Зельда же, кажется, была как никогда близка к тому, чтобы лишиться чувств.
Повинуясь знаку, Лайзо поднялся на несколько ступеней, и Его Величество прикрепил орден к его мундиру. Снова грянули фанфары; все зааплодировали… И тут я заметила, как король обменивается с кем-то взглядом в толпе и кивает.
«Дядя Рэйвен? — не поверила я своим глазам, когда проследила направление взгляда. — Что это значит?»
Но времени на размышления мне никто не дал.
— Это была государственная часть, — улыбнулся Его Величество, на удивление тепло, почти вразрез с этикетом. — Но я хотел бы выразить благодарность и лично. Не думаю, что многие отважились бы сделать то, что сделали вы, потому что прежде такого не делал никто! Если я могу что-то сделать для вас, то говорите сейчас, лейтенант Маноле… сэр Лайзо Маноле.
Лайзо помедлил только секунду — и уверенно произнёс, словно тысячу раз отрепетировал эти слова:
— Вы, Ваше Величество, назвали меня смелым человеком… Но, покидая Бромли почти год назад, я… струсил. Струсил и не открыл должным образом своего сердца той, которую люблю, люблю безнадёжно и давно, — он умолк ненадолго, опуская взгляд, и в зале зашептались. В толпе я заметила Фаулера; прислонившись к колонне, он сосредоточенно вписывал что-то в блокнот. — И, боюсь, если я не скажу это сейчас, то не смогу уже никогда. Та, кого я люблю всем сердцем, сейчас здесь. Вы ведь позволите мне?..
Его Величество быстро и почти незаметно взглянул отчего-то на супругу, Виолетту Альбийскую, и затем кивнул:
— Дозволяю.
И стало очень тихо.
А потом Лайзо обернулся, безошибочно находя меня взглядом в толпе, и позвал:
— Леди Виржиния.
Неосознанно я выпрямилась. А толпа раздалась в стороны, как море по слову Небес в Писании, и Лайзо сделал ко мне шаг, другой, третий… пока не очутился рядом и не опустился на одно колено.
Меня охватила дрожь; он был здесь, со мной, снова, взаправду.
— Я обещал, что вернусь, — произнёс Лайзо, точно подслушав мои мысли. — Хотя дорога была длинной… Одно неизменно: я люблю тебя так, как не любил никого и никогда. И не было дня, чтобы я не думал о тебе. Даже в небе; даже когда небеса рушились на землю. Я люблю тебя. Я хочу быть рядом с тобой всегда, так долго, как это возможно. Ты делаешь меня сильнее; ты сделала меня тем, кем я стал. Всё, что у меня есть, это лишь моё сердце, и оно пылает огнём. Я вручаю его тебе, и… ты выйдешь за меня?
Пока он говорил, меня бросало то в жар, то в холод. Зал расплывался, как во сне… А когда Лайзо замолчал, то я осознала, что все смотрят на нас, все ждут моего ответа — и что я правда могу сказать «да».
И никто не посмеет нас осудить, ныне и впредь.
А если и посмеет…
Право, мне всё равно.
— Да, — ответила я громко и ясно, чтобы ни один человек не усомнился в том, слышит. — Я выйду за тебя.
А Лайзо посмотрел на меня вниз бесстыжими зелёными глазами — как дубовый лист на просвет — и спросил:
— Прямо сейчас?
Что тут началось!
Все заговорили, загомонили. Кто-то даже упал в обморок! Пользуясь случаем, я наклонилась и шепнула серьёзно:
— Если мы сейчас поженимся, это будут самые поспешные помолвка и свадьба в истории Аксонии.
И Лайзо плутовски улыбнулся:
— Ты так говоришь, словно это плохо. Недостатки-то будут?
Трубы взвизгнули резко и настырно, и собравшиеся постепенно умолкли. Мы с Лайзо молчали тоже — и глядели на Его Величество, который, кажется, был несколько удивлён, хотя и позабавлен тоже… И вдруг кто-то произнёс:
— Ну, если дело только в свадьбе, то поженить их могу и я!
Говорил обыкновенный на вид мужчина. Странного в нём было лишь одно — он стоял в двух шагах от королевской четы, но когда он там очутился, я не заметила. Высокий, худощавый, в потёртом зелёном сюртуке и в потешной шляпе с двумя висячими перьями; в обычной одежде, даже не в священническом облачении…
Я недоверчиво моргнула.
Вероятно, обычный сюртук мне померещился, потому что сейчас на нём были чёрные священнические одежды с зелёной каймой. Да и выглядел он подозрительно знакомым…
— Откуда… — моргнул было Его Величество, а потом взгляд у него странно затуманился, и выражение лица смягчилось. — Очень благоразумная идея.
— Там, сбоку, дверка, за дверкой — галерея, а за нею сад, и в саду беседка, — добавил незнакомец… или всё-таки старый приятель? — В зале-то женить несподручно, а вот там — красота и благодать!
Дальше всё происходило даже быстрее, чем я успевала осознать.
Незнакомый священник потянул нас в сад, а за нами последовала большая часть гостей. Церемония награждения героев, боюсь, была бесповоротно нарушена, но разве кто-то об этом думал! Снаружи светило яркое солнце; зеленела молодая трава, и ветви были в тонких, нежных, бархатистых листочках. Кое-где цвели яблони и по ветру летели розовые лепестки, благоуханные, прохладные, шелковистые. По пути мне сунули в руки несколько подсолнухов, видимо, вместо букета невесты, а потом все мы, включая Его Величество с супругой, очутились у беседки.
Лайзо взял меня за руку; взгляд у него был лукавый.
Священник подманил нас поближе, а затем водрузил на постамент неизвестно откуда взявшееся писание и кашлянул, привлекая внимание.
— Ну, здесь, конечно, многое написано, но суть обряда не в словах, — произнёс он неожиданно серьёзно. И глянул исподлобья; глаза у него были чуть раскосые и зелёные, в цвет священнической ленты. — Я к вам давно присматриваюсь и всё, что надо, увидел. Однако мне полагается кое-что спросить и услышать ясный ответ: желаете ли вы добровольно и искренне сочетаться узами брака?
— Да, — сказал Лайзо.
— Да, — кивнула я.
— А то ж со стороны не видно, — улыбнулся священник. — Будете ли вы верны друг другу в здравии и в болезни, в горестях и в радостях?
— Да, — произнесла я.
— Да, — ответил Лайзо.
— Если Небеса пошлют вам детей, воспитаете вы их в любви и благочестии? — спросил священник снова. И тихонько добавил: — Ну, насколько это возможно, учитывая упрямство невесты и твердолобость жениха, кои, без сомнений, детям передадутся в полной мере.
И снова мы ответили «да».
Признаться, я не совсем верила, что всё происходит наяву. Что он здесь; что он правда смотрит на меня сейчас и держит за руки…
— …я, Лайзо Маноле, беру в жёны Виржинию-Энн Эверсан и Валтер, клянусь любить её вечно, в здравии и болезни, и провести с ней всю жизнь…
— …я, Виржиния-Энн Эверсан и Валтер, беру в мужья Лайзо Маноле, клянусь любить его вечно, в болезни и в здравии, и провести с ним всю жизнь…
— Ну, что соединили Небеса, того человеку не разорвать, — заключил священник. И шепнул, подмигнув Лайзо: — Надеюсь, что кольцо у тебя есть.
Кольцо у него, конечно, было — тонкий изящный ободок, который он надел мне на палец; я же, поколебавшись, сняла бабушкино кольцо с розой — мне оно всегда было немного великовато, а на Лайзо село как влитое, хотя и смотрелось немного странно.
Впрочем, у него были очень изящные руки.
— Объявляю вас мужем и женой! — сказал священник торжественно. — Можете скрепить брак поцелуем. Я же пойду, пожалуй, пока мои детки не натворили чего… Приют-то не казённый, жаль, если по брёвнышку разнесут… Да и нехорошо отлучаться мне оттуда надолго…
Он, кажется, говорил что-то ещё, но я не услышала, потому что Лайзо меня и правда поцеловал.
Нам хлопали; я бросила куда-то свадебные подсолнухи; нас поздравил сам король, и Виолетта Альбийская, растроганная до слёз, и ещё много-много людей, даже отдалённо незнакомых. Подошёл к нам и маркиз. Меня погладил по голове, как дитя, а Лайзо ободряюще хлопнул по плечу.
Цвели яблони; было тепло; воздух благоухал весной.
А потом в самой глубине сада я увидела маму. Она стояла рука об руку с отцом и смотрела на меня, а когда почувствовала взгляд — махнула издалека. Я ответила тем же — и отвернулась.
Пока нам ещё, к счастью, не по пути.
Я знала, что у нас всё будет хорошо. Что мы с Лайзо проживём — вместе — долгую жизнь. Что через месяц будет свадьба у Эллиса и Мэдди, и он будет сердиться, что мы его опередили; что к осени Паола сделает предложение маркизу Рокпорту — да-да, именно так! — и он ответит согласием. Что Лиам станет всё-таки сыщиком, хотя и не таким, как себе воображал, а дядя Клэр отправится в кругосветное путешествие.
