Отец резко встал с кресла, его лицо стало красным от возмущения:
— Вы хотите, чтобы мы помогли вам оправдать человека, обвиняемого в измене?
Виктор рассеянно барабанил пальцами по подлокотнику.
— Что-то мне все это напоминает…
Шереметева не дрогнула под его взглядом. Её голос остался твёрдым:
— Да, ваша светлость. Но я пришла сюда не за пустыми обещаниями, а за правдой. Михаил не предатель. Я это знаю. И я прошу вас помочь мне доказать его невиновность. Видит бог, я не хотела это делать, но раз так, придется выложить на стол последний козырь.
С этими словами она положила на стол конверт, который держала всё это время.
— Ознакомьтесь, Иоанн Карлович.
Отец вытащил сложенный вдвое лист плотной гербовой бумаги и начал читать. Его лицо стремительно менялось — от злости к недоумению, а затем к чему-то, что можно было принять за шок.
— Что там? — спросила матушка, заметив его выражение.
Побледневший отец молча передал ей документ. Она начала читать, и уже через несколько секунд сдавленно вскрикнула:
— Это… это приказ о твоей смертной казни! Подписанный Советом… Дата… Пятнадцать лет назад.
В комнате воцарилась гробовая тишина. Все взгляды обратились к Шереметевой, которая, казалось, внезапно стала на десяток лет старше. Она кивнула, подтверждая слова Анны Николаевны.
— Да, это так. Решение о казни его светлости тогда все же было принято. Я могу показаться вам непоследовательной, поскольку сама настаивала на самом строгом наказании. И я добилась своего. Но в последний момент я… я передумала.
— Почему? — тихо спросил я.
— Вспомнила о собственном сыне. И поняла, что не могу оставить вашу семью, троих детей, без отца. Осознала, что мной руководила личная обида, а это недопустимо. Тогда] срочно убедила несколько советников заменить приговор на ссылку — тогда, в то смутное время, у меня было гораздо больше влияния, чем сейчас. А документ остался у меня, и я хранила его все эти годы. Надеялась, что никогда не придётся его показывать. Хранила для себя — он напоминал мне об ошибке, которую я едва не совершила.
Отец медленно опустился обратно в кресло, словно ноги перестали его держать. Его лицо стало серым, глаза блестели от сдерживаемых эмоций.
— Значит, вот как… И сейчас вы ожидаете от меня благодарности и ответной услуги?
Шереметева посмотрела ему прямо в глаза, и её ответ прозвучал неожиданно просто:
— Тогда я спасла отца ради его детей, а теперь прошу спасти дитя ради его матери.
Мать, всё ещё держа в руках злополучный документ, закрыла глаза и глубоко вздохнула.
— Поверить не могу, что они на это пошли… Лариса Георгиевна, вы уверены, что этот документ стоит оставлять у нас?
Шереметева кивнула:
— Лучше уничтожьте его. В нем больше нет никакого смысла. Вы живы и здоровы, вернулись в столицу и восстановили свое положение. Еще несколько лет — и все почти забудут о той истории.
Виктор, который всё это время молчал, наконец заговорил:
— Если ваш сын действительно невиновен, мы должны попытаться что-то сделать. Не ради ответной услуги, а ради правды.
Я кивнул, поддерживая брата:
— Согласен. Мы не можем просто отвернуться. К тому же я знаю Боде… Михаила. Мне тоже показался странным тот инцидент в кабинете. Это совершенно не похоже на адъютанта. Он всегда был дисциплинированным и не совал нос не в свое дело.
Шереметева кивнула.
— Я подозреваю, что Михаил стал жертвой интриги, направленной против меня. Не знаю, было ли им известно о нашем родстве с Боде, но даже если нет, они все равно убрали от меня верного человека. И сделали это таким образом, что я оказалась замешана в деле о государственной измене. Полагаю, это лишь начало.
Матушка внимательно слушала разговор. А затем взглянула на нашу гостью.
— Предположим, это и правда интрига против вас, Лариса Георгиевна. Вам виднее, кто может добиваться вашего смещения. Полагаю, у вас достаточно врагов. Но меня интересует другое. Вы считаете, что ваш адъютант оказался под сторонним влиянием?
— У него невысокий ранг потенциала, поскольку он был рожден от простолюдина, — сказала Шереметева. — И по этой же причине низкая устойчивость к магическим воздействиям. Артефакты — не панацея, сами знаете. Полагаю, на него могло быть оказано психоэфирное влияние.
Мы с Виктором переглянулись.
— Психоэфирное воздействие — самая редкая и сложная специализация в магии, ваше превосходительство. Если это и правда так, то круг поисков сужается.
— Но сначала я бы хотела проверить, действительно ли Михаил подвергся именно ему, — ответила Шереметева. — В Спецкорпусе я никому не доверяю и хотела бы заручиться вашей помощью в этом деле.
Отец долго молчал, затем тяжело вздохнул и посмотрел на Шереметеву:
— Что ж, вы меня убедили, Лариса Георгиевна. Но в нашей семье нет психоэфирников. Мы все традиционно занимаемся боевой и защитной магией. А если вы хотите проверить человека на следы воздействия, работать должен профессионал.
Матушка задумчиво смотрела на столешницу из карельской березы, а затем стукнула ладонью по подлокотнику.
— Княгиня Лионелла Юсупова! Она — психоэфирный маг.
Шереметева нахмурилась.
— Юсуповы — очень светские люди, Анна Николаевна. Будет ли разумно обращаться к ним со столь деликатной просьбой?
Я пожал плечами.
— Если я что и узнал о Юсуповых, так это то, что они умеют защищать тайны. И свои, и чужие.
* * *
Мы стояли на широких гранитных ступенях перед главным входом в корпус Военно-медицинской академии.
Морозное утро щедро сыпало снежными хлопьями, которые таяли, едва касаясь воротника моего пальто. Лариса Георгиевна стояла рядом, ровная и напряжённая, словно струна. Её взгляд был устремлён вдаль, на улицу, где уже через несколько минут должен был появиться автомобиль.
— Не могу сказать, что мне нравится эта затея, Николаев, — хмуро проговорила начальница. — Юсуповы… Они ведь тоже могут вести свою игру.
— Да, могут, — ответил я. — Но за ними небольшой должок, так что все будет в порядке.
Когда долгожданная машина наконец подъехала, я невольно задержал дыхание. Это был роскошный чёрный «Паккард» с зеркально блестящими боками. Автомобиль остановился, и шофёр поспешно выбежал из кабины, чтобы открыть заднюю дверь.
Из салона, словно со страниц модного журнала, вышла княгиня Лионелла Андреевна Юсупова. Её внешний вид был не просто безупречным — он буквально ослеплял. Светло-серая меховая шуба подчёркивала её хрупкую фигуру. Под шубой виднелось атласное платье жемчужно-розового оттенка. Волосы были уложены в высокую причёску, украшенную крошечным гребнем из серебра. В руках княгиня держала крохотную сумочку на тонкой цепочке. На запястье поверх перчатки красовался браслет с изумрудами.
— Лионелла Андреевна, ваше сиятельство — первой заговорила Шереметева, слегка склонив голову в приветствии. Я повторил её жест.
— Лариса Георгиевна, Алексей Иоаннович, — княгиня улыбнулась нам так, словно встреча с нами была для неё главным событием дня. — Как же приятно снова видеть вас обоих. Однако мне жаль, что встреча происходит при столь напряженных обстоятельствах. Я бы предпочла выпить с вами по стаканчику адмиральского чая.
Шереметева немного смутилась дружелюбию матушки Иды. Но я привык. Побольше пообщавшись с ней, я понял, от кого Ида унаследовала дар очаровывать любого собеседника. И хотя Феликс Феликсович старший тоже мгновенно становился звездой любого общества, его жена и дочь умели делать это мягче и ненавязчиво.
Её голос звучал мягко, но в то же время уверенно. Юсупова явно чувствовала себя хозяйкой положения. Она слегка прикоснулась к моей руке, как будто бы между делом, и обернулась к Шереметевой:
— Не волнуйтесь, ваше превосходительство. Всё будет так, как нужно. Я знаю, что делать, и помню о конфиденциальности.
Её глаза блеснули, и я заметил в них уверенность, которая явно распространялась и на её спутников. Мы направились к входу.
