— Надеюсь, вы найдете время посетить нас в Рождественские каникулы, Алексей Иоаннович.
— Непременно.
Её прощальная улыбка была чуть усталой, но всё же искренней. Юсупова направилась к выходу. После того как княгиня исчезла из виду, Шереметева повернулась ко мне:
— Что скажете, Алексей Иоаннович?
— Скажу, что теперь у нас больше вопросов, чем ответов, — ответил я, глядя вслед удаляющейся княгине. — Но заключение ее сиятельства ценнее, чем мы могли рассчитывать.
— Да, — кивнула Шереметева, пристально глядя в окно, за которым мягко кружились снежинки. — Но круг подозреваемых слишком широк. Нужно его сузить. А времени мало.
Шереметева обернулась ко мне. В её глазах читалась усталость, смешанная с тревогой. Я видел эту женщину в самых разных ситуациях, но такой — напряжённой и настороженной — она была редко.
— Подбросить вас до дома, Николаев? — спросила она, отрывисто кивнув в сторону лестницы.
— Был бы признателен, — ответил я. — Но домой мне не нужно. Если вас не затруднит, мне нужно попасть на Большую Морскую. Там есть одно неотложное дело.
— Забыли купить подарок? — криво улыбнулась начальница.
— Так и не смог выбрать подходящий в каталоге. Решил заехать и оценить все лично.
Мы вышли на улицу, где зима царила во всей своей красе. Воздух был свежим, мороз слегка пощипывал кожу, а улицы Петербурга украшали сверкающие гирлянды и праздничные декорации. Повсюду мерцали огоньки, придавая городу почти сказочный вид.
На обочине стоял внушительный армейский внедорожник, чёрный и массивный, как боевой медведь. Собственно, медведем он и был. Эту модель прозвали «шатуном».
— Казенный или ваш личный? — спросил я, заметив, когда Шереметева села за руль этого монстра.
— Личный, — коротко ответила она, заводя двигатель, который с рыком пробудился от зимней спячки. — Привыкла ездить на таких еще с Персидского конфликта. Тогда такие машины были незаменимы.
Вопреки грозному и брутальному виду, внутри внедорожник оказался вполне комфортным. Я устроился на переднем пассажирском сидении, а Шереметева завела мотор и включила печку на полную. Через полминуты нас уже обволакивало уютное тепло. На панели поблёскивали современные приборы, а на полу лежали прорезиненные коврики, покрытые остатками снега.
— Полагаю, спецзаказ? — улыбнулся я, глядя на современную «начинку».
— Да, немного доработали. Мне нравится старая модель кузова, но отказываться от последних достижений техники я тоже не готова.
Забавно, но Шереметева охотно говорила о своем железном звере. Кажется, это был первый раз, когда начальница позволила себе нормальную беседу, не касаясь тем службы и Боде.
— Мягко идет, — заметил я, оценив плавный ход машины, когда мы тронулись с места. — Только бензина, наверное, жрёт немерено.
Шереметева хмыкнула:
— Ещё как. Но не слишком разборчив в качестве топлива. Это единственное утешение. Слышала, вам подарили «Ирбиса», Николаев? Как ощущения?
Я мечтательно улыбнулся. Сам бы на нем приехал, но Шереметева утром забрала меня из дома. Да и светить эксклюзивным автомобилем на парковке Военмеда тоже было ни к чему.
— Если честно, погонять от души еще не довелось. Но эта машина — произведение искусства.
— Охотно верю, — улыбнулась Шереметева. — Но для меня немного пафосно. Предпочитаю более грубые формы.
Ну да, ее «Шатун», казалось, был полностью сделан из прямых углов. Вполне в характере Шереметевой.
Мы катились по улицам Петербурга, любуясь утренней суетой. На тротуарах мелькали торопливые прохожие, укутанные в шарфы и шубы, а витрины магазинов манили разноцветными огоньками. Люди докупали последние товары к предстоящему празднику. Улицы сверкали огнями гирлянд, на каждой площади стояли украшенные елки, а медленно падавший снег делал все это волшебным, словно на открытке.
— Вы правы, Николаев — сказала Шереметева, нарушая молчание. — Я постараюсь добиться скорейшей проверки сознания Михаила сотрудниками «Четверки». Нам же нужно помочь им и поминутно восстановить день, когда произошел инцидент. С кем встречался Боде, какие задания выполнял, куда заходил.
Я кивнул:
— Согласен. При свидетелях провести такую манипуляцию непросто. Значит, Боде должен был хотя бы несколько минут остаться наедине с психомагом. Проверим список — и это даст нам хотя бы ниточку.
— Только не стоит забывать, что все эти люди носят высокий ранг, и у них есть покровители, — отозвалась начальница.
— Тогда начните с тех, кому выгодно подставить вас. Кто в Спецкорпусе может быть заинтересован или связан с тем, кто заинтересован в этом? — спросил я напрямую, глядя на её профиль.
Она усмехнулась:
— Боюсь, их немало, Николаев.
Интересно, почему? Но ехидничать я не стал. Женщине и так было нелегко, а я все же вызвался ей помочь. Не время для злорадства.
Я нахмурился:
— Значит, вам нужно напрячь память, ваше превосходительство. Кому вы мешаете? Кому перешли дорогу? Кто на вас зол?
— Ваш отец, например, — тут же отозвалась начальница.
— Не в его стиле.
— Разумеется. А вы, Николаев, можете с легкостью припомнить всех, кому перешли дорогу?
Я улыбнулся и покачал головой.
— Вот именно, — продолжила она. — Но я займусь этим сегодня же. И постараюсь восстановить график Боде в тот день. Как чувствовала — успела сделать копию страниц его ежедневника, прежде чем оригинал забрали.
— Сообщите мне, если что-нибудь найдете.
— Конечно, Николаев.
Мы замолчали, каждый погружённый в свои мысли. Шереметева объезжала пробки по переулкам. Наконец, машина мягко въехала на Большую Морскую улицу, где нас окружали старинные фасады зданий. Атмосфера сменялась — вместо праздничной суеты здесь царило спокойствие и аристократическая строгость.
— Почти приехали, — заметила Шереметева. — Какой дом вам нужен?
— Фаберже.
— Витиевато развлекаетесь, Николаев…
Каменные стены здания с огромными окнами возвышались над тротуаром. Когда «Шатун» плавно остановился перед этим монументальным сооружением, я заметил изящную вывеску над массивными деревянными дверями: «Магазин-салон Дома Фаберже».
Лариса Георгиевна бросила взгляд на вывеску и многозначительно улыбнулась, но комментариев не последовало.
— Счастливого Рождества, Николаев, — пожелала она, прежде чем я вышел из машины.
— И вам, Лариса Георгиевна, хорошего праздника, — ответил я, заметив в её глазах лёгкую тень грусти.
— Благодарю. На связи.
Она улыбнулась с теплотой, но я не мог не задуматься, где и с кем Шереметева проведёт этот вечер. Рождество — семейный праздник. Шереметева же — одиночка. Для большинства знатных домов это был единственный повод собраться всем составом. Но сын её далеко, а среди светской толпы празднование может стать лишь формальностью.
Я проводил взглядом удаляющийся черный автомобиль и направился к магазину.
— Добро пожаловать в фирменный магазин-салон Дома Фаберже! — швейцар мгновенно приметил во мне обеспеченного клиента и распахнул двери.
Едва я сделал шаг, как на меня буквально обрушилась атмосфера роскоши и изысканности. Пол из белоснежного мрамора отражал яркий свет множества хрустальных люстр, подвешенных под высоким потолком. Вдоль стен располагались витрины из толстого стекла, в которых переливались бесчисленные драгоценности. Камни, казалось, оживали под этим светом, играя яркими бликами и соблазняя примерить украшения.
Магазин был полон покупателей, преимущественно мужчин, одетых с иголочки. Некоторые выглядели слегка взволнованными — видимо, спохватились о подарках в последний момент. Продавцы, облачённые в строгие костюмы, сновали между ними, демонстрируя изделия с утончённой грацией.
— Добрый день, Алексей Иоаннович, — раздался учтивый голос. Я обернулся и увидел молодого мужчину, чья безупречная осанка и уверенные движения выдавали профессионала. — Семён Аркадьевич, старший консультант, к вашим услугам. Для меня честь помочь вам. Скажите, как я могу угодить вашей светлости?
