А Унгерн уже решил помочь наступлению, выбрав в качестве цели вражескую батарею. Та не замаскирована. Враги знают, что тяжелой и дальнобойной артиллерии у нас нет, а обычными трехдюймовками не достать. Зато не знают германские пушкари про «бешеного барона» и его банду.
– За мной! Не робейте, казаки, порубим эту сволочь и назад!..
По причине нежданной контузии я так и не узнал, чем для Унгерна и его сотни эта затея закончилась. Рвануло возле меня аккурат в то мгновение, когда я на коне оказался… В глазах потемнело, в ушах – звон… Я провалился в темноту…
Очнулся возле наших пушек. Много раненых. С виду – кровавые мешки, с которых кровь стекает струями. Жутко.
– Эй, парень! – окликнул меня фельдшер, совсем не обращая внимания на мой чин. – Живой?!
– Живой…
– Идти можешь?!
– Могу…
– Тогда помогай перевязывать.
Подчиняюсь, как запрограммированный гаитянский зомби. Значит, хорошо меня в голову приложило, раз мыслей никаких, а лишь рефлексы остались. Вожусь с бинтами, слышу, как неподалеку кто-то рыдает:
– Мой батальон почти весь погиб! Весь! Мы были на самом правом фланге, пытались связаться с соседями, а оказалось, что там никого нет! Вы понимаете – НИКОГО!! Никаких войск, обещанных в приказе перед боем!.. Мы держались, отбивали вражеские атаки, а подкреплений НЕТ!! Мой батальон погиб!..
Заканчиваю бинтовать чье-то предплечье спиральной повязкой. И опять слышу крик, прорывающийся сквозь взрывы и шум:
– Спасайся кто может!
Меня отбрасывает в сторону. Падаю, встаю. Внизу в лощине все покрыто густой массой германской пехоты. Прекрасная цель для артиллерии, но наши пушки молчат. Может, не хотят себя обнаружить, а может, снарядов уже нет. Вражеские пушки тоже затихают, боясь попасть по своим. Слышу, как кто-то кричит, что немцы пробуют обойти нас с флангов и окружить. Если так, то дело дрянь. Опять бежать?
«Нет уж, дудки! – вспыхнуло у меня в голове. – Вы бегите, если хотите, а я останусь тут. „Маузер“ есть, самсоновский нож тоже – отобьемся как-нибудь…»
«Какое там отобьемся?! – новая мысль прет на прежнюю. – Заколют тебя, дурака, или пристрелят к чертовой матери! А то и в плен попадешь! Хочешь, как Орлов, лагерную баланду хлебать и мальчиком для битья у берсерков быть?!»
Чью сторону в этом противостоянии взять, я так и не успел сообразить ввиду появления самого настоящего и очень ожидаемого чуда. На соседнем пригорке появился силуэт грузовика с косо поставленным верхом. Не верю! Ну вылитая БМ-13, она же советская боевая машина реактивной артиллерии, более известная как «катюша» у нас и «оргáн Сталина» у фашистов. Страшное секретное оружие Победы. Была способна всего за несколько секунд буквально перепахать ракетами территорию, работая до восьми с половиной км. Действовала с колес: выезжала, давала залп-другой и тут же срывалась с места, переезжая на следующую позицию. Врагу в руки не попадала, снабженная на этот случай подрывным ящиком с толом. И конструктивно проста. Состояла из рельсовых направляющих (от четырнадцати до сорока восьми) и устройства их наведения. Запуск? За счет рукояточной электрокатушки, соединенной с аккумулятором и контактами на направляющих.
Не знаю, что и думать. Может, у меня бред? Откуда здесь «катюше» взяться?
Стою, не могу сдвинуться с места, пялюсь на суетящихся у машины людей. Нет. Это не «катюша». У «катюши» направляющие и устройство стояли на шасси ЗИС-6, а тут типичный «руссо-балтовский» грузовик. Неужели передо мной очередной подарочек от «форточников»? Похоже, что так и есть…
В это время суета прекратилась, солдаты отбежали подальше от машины, послышались глуховатые команды. Ну, сейчас начнется. Вдарить хотят по германской пехоте. В воздухе над головой что-то резко взвизгнуло, загудело, хряпнуло. За машиной в землю ударили огненные хвосты, тугим белым вихрем взметнулись клубы пыли и дыма. Сейчас по германским колоннам прокатится огненный смерч. Воображаю себе, какой ужас испытают враги…
А меня банально свалила с ног усталость. Просто ударила резко и грубо по сознанию, отправив в длительный нокаут и сон. Это ничего – пробуждение наверняка принесет много занятного. Как же иначе, когда такие перспективы намечаются. Грандиозные перспективы.
Глава 14
– Выслать вперед квартирьеров! – раздался зычный командирский голос. Дивизион миновал Главный Карпатский хребет, оставив позади одинокий столб с прибитой доской и надписями «Галиция – Венгрия», и продолжил спускаться вниз по извивающейся винтом горной дороге.
– Как думаешь, будет нам хоть какой-то небольшой отдых или в штабе фронта решили наступать беспрерывно до самого Будапешта? – спросил меня мой старый знакомый Саша Герасимов, уже успевший с нашей последней встречи на Северо-Западном фронте заработать погоны подпоручика, воюя здесь, на Юго-Западном.
– Возможно все, – хитро ответил я. – С таким снабжением мы, пожалуй, не только до Будапешта, но и до Вены или даже Берлина дойдем. Нас ведь снарядами и прочим не обижают.
– Верно. С этим трудностей нет, что удивительно.
– Что ж тут удивительного?
– Как это что? Еще каких-то две недели назад был приказ снаряды беречь и расходовать аккуратно, а ныне…
– Просто в тылу появился крепкий и своевременный сапог, способный дать хорошего пинка всем тем, кто стремится к поражению России в этой войне…
Герасимов расхохотался, все же продолжая сетовать на очередной марш-бросок, совершаемый всей армией. Нас действительно гонят усиленными переходами по сорок-пятьдесят верст по все тем же местам, где месяц с лишним тому назад наступали наши части, силясь пробиться в Венгрию, а затем отступали, чтобы теперь вновь наступать.
Копыта, колеса, ноги – все равномерно движется по дроге, усиленной и защищенной от весенней грязи стволами деревьев. Пушки в них не вязнут, но от постоянных толчков страдают лошади, да и у самих всадников ноги затекают. Шустрый все чаще и чаще устраивает мне «стоячую забастовку», несмотря на серьезные и вполне обоснованные угрозы отправить его в колбасный цех. Но с другой стороны, чем конь виноват, когда дорога такая? Под эту тему даже невзначай я подкинул нашим бойцам привет из будущего – на сей раз гардемаринский. И потому теперь, что в походе, что на привале, можно было услышать, как задумчиво-протяжно льются строки песни:
Нет ухаба, значит, будет яма,
Рытвина правей, левей кювет.
Ох, дорога, ты скажи нам прямо,
По тебе ли ездят на тот свет? [140]
А вот кому эта песня особенно в душу запала, так это старшему фейерверкеру Петьке Корсакову. Прибился этот типчик к нашему отряду аккурат сразу же после конца отступления и прилип, как банный лист, не оторвать. Уж не знаю, почему его Унгерн от военно-полевого суда отстоял и в сотню определил добровольцем, но теперь благодаря этой мере вместо одного Федьки Суетина в отряде образовался разбойный тандем. Как братья-близнецы, ей-богу. Особенно по части ненормативной лексики: «Меня нянька в детстве ушибла, потому не могу без мата двух слов связать», – сам про себя сказал Корсаков при знакомстве с отрядом и немедленно поведал то ли байку, то ли быль из своего прошлого. Скажу вам, что если бы фейерверкера в тот момент показывали по Центральному телевидению, то стандартное, цензурное «пи!» звучало бы практически непрерывно:
«– Вышел (пи!) я однажды на батарею (пи!). Смотрю (пи!): австрияки (пи!) совсем (пи!) близко. Увидели (пи!) меня и давай (пи!) палить. А я (пи!) стою на виду и сухарь грызу. И вдруг (пи!) пуля – бац! Полсухаря отшибла (пи!). Я (пи!) другую половину грызу. Опять – бац, бац (пи!)! Выбили (пи!) сухарь изо рта! Разозлился я (пи!) – страсть и давай на (пи!) матить и палить…»
Внешне Корсаков чем-то напоминает Яшку Бойко из «Свадьбы в Малиновке». Тоже недавно каким-то одному ему немыслимым образом привел из очередного «ночного рейда» высоченную, словно каланча, венгерскую бабу по имени Тимея. Та ни бельмеса по-русски, но от своего «рыцаря» не отстает, даже несмотря на ругань Унгерна. Интересно, как Корсаков ее уговорил с собой пойти? Не иначе приобнял и сказал с умилением на ушко: «Вы и только вы напоминаете мне мою любимую, мою чернявую, мою безотказную… гаубицу!» [141]
