, раздвигая до бесконечности мокрую холодную ткань, и в конце сил не остаётся никаких.
– Мисс Фолк пропала! Мисс Фолк пропала! – кричит снаружи мистер Белкрафт.
Рози, горничная и почти что подруга, действительно исчезла. Проводник говорит, что она сошла на ночной остановке, вся в слезах, а назад так и не вернулась, и это пугает до оторопи – потому что чужая, незнакомая страна, холодная, неприветливая… и потому что прежде они не разделялись.
Милдред боится спать, но только во сне может отыскать ответы – с высоты виднее.
…к счастью, Рози Фолк жива и невредима – её приютил смотритель на станции, обогрел и накормил, а добрая его супруга даже подарила старенький овечий полушубок со своего плеча. Фредерик как-то уладил дела и достойно отблагодарил этих добрых людей, но одно так и осталось непонятным: отчего Рози вообще сошла с поезда? Она отмалчивается, но откровенно сторонится мистера Белкрафта, и, кажется, выводы напрашиваются сами собою – да вот только любой подтвердит, что Георг бы не сделал ничего дурного и не сказал бы – только не он, только не ей.
Милдред чувствует себя посвящённой в тайну; только она догадывается о правде – и немудрено, ведь эта правда каждую ночь глядит из темноты, мерещится вдали зловещим силуэтом – старомодный сюртук, потрёпанный цилиндр, попробуй-ка забудь такую безвкусицу. Сердце пугливо трепещет, но с каждым днём собственный страх злит всё сильнее, пока не растворяется целиком в яростной решимости.
– Милли, ты что? Кошмар приснился? – бормочет Фредерик.
Она улыбается в потолок.
– Нет. Никаких кошмаров отныне, и точка.
Милдред Эверсан-Валтер широко-широко распахивает крылья-сны и укутывает всех – и супруга, и вздрагивающую в тревожном забытьи Рози, и других, до кого дотягивается. Валх отступает достаточно далеко, чтобы на время выбросить его из головы – если повезёт, то навсегда. И всё бы хорошо, и путешествие подходит к концу, а газеты в Аксонии уже обещают им невиданную славу, но отчего же тогда чудится иногда в полудрёме, что Абени стоит вдалеке, безмолвно скрестив на груди руки, чего она ждёт?
«Крылья, – озаряет вдруг Милдред. – Я укрыла всех, но до неё дотянуться не смогла».
В путешествии их было пятеро. Дома – гораздо больше: ведь есть ещё семья, приятельницы, слуги наконец… Вряд ли они заинтересуют Валха, но осторожностью не стоит пренебрегать: ведь дотянулся же он до Рози. Милдред, впрочем, после кругосветных странствий уверена в своих силах, как никогда, ведь газетчики поют им с Фредериком дифирамбы, и открываются прежде запертые двери, и даже из королевского дворца приходит любезное приглашение. Кажется, что невозможного нет. Хочется открыть первую в Бромли кофейню? Пожалуйста! Устроить незабываемый благотворительный бал? Нет ничего проще! Прийти на приём в чжанских нарядах и произвести фурор? Спасти несправедливо обвинённую девицу? Прочитать лекцию в Королевском университете?
Милдред всюду сопутствует успех, и она ощущает себя почти всемогущей – и невероятно счастливой. А потом счастье становится ещё полнее, когда на свет появляется ребёнок, чудесная девочка, и они называют её Рэйчел-Мари – в честь храброй женщины, которая спасла их в Колони от гремучей змеи. Ещё через год рождается мальчик, Иден, а затем ещё одна девочка, и они называют её Элеонор. Всё хорошо, всё просто чудесно, но однажды, стоя в дверях детской, Милдред вдруг чувствует опустошающий, мертвящий страх: сейчас в комнате спят трое, но…
– Но у тебя только два крыла, – говорит кто-то из-за плеча.
За дверью, впрочем, пусто.
Детская укутана добрыми, светлыми снами, точно шалью, во много-много слоёв, но эта призрачная ткань непрочная, ненадёжная – тронешь пальцем и расползётся… Так же ненадёжно и счастье. Милдред уезжает к матери на несколько дней – та серьёзно ослабела после болезни, а когда возвращается домой, то в заветной комнатке из трёх кроваток остаётся только одна.
