— Равняйсь! — гаркнул я. — Отставить! Равняйсь!
Даже эти команды они поняли скорее по контексту, с грехом пополам выровнялись. Будет тяжело, это точно. Одно только радовало. Любые команды они выполняли беспрекословно. Будь здесь вместо бывших крестьян служилые люди, знатные, непременно начались бы вопросы, возражения и предложения. А мне требовалось подчинение.
Глава 15
Дни потекли один за другим, похожие друг на друга, как близнецы. Понемногу прибывали новые люди, доукомплектовывая мою сотню, строились новые избы для их размещения, но в остальном — всё шло своим чередом. Интенсивное обучение, постоянная пальба и много шагистики.
Стрельцы не жаловались, стойко переносили все тяготы и лишения. Потому что результат кардинально отличался от их прежнего опыта. Все видели, насколько быстрее они стали стрелять и вообще обращаться с оружием. Я был готов даже побиться об заклад, выставить свою сотню сирых и убогих против лучшего стрелецкого полка.
Впрочем, сирыми и убогими я бы своих людей уже не назвал. С пищалями обращались ловко, с бердышами тоже, строем шагать научились быстро, стрелять плутонгами тоже. Хоть поначалу и были трудности, и шомпола над полем летали, забытые в стволах, но даже самый нерасторопный из стрельцов теперь давал минимум три выстрела в минуту. Рекордсмен делал шесть.
Обучение заняло полтора месяца, и я дважды бегал в казну за новыми средствами. Стрельцы хоть и были полностью на государевом содержании, порох мне приходилось докупать. Сожгли мы его немерено.
И на праздник Рождества Пресвятой Богородицы я решил, что моя особая сотня достаточно уже обучена, чтобы представить её царю.
Через Стрелецкую избу добиваться царского внимания было бессмысленно, и я решил снова действовать через Адашева, через Челобитный приказ. Он пока ещё вхож к государю, а мне проще достучаться до него, нежели до одного из стрелецких голов, которые и сами царя видели только по особым случаям.
Царского визита ожидали, как праздника. Накануне я устроил строевой смотр, и стрельцы не подвели. Всё блестело и сверкало, бывшие отбросы стрелецких полков теперь смотрелись щеголями. Я, к тому же, позволил себе маленькую вольность, и вместо отороченных мехом шапок закупил широкополые шляпы с перьями. Белое перо простым стрельцам, красное — десятникам. Зима пока ещё не наступила, можно повыпендриваться.
Иоанн прибыл самолично, хотя я до последнего момента опасался, что он пришлёт кого-нибудь из своих воевод. Прибыл не один, со свитой, верхом. Строй, по обыкновению, полтора часа мариновался в томительном ожидании, потому что время прибытия никому не было известно.
— Равняйсь! Смирно! — гаркнул я, завидев появление царя в сопровождении бояр и окольничьих.
Ровные стройные ряды стрельцов в красных кафтанах производили впечатление хорошо отлаженного механизма.
Бояре переговаривались между собой, шутили и смеялись, не слишком-то заинтересованные в зрелище. К стрельцам у них до сих пор оставалось некоторое предубеждение, даже после Казанского и Астраханского походов. Зато царь щурился и поглаживал бороду, глядя на сотню, замершую по стойке «смирно».
— Вижу, не обманул, — усмехнулся царь вместо приветствия, когда я подошёл к нему, чтобы доложить о том, что сотня построена. — И что, все уже так же ловко стрелять умеют?
— И даже лучше, государь, — поклонился я.
— Показывай, — повелел царь.
Среди его свиты пошли шепотки про мою дерзость, молодость и прочие недостатки, я слышал обрывки боярских разговоров.
На поле были подготовлены мишени из деревянных щитов, изображающие вражеский строй. Задумка моя была проста, как две копейки, провести сотню мимо царя торжественным маршем, а затем показать Иоанну самый обыкновенный караколь, дешёвый и сердитый способ создать плотный массированный огонь.
— Сотня! Нале-во! Шаг-о-ом! Арш! — зычно прокричал я.
Добиться идеальной слаженности и чёткости движений, как на параде Победы, мне не удалось, но даже так сотня, чеканящая шаг, смотрелась достойно. Обычно пехота на марше смотрелась как стадо свиней, все брели как попало, растягиваясь и разбиваясь на мелкие группки. А тут вся сотня шла, как одно целое.
— Смирно! Равнение на-право! — крикнул я.
Стрельцы, как один, повернулись к царю, продолжая печатать шаг. Царь усмехнулся, покачал головой, поприветствовал стрельцов взмахом руки.
— Скоморохи бродячие медведей да собачек так же дрессируют, — тихо произнёс кто-то из царской свиты.
Несколько человек рассмеялись. Сам государь даже бровью не повёл.
Строй наконец остановился. Флангом к высоким гостям, с подветренной стороны, чтобы пороховой дым летел не к царю и боярам, а наоборот, прочь от них.
— В десять шеренг становись! — крикнул я.
Можно было бы обойтись и тремя. Но десять банально удобнее для управления, ну и огонь будет плотнее. Десятники справа, командуют своими людьми, каждый знает свой манёвр. Караколь отрабатывали не единожды. Плутонгами… Покажу в другой раз.
— Сотня! На караул! — приказал я. — Пищаль плашмя! Заряжай!
Стрельцы принялись заряжать пищали, не слишком слаженно и красиво, но мне требовалась функциональность, а не красота.
— Вынь патрон! Скуси! Патрон в дуло! — каждый приём отрабатывали множество раз, но всё равно нашлись те, кто ошибся с порядком действий.
Я это заметил, десятники тоже, но общую картину это почти не портило. Царь ждал непосредственно пальбы.
— Шомпол вынь! Прибей! — зычно командовал я. — В ложу! На плечо!
Вскоре вся сотня зарядила свои пищали и ждала дальнейших приказаний. Я выразительно посмотрел на Иоанна Васильевича.
— Командуйте, командуйте, — сказал он.
— Караколем! Первая шеренга! Пали! — крикнул я.
Первый десяток синхронно потянул за спусковые скобы своих новых пищалей. Залп вышел слитным, серый едкий дым затянул всё поле непроницаемым туманом. Десятник сразу же после залпа приказал отходить назад, и по щитам тут же вдарила вторая шеренга. За ней третья, и так далее. Пока остальные стреляли, первая шеренга снова зарядила пищали, замыкая цикл.
Караколь вышел славный, пищали гремели без остановки. Пороховой дым курился над полем, разлетаясь рваными клочьями, и государь жестом приказал остановить пальбу.
— Стой! Прекратить огонь! — приказал я.
Выстрелы стихли, дым потихоньку начал рассеиваться, измочаленные мишени наконец показались из серой пелены.
— Зелья больше извели, чем иная крепость за целый год, — проворчал кто-то из царских воевод.
Мне почему-то вспомнились генералы Первой мировой, которые выступали против пулемётов и автоматических винтовок, мол, пусть лучше солдат идёт в штыковую. Патроны, дескать, слишком дорогие, чтобы тратить их вот так.
— Из луков ещё больше стрел метать можно. И ещё быстрее, — сказал другой боярин.
— Прости, боярин, но лучника хорошего с детства готовить приходится, а этих я за месяц с небольшим выучил, — возразил я.
— Татары своих… — начал было боярин, но царь его перебил.
— Как мыслишь, новик, а в поле твои пищальники супротив, скажем, рыцарей немецких, да без укрытия… Сдержат? — спросил государь. — В гуляй-городе им с твоим каракулем не укрыться будет, придётся ведь на открытое место ставить.
— Сдержат, государь, — сказал я. — Рыцари и доехать не успеют, их первый же залп из седла выбьет. А коли доедут, так можно строй копейщиками разбавить, скажем, каждого третьего пикой вооружить.
А ещё лучше — примкнуть штыки, но я в погоне за скоростью изготовления оружия оставил штыки за бортом. Трёхгранный игольчатый штык — оружие победы, почти как автомат Калашникова.
— По глазам вижу, ещё что-то замыслил, — усмехнулся царь.
— Точно так, государь. Мыслю, лучших стрелков в отдельные десятки сводить надобно, самых метких, — сказал я. — И пищалями лучшими снабжать, дабы они издалека вражеских командиров и воевод выбивали. В строю от них толку нет, в строю все одинаковы, а вот сами по себе, как охотники…
