Я присел на корточки и наклонился к трупу, рассматривая узкую рубленную рану на его затылке.
— Его не мишка подрал — завалил кто-то фраера, — сходу определи я — есть большой опыт в таких делах. Чего только на зонах не насмотрелся. — А уже после сюда привезли — нет крови… Косолапый его уже мертвым немного покоцал.
— Ну-ка, помоги, Тимка! — Валек наклонился и мы вместе перевернули жмура на спину.
Взглянув в его лицо, я едва не выругался вслух: это ж Бурят! Верная торпеда, послушная только воле Вити Бульдозера! Гребаная тетя, как ты постарела!
[1] Бельмондо — сумасшедший; «косящий» под сумасшедшего (уголовный жаргон).
[2] ПДД — Правила дорожного движения.
Глава 18
Нет-нет, я не ошибся — это был точно Бурят, только постаревший на те самые тридцать четыре года, которые я провел… Да хрен его знает, где болтало все это время мою грешную душу?
— Мля… — Недовольно почесал небритую щеку крестный. — Не вовремя как! Может, пусть он полежит… Здесь… Пока мы Тимку к Лукьянихе отвезем? Хуже этому бедолаге, — он указал на неподвижное тело, — все равно не станет… Медведя мы пуганули… А потом, можно и за Митрофанычем сгонять…
— Подожди, Леха, не мороси! — командным голосом произнес Валек, присаживаясь на корточки перед Бурятом рядом со мной.
Он тоже внимательно изучил расписные кисти покойника, а потом не побрезговал и задрав рубаху с курткой повыше, рассмотрел так же внимательно и его украшенное тюремными татуировками тело. И чем больше он их разглядывал, тем более мрачным становился.
— Совсем не простой этот зэка… — став, едва ли, ни чернее тучи, сухо произнес Валек и нервно сглотнул.
— Еще бы! — усмехнулся я, совсем позабыв о конспирации. — Семь ходок, три побега и гора жмуров за плечами…
— Пф-ф, с чего это ты взял, Тимка? — удивленно фыркнул крестный, явно не оценив моих познаний.
— Все правильно тебе мелкий разложил, — неожиданно подтвердил мои выводы Валек. — Вся его блатная жизнь шпорой[1] и мазутой[2] на теле выбита!
— Откуда… — «поперхнулся» Иваныч.
— Учитель у него отличный был — дед, — ответил Валек, поднимаясь на ноги, — тоже неслабо в свое время по зонам потоптался.
— Это отчим твой, что ли? — переспросил Иваныч.
— Он самый. — Кивнул Валек. — И именно из-за него мы об этом никому и ничего не расскажем! Тем более участковому! Понял, Леха? Никому! — с нажимом произнес папахен.
— Понял-понял! — Поспешно кивнул Иваныч. — Смысла, только, не вижу… — немного обиженно произнес он после.
— Все из-за того же деда, — не стал скрывать Валек. — Терки у него с «воровским сообществом», еще с тех времен, когда он только-только завязать надумал. И вот о таком «подарочке» он мне еще во времена моей молодости все ухи прожужжал!
— Это, типа замут, как в «Калине красной»[3], что ли? — Нашел подходящую аналогию крестный.
— Ну, типа того… — Неопределенно пожал плечами Валек.
— Слушай, зема, да фигня это все! — Отмахнулся от папахена Иваныч. — Сколько лет-то прошло? Да и времена нынче другие! Не девяностые, чай!
— Ну, ты можешь думать все, что хочешь, — не поддался «на провокацию» приятеля Валек, — а я по старинке привык: лучше перебдю! Да и старого подставлять неохота…
— И чего ты с ним делать будешь? Ну… со жмуром этим?
— Уж на своем поле точно не оставлю! — Папахен явно был уверен в своих действиях, словно у него в голове именно на этот случай был заготовлен какой-то план. — Поможешь его на ферму отвезти? Деду хочу показать…
— Сука! — выругался Иваныч. — Вот так и знал, что сегодня все наперекосяк пойдет! Бабу с утра с пустым ведром встретил, кошак черный дорогу следом перебежал — и на тебе, дождался…
— Так поможешь, или нет? — надавил на него в очередной раз Валек. — Или мне за своим грузовиком топать?
— Говно вопрос — а куда мне с подводной лодки? — Громко заржал Иваныч, крепко хлопнув папахена по плечу. — Мы с тобой, говнюк ты этакий, из такого дерьма вместе выплывали, как я тебя брошу? Конечно, помогу!
— Красава, Леха! Я знал… — И папахен, едва не пустив скупую мужскую слезу от умиления, полез обниматься к Иванычу. — Давай, подгоняй сюда «Патриота» — запихаем тело в кузов, — продолжил он «ковать железо», пока Иваныч не опомнился.
Крестный кивнул и уже через пяток минут загнал задом своего железного коня на кукурузное поле, стараясь, по возможности, не портить кукурузу.
— Ну, что, ребятки, взрогнули? — уточнил папахен, кода мы подхватили на руки тяжеленное тело, успевшее «слегка» окоченеть. Я и крестный — за ноги, а отец моего тела — за руки. — И раз…
— Еп! — Нога Бурята вырвалась из рук Иваныча, и он завалился на спину, сжимая в руках дорогую туфлю рецидивиста. — Вот, мля, тяжелый какой! Так и спину сорвать можно!
— Факт, — согласился с ним Валек, отпуская труп на землю, — опять придется всю жопу мильгаммой[4] обколоть… Не надо нам такого счастья! Давай мы его потихоньку в кузов затянем. У тебя трос буксировочный есть?
— Есть, — утвердительно кивнул Иваныч и, покопавшись в кузове, вытащил на белый свет плетеную синтетическую веревку с металлическими крючками на концах. Вместе с папахеном они быстро обвязали жмурика под мышками тросом, «пристроили» его спиной к открытому борту грузовичка и, забравшись в кузов, принялись тащить его наверх. Я, стоя на земле, «регулировал» этот процесс, подталкивая, где надо, и помогая затянуть дохлого Бурята в грузовик.
— Да, уж… — сипло произнес Иваныч, когда мы, наконец, затащили гребаную тушу в кузов «Патриота», — нелегкая это работа — из болота тащить бегемота!
— И не говори! — отерев пот со лба, согласился с другом Валек. — Ты как, Тимка? — Неожиданно спросил меня Валек, с тревогой всматриваясь в мое лицо.
«С какой целью интересуешься?» — Была первая мысль, но я успел вовремя её притормозить. Ведь не просто так он спрашивает, не каждый же день пацану приходится жмуров грузить… Переживает, похоже, папахен за сопляка.
— Прости, что втравил во всю эту хню… — Виновато продолжил Валек, чем подтвердил мою догадку. — Не подумав…
— Да ладно… пап… — произнес я с небольшой запинкой. Никак не могу к этому привыкнуть: у меня-то отца никогда не было, как, впрочем, и матери. Сирота я, сирота… Они, конечно, были, от плесени дети не заводятся. Только не знал я их никогда. Ровесник революции и Гражданской. Беспризорная босота двадцатых… — Все пучком! Сын за отца всегда впишется, если ему опасность грозит… — Выдал я какую-то импровизационную отсебятину, поскольку и ни семьи, ни детей у меня самого тоже никогда не было. Не по понятиям для честного законного вора.
— Серьезно? — неожиданно обрадовался Валек, заключив меня в крепкие отцовские объятия. — Наконец-то я в тебе, сын, настоящего мужика увидел, а не обдолбанного вусмерть обсоса!
— Да и ты меня зла не держи, пап… — Решил я по полной отыгрывать свою роль. Если уж судьба подбросила мне такой гамбит, постараюсь быть «примерным сыном», чтобы не расстраивать зазря свою новую родню. Пусть хоть немного отойдут душой папка с мамкой — мне даже невооруженным взглядом видно, как измотало их своим пагубным пристрастием родное дитя. — Я реально решил завязать… Только помогите мне…
— Сынок… — Отец сглотнул вставший в горле комок, украдкой смахнул выкатившуюся из глаза слезинку. — Да я для тебя в лепешку расшибусь! Сейчас свезем это тело к деду, пусть он посмотрит — не его ли это старые дружки, о которых он все время талдычит…
— Хорошо, если старик еще не в маразме — втесался в разговор крестный, — а то он такого напридумает…
— Плохо ты его знаешь, — возразил Валек. — Дед, хоть и звезд с неба и не хватает, но, если бы не он, мать бы нас в девяностые одна «не вытащила». Да и ферму, посмотри, какую поднял! Половина Нахаловки, так, или иначе, у нас работает! Не-е-е, дед попусту трепаться не будет — не тот он человек! Хорош, трындеть, Иваныч! — прикрикнул он на корефулю. — Поехали! Нам еще потом Тимку к Лукьянихе везти по темноте!
