В комнату вошёл молодой мужчина с налысо бритой головой. Затянутый в кожаный доспех, с болтающимися ножнами на поясе, в грязных ботинках и потным лицом он окинул комнату взглядом, а когда увидел меня, улыбнулся.
— Эдгарс, — обманчивая улыбка скрывала за собой злой сарказм, — ты проснулся?
— Да, кровати у вас жестковаты. Я хочу написать жалобу!
— Жалобу… — он усмехнулся.
— А знаешь что?
— Что? — удивился парнишка.
— Я присмотрел себе мягкое местечко.
Я импровизировал. Плана не было. Отпрянув от стены, я кинулся на мужика, пытаясь ударить плечом. Сделал два шага и словно упёрся в новую стену. Крепкая молодость встретила мою старческую дряхлость бетонным отбойником. Инерция откинула моё тело от молодых мускул в сторону, крутануло пару раз. Я не удержался, рухнул. И как удачно! Рухнул прямиком на кровать Бориса, прямо на чисто выстиранное бельё.
— Ты что⁈ — завопил паренёк. — Борис…
Он пулей выскочил из комнаты, не забыв захлопнуть за собой дверь.
Наконец-то, мягкая кровать. Лёгкие словно выдохнули весь спертый воздух из тела. Куда-то вставать? Зачем?
Куда-то идти? Для чего?
Плоть требовала отдыха…
За дверью раздался грохот. Глухо затопали по деревянному поду тяжёлые ботинки. Пару мужских голосов поприветствовали идущего к ним на встречу, а потом резко оборвались, сменившись мычанием. Что-то глухо завалилось на пол. Через пару секунд еще один грохот. Я даже оторвал голову от мягкой подушки и со всем вниманием уставился на дверь. Сейчас мне устроят допрос с таким пристрастием, что боль от затёкших за спиной ладоней покажется лёгким укусом комара.
Дверь отварилась.
И всё…
Никто не вошёл. Лишь удаляющиеся по коридору шаги ворвались в комнату умирающим эхом. Что это было? Меня не будут пытать? Допрос отменён? Или мне даровали свободу?
Я слез с кровати. Любопытство поманило меня вперёд, к двери. В коридоре никто меня не встречал, лишь пару охранников валялись на полу в полном молчании. Их ловко вырубили, ребята даже мечи не успели выхватить. Повалились друг на друга и спят глубоким сном.
В глаза бросились ножны с торчащим эфесом обычного стального меча. Присев на колени, я схватился за переплетённую кожаным шнурком рукоять меча. Потянул на себя. Процедура оказалась мучительно тяжёлой, так как приходилось омертвевшими пальцами делать всё на ощупь с перевязанными за спиной руками. Доставать целиком меч я не собирался. Об обнажившееся наполовину лезвие я начал тереть путы. Пару раз секанул по ладони, но это разве сейчас важно? Обливаясь потом, я нервно оглядывался по сторонам, ожидая появления Бориса или еще кого.
Путы лопнули. Побелевшие ладони напоминали руки памятника, держащие невидимую книгу. Я попытался размять пальцы — бестолку. Брать с собой меч не было никакого смысла, если кого я и мог поранить или убить — так это только себя.
Я двинул вдоль коридора, в конце которого виднелась уходящая вниз лестница. Минуя закрытые комнаты и галерею картин, подхожу к лестнице. Прижавшись к стене, выглядываю из-за угла. Никого. Деревянная лестница упиралась в пол огромного зала. Медленно, стараясь не издать ни единого звука, спускаюсь. В пустом зале стояли только столы, сдвинутые вдоль стен. Свечи больше не освещали огромное помещение, хватало солнечного света, вливающегося сквозь десяток огромных окон. Вонь от курева и мужского пота никуда не улетучилась. Сморщившись, я осмотрелся. А вон и двери, через которые я и попал в эту жуткую передрягу. Пройти всего ничего — и свобода! Или новый виток заточения? У меня есть выбор?
Живём один раз, надо всё попробовать!
Уже проходя центр зала, я услышал кряхтение. Внутри меня всё сжалось. Я замер. Оборачиваться не было никакого желания. Хотелось уйти, и побыстрее. Хотелось разогнаться что есть сил и плечом выбить дверь. Но, сделав еще один шаг, кряхтение прозвучало чуть громче. Я обернулся на напугавший меня звук.
Глаза нашли барную стойку, стол которой был заставлен глиняными кружками. Мужчина средних лет с уставшим лицом протирал тряпкой одну из глиняных кружек, глядя точно на меня. Он молчал, молчал и я. Никаких подвижек в мою сторону он не предпринимал. Раздвоенная чёлка тёрлась о его щетинистые щёки каждый раз, когда он двигал рукой, запуская тряпку глубже в кружку. Закончив с первой, он взялся вычищать вторую. Я сделал шаг к двери. Бармен отрицательно мотнул головой.
Нелепая ситуация. Наше немое общение, казалось, угрожающим, и на первый взгляд ничего хорошего не сулило.
Когда я сделал еще один шаг, бармен с грохотом обрушил кружку на деревянную стойку. Каменное лицо не выражало никаких эмоций. Ни злости, ни сострадания, никакого либо понимания. Он продолжал пялиться на меня, что-то рожая в своей голове. Я попытался открыть рот, но он тут же прервал меня, зашипев. Продолжая держать рот на замке, бармен стрельнул глазами куда-то мне за спину. Я продолжал стоять неподвижно, что заставило мужчину еще пару раз стрельнуть мне за спину. Пришлось обернуться.
На противоположной стороне зала я увидел дверь. Приоткрытую. Узкая полоска света вырывалась сквозь крохотную щелку, рассекая пополам стоящий перед дверью стол. Задний выход? Или черный вход? Или задний проход?
Бармен слегка улыбнулся. А затем повернулся ко мне спиной, продолжая яростно начищать очередной бокал.
Ясно. От главного выхода меня огородили, отправив прямиком к заднему. Я подошёл к двери, сдвинул стол. Запах свободы тёплым ветром обдал моё вспотевшее лицо, стоило мне выйти на улицу. Уже утро. Палящее солнце безжалостно накинулось на мою кожу и раненый затылок. Оглядевшись, я никого не увидел. Стражники отсутствовали. Отсутствовала и какая-либо опасность. Лишь доносившаяся со всех сторон оживлённая болтовня местных жителей слегка меня напрягала.
Первым делом я сбежал из этого осиного улья, которое хорошо так взбаламутил. Соседние домишки накрыли меня прохладной тенью, в которой я в полной безопасности мог прогуляться вдоль частокола.
Утренняя суета стремительно набирала обороты. Мычали коровы, орали петухи. Люди выходили из домов. Опорожняли ночные туалеты, выливая всё своё накопленное дерьмо прямо к моим ногам. Я не обращал на это внимание, и люди отвечали мне взаимностью — не обращая никакого внимания на меня. Грязный, уставший, сутулый старик. Кому я нужен? Никто даже не предложил стакан воды, или влажную тряпку, отереть испачканное кровью лицо.
В голове маячила только одна идея — вернуться к Инге. Неважно, в каком она состоянии, но мне необходимо вернуть тело. Чудотворное действие лечебного зелье Эдгарса я видел своими глазами. Зияющая дыры от клыка кабана в груди Бориса затягивалась на глазах. Пусть Инга окончательно и не выздоровела, но понадобиться пару дней — и она исцелиться. Где искать маску — я знаю. Доковыляю. И даже если на меня обрушаться «труперсы», я смогу их убедить не совершать поспешных выводов. Я знаю Андрея. Думаю, и Дрюня меня вспомнит. А что дальше?
Не найдя ответа на последний вопрос, мои ноги нарисовали приличную дугу вдоль забора. Я так глубоко погрузился в раздумья, что не заметил, как очутился возле главных ворот. Свою кобылу я увидел сразу. Чёрный на чёрном скакун стоял привязанным к коновязи рядом с дюжиной других лошадей невзрачных окрасов. Он меня почувствовал. Чёрная голова оторвалась от деревянного ведра, стоило мне приблизиться. Огромный глаз уставился на меня, кривые ноздри расширились, всосав в себя весь окружающий воздух. Лошадь громко заржала.
— Тихо ты! — зашипел я сквозь зубы. — Запалимся…
Произнеся это, я задумался. А как тут не запалиться? Ворота заперты. Выйти наружу, не перекинувшись парой словечек с охраной ну никак не получится. Но внутреннее чутьё подсказывало мне, что весть о моём нападении на Бориса не вышла за пределы штаб-квартиры «кожагонов». Сейчас, в столь трудные минуты противоборства любая плохая весть может отрицательно сказаться на боевом духе солдат.
Надо действовать. Надо рискнуть!
Лошадь еще громче заржала, когда мои слегка окрепшие пальцы взялись развязывать связанный из поводьев узел, обхвативший еще и деревянное бревно, бля!
