Высокие горлатные шапки длиной чуть ли не в полметра, похожие на меховые цилиндры, бояре всё-таки предпочли скинуть и держать на сгибе локтя, как гусарский кивер, потому что под шапками у них была ещё и маленькая тафья. Выглядели все чрезвычайно важными персонами, словно они только что решали судьбы человечества. Я, в своей единственной парадной ферязи и потёртых запылённых сапогах, выглядел как случайный прохожий, невесть как прибившийся к знатным боярам и князьям.
На Руси, впрочем, все были равны, и родовитый князь, потомок Рюрика, Гостомысла или Гедимина, и простой боярский сын, так что никто не мог мне запретить уважить Иоанна Васильевича подарком на именины.
Гостей начали пропускать в палаты, проходили по старшинству, сперва самые знатные князья, затем бояре попроще, причём даже споров не возникало, практически все друг друга знали целыми поколениями.
Прошёл и я, стараясь держаться с достоинством, а не глазеть по сторонам, подобно китайскому туристу. В главном зале уже были накрыты длинные столы, ломящиеся от яств. Икры заморской, баклажанной, я не заметил, но жареные лебеди были тут как тут.
Рассаживались тоже согласно знатности и родовитости, и вот тут уже возникло несколько конфликтов. Мол, негоже боярину Пушкину сидеть ниже боярина Колотушкина, а дед князя Стеклянного завсегда на пирах сидел выше, чем дед князя Оловянного, и всё в таком духе. Решать эти споры пришлось царским стольникам. Мне же досталось место ближе к дальнему краю. Справа от меня сидел какой-то татарин в шёлковом халате, слева — дряхлый старик в тяжёлой шубе мехом внутрь.
Без хозяина пир не начинали. Вообще, мне всё это больше напоминало сложную церемонию, нежели обычное застолье, и даже когда государь вышел к нам, всё началось не сразу. Он осенил себя крестным знамением, пригубил вина из золотого кубка, все присутствующие поклонились государю. И только тогда начался пир.
Глава 11
Опытный взгляд мог бы различить малейшие тонкости придворной обстановки по одной только рассадке гостей. По тому, кому царь пожаловал первый опричный кусок со своего блюда, кому поднесли вина по его приказу. Для меня же все эти люди были пока незнакомыми, и разобраться вот так сходу не получалось. Я мог только догадываться.
Громкая музыка скорее раздражала, нежели развлекала, но полностью заглушить разговоры не могла, весь зал гудел, обмениваясь новостями и шутками. Я же молча поглядывал по сторонам, рассматривая то царя Иоанна Васильевича, то его приближённых, сидевших за столом рядом с ним, то других гостей. Нужно было разведать обстановку, прежде, чем погружаться в пучину дворцовых интриг.
Ну, единственного священника за царским столом не узнать было нельзя. Царский духовник, отец Сильвестр. А вот остальные ближники были мне незнакомы.
— Ну-ка, сынок, отщипни-ка мне гусятинки, — шамкая беззубым ртом, попросил меня старик-сосед.
Я молча подвинул блюдо поближе к нему, чтобы он мог сделать это сам. Не хватало ещё прислуживать за столом кому бы то ни было. Старик и на это благодарно кивнул, длинным ножом отрезая себе ломоть жирного мяса.
— Скажи-ка, отче, кто это по правую руку от государя? — спросил я.
Старик пригляделся, прищурился.
— Который? — не понял он.
— А всех назови, коли знаешь, — попросил я.
— Как же не знать! — фыркнул старик. — Вот тот — князь Курлятев-Оболенский, рядом с ним кэх-нязь Курбский, далее князь Воротынский, затем Серебряный. Дьяк Висковатый вон, Алёшка Адашев за ним.
Он называл каждого, бесцеремонно тыкая пальцем, ну а я слушал и запоминал. Мотал на ус.
Женщин, кстати, за столом не было ни одной, ни царицы, ни кого-то ещё, только взрослые мужчины. Не женское это дело, на пирах гулять.
Первым блюдом на пиру были жареные лебеди, вкуса которых я не оценил абсолютно. Пробовал дичь и поинтереснее, и на мой вкус, даже обычная домашняя курица на голову превосходила эту царскую птицу, но все остальные гости уплетали и нахваливали, словно это был редчайший деликатес.
Пили и вино, и пиво, и квас, и даже предтеча водки — хлебное вино в изобилии стояло на столе. Я старался не налегать на алкоголь, пусть даже питие на Руси есть веселие. Царь, насколько я мог заметить, тоже почти не пил, во всяком случае, в его кубок вина почти не доливали.
Зато многие бояре пили от всей души, не пропуская ни одной. Кричали здравицы государю, желали долгия лета, крепкого здравия и так далее. Периодически царь сам приказывал поднести тому или иному гостю чарку вина. Не отравленного, обычного, фряжского или французского. Иногда, если царь хотел подшутить над гостем, то хлебного, потому что выпить нужно было всё угощение целиком.
Некоторые уже лежали мордами в стол, хотя не прошло даже одной перемены блюд, и насколько я мог заметить, всё это были бояре, далеко не самые близкие к царю. В окружении Иоанна таких алкоголиков не нашлось ни одного, и я понял, что принял верное решение пить умеренно.
Наконец, настало время подарков. Первым дарить вызвался князь Андрей Курбский, румяный, розовощёкий мужчина с короткой светлой бородой. По его приказу слуги внесли в зал большие золотые часы «аглицкой» работы, с механическими птицами и узорами. Князь, похоже, не знал о дурной примете, что часы дарить нельзя.
Государь к часам остался почти равнодушен, князя поблагодарил, жаловал ему шубу с царского плеча. Само собой, не раздевался прилюдно, просто слуга вынес заранее заготовленную одежду сюда, в зал. Таких жалованных шуб у Курбского, наверное, был уже целый гардероб.
Следующим вызвался князь Воротынский, грузный, краснолицый мужчина в тяжёлой шубе. Он долго и пространно вещал о делах ратных и победах славных, а потом преподнёс Иоанну персидскую булатную саблю, обильно украшенную драгоценными камнями, такую, что весь зал застыл в восхищении. Даже я оценил. Такой подарок переплюнуть будет сложно, Воротынский постарался на славу. Отдарился государь, однако, всего лишь конём из царских конюшен.
Нужно было срочно дарить своё ружьишко, пока царю не наскучило принимать подарки. И я вскочил со своего места, нарушая церемониал и устоявшуюся очередь.
— Дозволь, государь, и мне подарок преподнести! Какого ты ещё не видывал! — воскликнул я.
Бояре в зале недовольно загудели, я не подходил ни по знатности, ни по старшинству для того, чтобы дарить подарок так рано. Однако самого царя я, похоже, сумел заинтересовать. Он прищурился, погладил острую бородку, разглядывая меня со своего места.
— А ну-ка, други, поглядим, чем ныне дети боярские удивить меня хотят, — произнёс он.
— Никита Степанов сын Злобин, новик из владимирских, — представился я.
Лучше быть в немилости, но на слуху.
— Иоанн Васильевич, государь земли Русской, — посмеиваясь, произнёс царь.
Весь зал, как по команде, тоже начал посмеиваться и подшучивать надо мной. Я же взял чехол со своим мушкетом, вылез из-за стола. Рынды, стоявшие в тени по периметру зала, заметно напряглись. Царь спокойно ждал, когда я наконец соизволю принести подарок.
— Пищаль кремневая, работы мастеров Андрея Рыбина и Федота Головы, по моему чертежу сработана, — сказал я, с поклоном преподнося Иоанну мушкет.
В зале зашушукались, видимо, вспоминая указанных мастеров.
— Добрая пищаль, — протянул Иоанн, разглядывая резное ложе и необычный кремневый замок. — Значит, без фитиля. А ежели сломается или потеряется твой кремень?
— В чехле пара запасных на тот случай имеется, — ответил я. — Зато на ветру даже искру выбьет.
— Занятная игрушка… — хмыкнул государь.
— А коли такими пищалями полк стрельцов вооружить и обучить как следует, то они раз в десять секунд залпами палить смогут! — добавил я.
— Невозможно сие! — выпалил князь Воротынский. — Нельзя пищаль так быстро зарядить!
— С одной пищали два выстрела в минуту, три шеренги стрельцов по очереди палят, — возразил я.
— А из луков и вовсе можно без остановки, — произнёс кто-то из бояр, но его реплика осталась без внимания.
