— Какие эффекты вы обнаружили?
— У магически одарённых студентов мы фиксируем полное эфирное выгорание. Организм буквально разрушен на эфирном уровне. Обычные стимуляторы такого эффекта не дают. Организмы юных магов сильнее, они легко справляются с побочными эффектами от подобных препаратов…
— А неодарённые? — спросил я.
— Примерно то же самое, но все трое неодаренных скончались. Те шестеро, что оказались на больничных койках, имеют ранги от Янтарного до Опалового. Некоторых мы едва успели вытащить с того света, и сейчас приходится накачивать их эфиром…
Мы с Черкасовым переглянулись.
— Похоже на нашу историю, — тихо сказал я.
— Мы обратились к профессору Толстому, — Эссен указал на коллегу. — И Илья Андреевич предположил, что студенты могли попасть под воздействие аномальной энергии.
— Я в этом уверен, — ответил Толстой-Стагнис. — Ничто не способно так быстро выжечь эфир, как аномальная энергия.
Мы обменялись пристальными взглядами, и я кивнул.
— Согласен. Очень похоже на нашу историю. Полагаю, стимуляторы содержали стабилизированную форму аномальной силы. Либо же ваши студенты где-то нашли зараженный артефакт. У них была возможность контактировать?
Ректор покачал головой.
— Нет, Алексей Иоаннович. Мы внимательно опросили старосту, одногруппников, проверили их жилища… В последние дни они почти никуда не выходили, кроме занятий. Идет активная подготовка к зачетной неделе.
— А ребята были обеспеченные?
Мой вопрос удивил ректора.
— Ну… Не все. Среди погибших были двое из купеческого сословия, еще один — из мещан. Да и выжившие не сказать что сильно богаты. Обеспеченные, но не Юсуповы.
А вот это было странно. Я припомнил Римский клуб — могли же достать оттуда. Но, судя по всему, ребят туда не приглашали. И все же следовало проверить.
Пока Черкасов записывал имена пострадавших, Толстой в это время потер виски и добавил:
— Помимо студентов, есть ещё одна проблема. Из моей лаборатории пропали образцы препаратов, содержащих стабилизированную форму аномальной энергии. Это единственное объяснение, откуда у студентов могла появиться эта… штука. Но эти студенты не с моего факультета.
Черкасов нахмурился и внимательно посмотрел на Толстого.
— Следы взлома?
— Никаких. Лаборатория под надёжной охраной, но всё указывает на то, что это кто-то из сотрудников.
— А помимо образцов что-нибудь пропало? — уточнил я.
— Некоторые реактивы. Довольно специфические. Они иногда использовались для модификации этих препаратов. И тот, кто взял их, прекрасно понимал, что делает. И, если позволите, я предполагаю, кто мог это сделать.
Черкасов слегка наклонился вперёд, делая заметки. Арсеньев, сидящий рядом, тоже не отставал — его карандаш едва поспевал за словами.
— Пропажу мы обнаружили сегодня утром, а вчера ночью в больницу поступили студенты, — продолжил Толстой. — И помимо ценных материалов исчез один из лаборантов.
— Имя, фамилия, — потребовал Черкасов.
— Иван Алексеевич фон Мейдель, аспирант. Трудился в лаборатории уже второй год, — торопливо рассказывал Толстой. — Перспективный юноша, Гранатовый ранг. Когда вскрылась пропажа, мы тут же начали опрашивать всех сотрудников. Мейдель должен был прийти сегодня к девяти, но не явился. На телефон тоже не отвечает — ни на мобильный, ни на городской. С учетом всех обстоятельств его пропажа не кажется мне случайной. Я сам хотел съездить к нему, но его сиятельство запретил. Сказал, дело передано вам, и мне лучше не мешать вам.
На месте Стагниса я бы тоже нагрянул домой к пропавшему сотруднику.
— Есть ли связь между студентами и этим аспирантом?
— Пока уточняем, — ответил ректор. — Точно сказать еще нельзя.
Черкасов уставился на свои записи и обратился к Толстому.
— У вас есть адрес этого лаборанта?
Толстой-Стагнис зашуршал бумагами.
— Да, я подготовился. Нашел в картотеке данные, которые Мейдель указала при поступлении на работу. Прошу вас.
Черкасов взял пожелтевшую картонку личного дела и развернул.
С маленькой цветной фотографии на нас смотрел лопоухий парень с носом-картошкой и глубоко посаженными глазами. Я пробежался глазами в поисках адреса.
— Дровяной переулок, дом шестнадцать, квартира двадцать шесть, — прочитал я.
— Коломна, — хором отозвались Черкасов и Ростопчин, поднимаясь. — Будем на связи, господа. Мы поедем немедленно.
Я поднялся вслед за ними. Напоследок мы с Толстым обменялись долгими взглядами.
— У меня нехорошее предчувствие, — сказал он. — Поторопитесь.
Глава 22
Мы мчались по двухполосной дороге набережной в сторону Коломны — старинного района города, куда могущественные аристократы из влиятельных семей предпочитали не заглядывать.
— Да уж, вечер перестает быть томным, — проворчал капитан Ростопчин.
Несведущему человеку или простому туристу могло показаться, что петербургское дворянство — это сплошь величественные дворцы, балы, красавицы в пышных платьях и бриллиантах, дорогие машины и могущественные маги.
На самом деле таковых был лишь скромный процент от всего дворянства. Но среднестатистический представитель дворянского сословия — это небогатый человек с рангом от Хрустального до Гранатового, обладающий скромной недвижимостью и… работой. Иногда не самой фешенебельной. Многие низкоранговые дворяне служили более могущественным Домам — как, например, Аграфена в нашей семье.
Порой люди из купеческого сословия женились на дворянках с магическим потенциалом, чтобы затем получить титул — тогда женщинам везло поправить свое положение и обеспечить сытое будущее детям. Но подобное тоже случалось нечасто, ведь на это требовалось специальное разрешение, и добыть его получалось не всегда.
Иными словами, круг, в котором крутился я, был поистине элитным. Какой-нибудь тульский дворянин Кокошкин с Янтарным рангом мог вживую увидеть тех же Юсуповых или Салтыковых только на ежегодном многотысячном Зимнем балу, куда приглашались все представители сословия.
Так что в центре Питера могли себе позволить жить лишь самые богатые и влиятельные. Остальные — то самое меньшинство, проживало в районах вроде Коломны. Если вообще могло себе позволить потянут жизнь в столице.
— Как же я не люблю эти узкие переулки…
Арсеньев, сосредоточенно сжав руль, вырулил с оживлённой улицы на более тихие, тесные улочки старого Петербурга. Ростопчин молча кивнул, делая пометки в блокноте, который держал на колене.
Черкасов, откинувшись на спинку сиденья, вытащил из кармана телефон и набрал чей-то номер.
— Василий, это я, — прервал молчание он, поднеся телефон к уху. — Пробей мне, пожалуйста, Ивана Алексеевича фон Мейделя. Аспирант химфака Державного, Гранат. Сделай быстро, у нас мало времени.
Он бросил взгляд в окно, потом перевёл глаза на меня:
— Что скажете, Алексей? Фамилия-то у паренька немецкая…
— Или австрийская, — отозвался я, глядя на его напряжённое лицо. — Думаете, это новая попытка после Немца?
— Черт его знает. Слишком уж очевидное совпадение.
Через несколько минут телефон Черкасова снова зазвонил. Экспедитор включил громкую связь, и салон наполнил голос Василия, спокойный и слегка усталый:
— Иван Алексеевич фон Мейдель, двадцать пять лет. Из старого прусского рода Мейдель, который был возведен в баронское достоинство в позапрошлом веке. Род давно обедневший, магический потенциал слабый, никогда не поднимался выше опалового ранга. Иван Алексеевич — единственный представитель рода мужского пола.
— Дальше, — коротко сказал Черкасов.
— Отец, Алексей Севастьянович. Окончил юрфак Державного университета, состоял на службе в Коломенском суде. Имел гранатовый ранг.
— Имел? — переспросил Ростопчин.
— Погиб в двести девяносто восьмом, — уточнил невидимый Василий. — У меня в досье указано, что погиб в ДТП. Лихач сбил на проезжей части. Виновный сейчас отбывает срок под Тобольском.
