— А в лучшем — станете элитой из элит, господа.
Мы все резко вытянулись по струнке, услышав знакомый голос. Из-за угла вышла сама Шереметева в сопровождении бессменного Боде. Интересно, адъютант вообще спал? Хоть иногда?
— Ваше превосходительство, — выдохнули роптавшие курсанты, поняв, что генерал-лейтенант наверняка слышала наш разговор. — Пожалуйста, примите наши извинения…
Шереметева скользнула по испуганным лицам и слабо улыбнулась. Сделав несколько шагов, она остановилась напротив кучки бунтовщиков.
— Мы все знали, на что идём, господа — сказала она. — И я, когда принимала командование Корпусом, и вы, когда подписывали документы. И все знали, что программа подготовки будет тяжелой. Если кто-то из вас считает, что не справится и не хочет даже попытаться, скажите об этом прямо сейчас. Но подумайте, готовы ли вы жить с клеймом труса на имени своего рода.
Наступила тишина. Никто не ответил. Курсанты лишь переминались с ноги на ногу и отводили взгляды.
— Что ж, желающих все же нет, — кивнула Шереметева. — Тогда выполняем приказ, господа курсанты. Один за другим. Без паники.
Шереметева кивнула нам и скрылась за дверями кабинета, где как раз проводили эксперименты.
Медленно, но паника начала отступать. Ребята переглядывались, но уже без той явной истерики в глазах. Слава Одоевский, командир второй группы, подошёл ко мне:
— Спасибо, Лёша. Ты их осадил, а Шереметева добила.
— Просто испугались, — коротко ответил я. — Это нормально. Они боятся неизвестности.
Катерина, стоявшая рядом, кивнула:
— Ты всё правильно сказал.
Теперь оставалось только дождаться, как тестирование выдержат остальные.
Я следил за списком, пытаясь удерживать порядок. Андрей и Катерина помогали, их спокойствие было заразительным. Вызовы продолжались по графику, курсантов второй группы отправляли одного за другим. К счастью, больше никто не падал в обморок, хотя лица у многих были бледные.
— Ты заметил? — Катерина наклонилась ко мне, указав взглядом на дверь палаты, куда увезли Феликса. — Сумароков с Заболоцким что-то обсуждают.
Я кивнул, но не успел ничего сказать — из палаты вышел Заболоцкий. Его лицо было сосредоточенным.
— Николаев, можно вас на минуту? — он поманил меня рукой.
— Конечно, ваше благородие. — Я кивнул Андрею и Катерине. — Присмотрите за остальными, пожалуйста.
Андрей коротко кивнул, а Катерина только слегка поджала губы, глядя мне вслед. Она всегда так делала, когда тревожилась.
Когда я вошёл в палату, Феликс лежал на кровати, подключенный к нескольким приборам. Его лицо блестело от пота, а тело содрогалось от мелкой дрожи. Медики вокруг него что-то измеряли, озвучивая показания Заболоцкому.
— Что с ним? — спросил я, подходя ближе.
— Эфир прогорел, — коротко ответил Заболоцкий. — Он же вчера был с вами на балу?
— Да, — ответил я.
— И, полагаю, не отказал себе в шампанском. Плюс недосып, ранний подъем… Это могло повлиять на течение эфира, хотя и не столь критично — все же господин Юсупов — Алмазник. Как бы то ни было, реакция на аномалию оказалась сильнее, чем мы рассчитывали. Это… и хорошо, и плохо.
— В каком смысле, ваше благородие? — переспросил я, глядя на лицо друга, которое выглядело, будто он пережил месячную лихорадку.
— Бурная реакция часто бывает у тех, кто положительно чувствителен. У нас пока очень малая выборка, но подобные случаи уже были. Но пока есть основания полагать, что если Феликс Феликсович справится, в вашем полку чувствительных прибудет.
Я выдохнул. Это, конечно, обнадёживало, но не объясняло, зачем меня вызвали.
— Я могу сейчас чем-либо помочь?
Заболоцкий на мгновение замялся.
— Нужно накачать его эфиром. Своих резервов ему сейчас не хватит, а Юсупову нужно много. Я бы не хотел опустошать резервы наших маголекарей, пока остальные не пройдут тестирование. Вдруг им тоже понадобится эфир…
Я улыбнулся.
— Всего-то, ваше благородие. Для Феликса ничего не жаль. И, полагаю, Андрей с Катериной тоже с радостью помогут с эфиром, если потребуется.
Заболоцкий кивнул и указал на Феликса:
— Благодарю. Пока просто передайте ему часть своего эфира. Не более трети от своего запаса. Это стабилизирует его состояние, а дальше он должен бороться сам.
Я положил руку на плечо Феликса и сосредоточился. Поток эфира выровнялся, медленно перетекая от меня к другу.
Через несколько минут Феликс резко дёрнулся, его глаза открылись, и он зашипел от боли:
— Чёрт, Лёша, что ты мне влил⁈ Кислоту?
— Силушка богатырская, Феликс, — спокойно ответил я, пытаясь удерживать поток. — Лежи смирно.
Он с трудом улыбнулся, несмотря на боль, и прохрипел:
— А по ощущениям, что жидкость для пробивания засоров по венам пустили… Я еще успею написать завещание?
— Хорош ныть, Феликс Феликсович. — Я прижал его голову к подушке, чтобы не шевелился — так было проще передавать эфир. — Всего-то чутка за артефакт подержался — и уже расклеиваешься.
Феликс застонал, его мышцы начали судорожно дёргаться.
— Ломает, как после недельного кутежа, — сквозь зубы прошипел он.
— Это нормально, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. — Тело перестраивается. Боль уйдёт через пару дней. Главное — держись.
— Лёша, если выживу, буду тебе должен.
— Сочтемся.
Феликс прикрыл глаза, словно готовился провалиться в сон, но через мгновение снова их распахнул и уставился на меня с хитрым прищуром.
— И это… Мне беспокоиться о вас с Идой, или ты был хорошим мальчиком? — шепнул он.
— Я бы не стал ставить твою сестру в неловкое положение.
— И все же? — не унимался Юсупов.
— Просто поцелуй.
— Пфф! А я-то уже себе напридумывал…
Он не успел договорить — Заболоцкий заклинанием погрузил его в легкий сон. Феликс лишь слабо улыбнулся, его глаза закрылись. Дыхание стало ровнее, дрожь прекратилась.
— Всё, достаточно, — сказал маголекарь, положив руку мне на плечо. — Спасибо, Алексей.
Я убрал руку, чувствуя лёгкую слабость от потери части эфира.
— Если что, зовите.
Когда я вышел из палаты, меня тут же окружили курсанты.
— Что с Феликсом? — первой спросила Настя Гагарина, заламывая руки от беспокойства.
— Он в порядке, — ответил я, стараясь говорить спокойно. — Пришёл в себя, даже успел пошутить.
— Так быстро? — удивился Лёва Львов.
— Быстро и бурно. Такое бывает, — кивнул я. — Но он в сознании, состояние под контролем. Пришлось поделиться с ним эфиром, но это нормальная практика при этом процессе. Аномальная энергия вступает в конфликт с вашим личным эфиром и выжигает его. Основная задача — своевременно восполнять этот уровень, чтобы организм успел привыкнуть.
Миша Эристов всё ещё выглядел напуганным.
— А если с нами будет так же?
— Значит, и тебя накачаем. У всех всё по-разному, — ответил я, глядя на него. — Феликсу пришлось тяжело, но он справится. И вы справитесь, если будете держать себя в руках. Только не геройствуйте.
— В положении Юсупова есть свой плюс, — улыбнулся Андрей. — В отличие от нас, он сейчас отсыпается. Эфир-то лучшего всего восполняется во сне…
Мои слова явно подействовали. Настроение ребят заметно улучшилось, хотя тревога всё ещё витала в воздухе. И все же новости о Феликсе ребят подбодрили.
Пока я успокаивал курсантов, из кабинета вышел Сумароков.
— Вторая группа закончена. Литвинова, ваша очередь, — коротко сказал он, глядя на командира третьей группы.
Курсантов третьей группы начали вызывать одного за другим. Вдруг Катерина тронула меня за плечо.
— Лёша, посмотри на Лену, — сказала она тихо.
Я повернулся. Елена Салтыкова сидела прямо на полу в углу, её лицо было бледным, а руки дрожали.
— Плохо ей, — заметил Андрей, тоже заметив её состояние.
Я кивнул. Это могло быть нервное напряжение, но лучше было не рисковать.
— Лена, ты в порядке? — спросил я, подходя к ней.
Она подняла на меня глаза, полные тревоги, но ничего не ответила. Она уже получила свою дозу Искажения. Неужели реакция тоже пошла так быстро?
