Король слушал предельно внимательно. А еще задавал вопрос за вопросом, уточняя непонятные или недостаточно хорошо описанные моменты и делая какие-то пометки на листе пергамента. Гневался, можно сказать, в меру. То есть, изо всех сил сдерживал рвущиеся наружу эмоции до того самого момента, пока я не добрался до визита в Олунг. А после описания Первого Летнего Ненастья все-таки вышел из себя и изрубил в щепки очередной стол.
Закончив, извинился, заставил себя вернуться в кресло и попросил продолжать. А когда я разобрался и этой частью повествования, скрипнул зубами:
— С арра Глонта спрашивать бесполезно: ему уже за восемьдесят, и он потерял Свет еще лет восемь тому назад. Единственный из его сыновей, Реммис, в маноре не появляется года четыре, так как не нашел общий язык с первой меньшицей отца, которая вроде бы всем там заправляет. Впрочем, можешь не забивать себе голову — с ними и с руководством полутысячи, расквартированной в Олунге, я разберусь сам. Поэтому рассказывай дальше.
Я и рассказал. Об обратной дороге и уничтожении двух приличных шаек разбойников и нескольких помельче. А потом озвучил свои выводы, касающиеся изменений в поведении принца. И самом конце процитировал ту фразу, которую Террейл выдал на памятном перекрестке накануне «встречи» с шартами.
Король задумчиво пожевал ус, затем подозвал к себе Недвира, что-то шепнул ему на ухо и жестом отмел все возражения телохранителя. А когда тот вышел из кабинета, снова посмотрел на меня:
— Значит, так. Все, что ты сделал в Олунге, я одобряю и подтверждаю. А для того, чтобы более никто не сомневался в твоем праве говорить и карать от моего имени, получишь жетон тысячника Ночного приказа с золотыми мечами.
Я мысленно хмыкнул: этот жетон был в разы весомее обычного «тарана» и давал своему владельцу практически неограниченные полномочия.
— И еще: раз мой сын взялся за ум, то я начну его ставить в глазах будущих вассалов и подданных. Поэтому завтра вечером, на приеме, посвященном его возвращению из боевого выезда, я сообщу следующее: узнав, что я отправляю тебя на Полуденную Окраину для негласной проверки деятельности Пограничной стражи, Ночного и Разбойного приказов, а также гильдии наемников, Террейл вызвался отправиться с тобой, дабы составить собственное мнение обо всем, что там происходит. По дороге он вместе с вами вырезал несколько крупных шаек разбойников, на границе помог уничтожить шартов и освободить их пленниц, а в Олунге принял участие в Первом Летнем Ненастье.
— Имеет смысл добавить, что Террейл взвалил на свои плечи заботу обо всех освобожденных нами пленницах… — добавил я. — В частности, отправил их в свой манор и подарил им будущее.
— Хороший штрих к его новому образу! — обрадовался Зейн и подался вперед. — Что-нибудь еще?
Я кивнул:
— Думаю, что в рассказе об участии принца в уничтожении шартов будет нелишним подчеркнуть, что отряд из сорока воинов одного из самых хитрых и боеспособных родов Степи пал под мечами всего одного десятка маллорцев, не получивших в том бою ни единой царапины. А тем, кто засомневается в такой высокой оценке этих шартов, можно сообщить, что, на момент нашего отъезда с Окраины ни одному роду, кроме того, который уничтожили мы, не удалось прорваться сквозь густую сеть разъездов и захватить пленников!
Король задумчиво подергал себя за аккуратно подстриженную бородку и удовлетворенно кивнул.
— А еще стоит отметить, что без малого три десятины принц жил жизнью самого обыкновенного воина. То есть, проводил в седле весь световой день, совершал длительные конные переходы, спал на попоне, укрывшись плащом, ел то, что готовил сам или его товарищи по оружию, и все такое.
— Вот в этом никто не усомнится: Террейл загорел, как ты и твои супруги, сбросил весь лишний вес и повзрослел… — усмехнулся Зейн. А потом спохватился: — Да, чуть не забыл! Привези на прием всех тех вассалов, которые участвовали в этом походе — я хочу их отблагодарить. И, заодно, еще раз подчеркнуть свое отношение к твоему роду.
— Хорошо, привезу… — пообещал я.
В этот момент в кабинет вернулся Недвир, и протянул королю небольшую шкатулку.
Зейн заглянул под крышку, вытащил из нее жетон и протянул его мне. А когда забрал старый, повернулся к моим женщинам:
— До завтрашнего вечера Нейл мне не понадобится. Так что можете его забирать…
…Когда Оден, дежуривший на улице, чтобы не прозевать нашего появления, завопил на всю Служивую слободу, что я вернулся, по моим чувствам сразу же шарахнуло всплеском радости от всех обитателей особняка. А их сознания, которые я чувствовал в два Дара, тут же рванули к воротам. По моим ощущениям, бегом и плавясь от радости. Поэтому, въехав во двор и увидев улыбающиеся лица, я улыбнулся в ответ:
— Искренне рад всех вас видеть!
Домашние загомонили. Все одновременно: здоровались, говорили, что соскучились, возмущались, что меня так долго не отпускали из дворца, и так далее. А когда я спешился, и Рогер повел Уголька с Чернышом в конюшню, окружили со всех сторон и хором сообщили, что стол в большом обеденном зале уже накрыт, а горячее приготовлено и ждет. Намек был яснее некуда, поэтому я пообещал, что вот-вот буду, и в сопровождении своих красавиц отправился мыться с дороги и приводить себя в порядок.
Чтобы не терять времени впустую, перешел на остров, где был зацелован, затискан, обласкан, вымыт, пострижен и побрит. Если бы не традиция отмечать прибытие из походов всем родом, остался бы во владениях Амси. Но родичи изнывали от нетерпения, поэтому я натянул штаны и белую рубашку с коротким рукавом, обулся и вернулся домой. А через пару минут, переступив порог обеденного зала, не поверил собственным глазам — вся женская половина рода, включая служанок, оказалась наряжена в разноцветные летние платьица с подолом заметно выше колена и легкие туфельки на небольшом каблуке. При этом даже известные скромницы Хельга с Хильдой ничуть не стеснялись своего вида!
Само собой, все расспросы я отложил на потом — прошел к своему креслу, уселся, разрешил садиться всем остальным и сказал небольшую приветственную речь. Потом поел, хотя после обеда у Шандоров голода не чувствовал. А когда насытились и домашние, принялся рассказывать про наш поход.
В отличие от дворца, тут, дома, я расставлял акценты по-другому, стараясь описать каждый значимый поступок или деяние тех, кто меня сопровождал. Особой серьезностью не страдал — отдельные «подвиги» вышучивал, не мешал дополнять рассказ Сангору и его парням, и веселился чуть ли не после каждого комментария Найты. Правда, заставлял домашних и задумываться, и расстраиваться, и сочувствовать. Ибо не обошел вниманием ни судьбы тех женщин, которых мы отбивали у разбойников, ни бывших пленниц шартов. Тем не менее, к концу моего рассказа в эмоциях собравшихся за столом сильнее всего ощущалась радость — радость от того, что мы уже дома, что вернулись живые и здоровые, и что каждый из вассалов, участвовавших в походе, проявил себя более чем достойно. Потом, когда заговорила Майра, решившая доложить обо всем, что происходило дома в мое отсутствие, началось настоящее веселье. Ибо старшая жена и остальные члены моей семьи не просто рассказывали, а изображали в лицах чуть ли не каждое событие. Да так образно и смешно, что зал то и дело покатывался от хохота.
Над кем смеялись? Ну, например, над Дорой, которая, как-то оставшись у нас с ночевкой, проснулась слишком рано и выглянула в окно во время утренней пробежки. А потом целую десятину доказывала дочери и внучке, что благородным дамам невместно ходить на руках, скакать, как горным козам, и задирать ноги выше головы ни в гордом одиночестве, ни в присутствии домочадцев. Над Радой, которая во время одной из пробежек по полосе препятствий потеряла равновесие, да так неудачно, что вынудила упасть на четвереньки бежавшего перед ней Фиддина, а потом практически оседлала несчастного парня. Над Хельгой, которая устроила сцену ревности Хильде, которая во время одной из тренировок ошиблась с направлением атаки, и, повернувшись не в ту сторону, чуть не «отрубила» деревянным мечом голову ее мужу. Над Диттом, который, толком не проснувшись после ночного дежурства, перепутал собственную жену с одной из моих супруг, так как увидел ее со спины и в коротком платье. Поэтому обратился к ней на «вы» и сложившись в поклоне.
