Министр усилием воли выгнал из головы Восток и занялся текучкой. Нужно было встретиться с Радием и людьми из Координационного совета. Та еще морока.
Обрыв связи с домом Оба ощутил почти сразу. Сначала он не поверил в то, что его просто оставили в покое. Обычно он получал до пяти ценных указаний за утро и до пятнадцати в течение дня, быстро проглядывал их и тут же забывал. Ничего полезного там не было, хорошо хоть шапку носить не просили. Плевать им было на шапку, или они там просто не помнили, как холодно на Севере. Хотя в последние дни потеплело и повалил снег.
В понедельник утром лекция отменилась, и Оба помог Шанксу разгрести крыльцо. Сугробы нарисовались отменные, и, когда они все закончили, Оба попросил сфоткать его в самом большом. Шанкс поржал, но сфоткал, а потом они вернули сугроб к исходной форме.
До одиннадцати часов Оба получил только два сообщения, одно из которых касалось оргудава, о котором родственники хотели знать всё и как можно подробней, а второе напоминало о том, что ему стоит оттачивать свой собственный образ мышления.
«Да-да, — лениво подумал Оба. — Ща наточу и стружку вам обратно пришлю».
Постоянные благоглупости раздражали. А еще к вечеру надо будет посетить семинар по навыкам аутентичной коммуникации. Гелий со Шведом заявили, что всем там надо быть, и что в инкубаторе отсидеться никому не удастся. Оба подумал, что сможет скормить эти навыки своим, и настроение у него поднялось. Не только им засирать почту! Он тоже может.
Но в обед он забеспокоился. Два сообщения за утро — это подозрительно мало. Он соорудил вежливое послание в ответ на просьбу оттачивать образ мышления, заверил, что согласен, но… Письмо не ушло. Вернее, ушло и тут же вернулось. Как это? Почему? Его забанили дома?
Он вышел из столовой на улицу, прошел полдороги к инкубатору и упал в сугроб. Что делать? Оба понадеялся, что холод простимулирует могзи, северяне постоянно об этом говорили. Но, как назло, в голову ничего не приходило. Наверное, минус три — еще не та температура, при которой наступает ясность. Жаль, потому что, похоже, самые морозы уже прошли. Придется ждать следующих.
Он еще не успел ни замерзнуть, ни засыпаться новым снегом, как раздался характерный скрип шагов и в лицо ему заглянул Барс. В последнее время они отдалились друг от друга, хотя поначалу дружили на почве общего поступления. Но Барс не работал в инкубаторе, а в группе Трилобитов и подавно, и пересекались они только на лекциях.
— Чего валяешься? Сливаешься с природой? — вежливо спросил Барс. — Привет.
— Привет, с домом связи нет.
— Чего? — изумился Барс. — Совсем?
— Совсем. Никогда такого не было и вдруг опять.
Барс шутку не выкупил. Пропадающая связь — это что-то из Средних веков. Он почесал затылок и полез в свой браслет.
— А у меня есть.
— Когда последнее сообщение от своих получил?
— Две минуты назад.
— Значит, есть.
Оба вынул руки из снега и снова попытался достучаться до своих.
— У меня нет.
И снова уронил обе руки в сугроб.
Барс внимательно посмотрел на него.
— Хочешь, я попрошу своих выяснить, что случилось?
— Как? — уставился на него Оба.
— Да они тупо съездят. Мы на краю диффузной зоны, видимо, у нас все в порядке, а у вас нет. Думаю, им самим будет интересно. Невиданное дело!
— Если тебя не заломает, спроси. А они что, возьмут и поедут?
— Ну а чего им? Мобили от связи не зависят, и, тем более, лошади.
— Серьезно⁈ — Оба аж выпрыгнул из сугроба. — Хочешь сказать, что это полноценное транспортное средство? Я считал, они у вас только для фестивалей.
— Не только, — улыбнулся Барс. — Но я тебе не скажу точно, на чем они поедут, просто попрошу выяснить. Там еще есть много анахроничных способов, на редкость надежных, как я понимаю.
— Например?
— Например, сходить пешком. Довольно долго получается, но с гарантией. Если волки по дороге не съедят.
— Волки связь съели, — вздохнул Оба. — Должны быть сыты.
Через два часа родственники Барса выяснили, что на Востоке легла связь с Севером и Западом, но сохранилась с Югом, и вся коммуникация пошла через Юг, от чего легли уже каналы на Юге. В ближайшие дни восточники были намерены или починить связь нормальным образом или устроить нормальную очередь. Но для этого свою связь уже должен был поднять Юг. Короче, надо ждать.
— Супер, спасибо тебе. А в остальном у них как?
— Вроде нормально. Таких приколов как с падением охранных систем не было.
— Ну и хорошо, — обрадовался Оба.
Он на всякий случай сбросил эту информацию в инкубаторский чат, сославшись на Барса и его конных родственников.
Информацию немедленно передали в Министерство Астахову.
«Великолепно! — выдохнул министр. — Конный гонец приносит весть об обрыве сверхтехнологичной межтерриториальной связи. До чего я дожил. Ну пусть чинят. Хорошо, что это их единственная проблема. Или единственная на сегодня».
* * *
На семинар, который должна была вести некая Инга, согнали почти всех органиков, которые не смогли увернуться. Согнали и меня, потому что я не успел утечь из инкубатора.
— Да ладно, — хохотал Швед. — Инга — не такая плохая тетка, если вдуматься. Пошли. Воды не будет, полтора часа — и свободен, скажи спасибо, университет тебя не принуждает изучать эволюцию коммуникации у дельфинов, а нас заставляли, между прочим.
— А почему перестали? — оживилась Хмарь. — Про дельфинов я бы послушала.
— А потому что они перестали эволюционировать. Еще лет десять назад надеялись, что кто-нибудь из животного мира изобретет какую-нибудь следующую версию органики, но со временем надежда пропала.
Дела у Хмари и Килика шли лучше и лучше. Хмарь уже могла более-менее работать с оргудавом, хотя каналы полностью не восстановились. Но отдавать прибор она не спешила: на правах выздоравливающей оставила его себе. Я закрепил за ними с Киликом самые слабенькие оргудавы, которые рекомендовал для восстановления доктор, а остальные мы забрали к нам и устроили могучее производство.
Мавр, которому вечно казалось, что его обижают и всего недодают, утром попытался отжать у Хмари ее оргудав. На что она бодро заявила ему, что это ее личный костыль, а костыль — такая штука, им можно и по голове. Мавр моргнул и больше не приставал. Кто его знает, что будет, если оргудавом по голове.
Хмарь раз пять подходила ко мне с благодарностями, от чего я заливался краской, мялся, говорил глупости, потому что я ничего не сделал, только крутил всякие штуки, так я всегда это делаю. От нее по-прежнему пахло яблоками, и этот аромат каждый раз сбивал меня с толку, и я через слово забывал, что хотел ей ответить. Очень странное было ощущение, как будто проваливаешься в облако, и вроде это здорово, но и опасно. Поборов яблочный морок и в этот раз, я сбежал от нее на первый ряд аудитории.
И зачем нас сюда пригнали? Лучше бы управляющих процессами прислали на коммуникацию. Баклану самое то, хотя он и без семинара наверняка все это знает.
Без Баклана в комнате было ощутимо пусто. Никто не шутил, не разбрасывал вещи, не орал «пошли жрать!» и не звал кидаться снежками. И вообще у меня было сильное подозрение, что ему там веселее, чем мне тут. Я почти жалел, что не поехал с ним в Териберку.
Мой друг все еще не добрался до общаги. Поездка на север, прямо скажем, затянулась, хотя с Кулбрисом они уже расстались. Баклан проводил его до самого Вальтона, и даже успел поболтать и с Вальтоном, и с Майей, и даже с Атто. Кулбрису, конечно, сразу вывалили всю историю с обменом, и Баклан написал мне, что даже опасался, что Кулбрис сорвется оттуда с места в карьер и обратно на Запад, но Кулбрис только снова захохотал как сумасшедший, заявив, что еще никогда не меняли его на трех свежих выпускников. На что Серафим с Василием обиделись и возразили, что они не свежие.
