Боль не беспокоит меня, тело не требует отдыха или передышки: я встаю на ноги и, оглядываясь по сторонам, вижу журчащий быстрый ручей, бегущий по гладким камням, а за ним – стадо диких оленей с ветвистыми рогами, яркими, светящимися, как позолота. Этот цвет источали и глаза животных.
Олени паслись на опушке, не обращая на меня внимания. Дальше, посреди осенней листвы, виднелась постройка, большая и с первого взгляда разрушенная, совсем не похожая на каменную хижину, где меня держали в заточении.
Не знаю, что это за место, но оно представлялось бесконечной осенью. Здесь нет навьего снега и нет благоухающих цветов ирия. Возможно, я оказалась где-то между.
Наверное, Дивия мстительно перенесла меня куда-то, где меня никогда не найдут. В каком-то смысле это могло показаться худшей участью, чем убийство. Я отчетливо помню, что она сделала: не уничтожила физически, но лишила личности, превратив в кого-то себе подобного.
Медленно подхожу к ручью и склоняюсь над водой – на меня смотрит отражение, в котором я узнаю себя новую: бледное как мел лицо с темными, болезненно-впалыми глазами и пылающие алые радужки. Такой я себя видела возле болота, когда Дивия прочла заклятие.
Однако, не испытывая от этого факта никаких эмоций, я отметаю его, ступая широкими шагами и безжалостно окунаясь в ручей почти по пояс.
Вода теплая, но что-то подсказывает: здесь в принципе прохладно, поскольку волосы не сохнут – просто тело ничего не чувствует. Подношу ладонь к своему сердцу и не могу понять, бьется оно или нет. Но пальцы нащупывают слабый пульс на шее, и я все еще вдыхаю и выдыхаю воздух, а значит, – мертва душевно.
Обогнув стадо пасущихся животных, я бесцельно брела к руинам. Поднявшись по невысоким каменным ступеням, уперлась в деревянную разбитую дверь. Распахнув ее – очутилась внутри, где меня окружили высокие стены с обсыпавшейся штукатуркой и голой кирпичной кладкой. Над головой не было потолка – только небо.
Там, на самом верху, где прежде была крыша, свистел ветер, проникающий сюда и через дырявые рамы высоких окон.
Изучая кустарники, проросшие сквозь дыры в полу, замечаю странные тумбы и через несколько секунд угадываю в них подставки под свечи. А впереди, на разрушенных стенах арки, вижу выцветшее изображение и выгравированную надпись на окладе иконы и понимаю, что нахожусь в покинутой увядающей церкви.
Одно из мест мира яви, в который мне уже не вернуться. Чего я, по правде, и не желаю.
Здесь пусто. Снова – ни единой души, что совсем не расстраивало меня. Стоя под открытым небом, я поймала себя на мысли, что мне вполне комфортно и в одиночестве.
Меня ничего не тревожило. Конечно, я помнила о Яне и Кинли, но по непонятным причинам их имена не отозвались ни болью, ни сожалением в сердце. Это было бесчеловечно, особенно после того, что они для меня сделали – рисковали жизнями, чтобы помочь, но их судьба не трогала меня. Ян не смог прийти, чтобы спасти меня от богини луны, вероятно, не отбившись от волков, а Кинли – мой маленький ручной дракон, вступивший с Дивией в схватку, – уже мертв.
Но недавние трагические события теперь мало меня интересовали. Пытаясь нащупать свои эмоции, я утыкалась в тупик. Я пыталась вспомнить хотя бы страх, предшествующий моему появлению здесь, в этой осенней части нави, вспоминала жуткого черного духа, собиравшегося меня съесть, волколаков, гнавшихся за мной, но испугаться не получалось. Я прокрутила в голове смерть родителей – как они умирали под дождем от острых белых клыков на моих глазах. И не почувствовала ничего.
Я ощущала абсолютное безразличие. Все страдания исчезли. Как и радости. Это не было ни плохо, ни хорошо. Но так правильнее, ведь вряд ли подобное количество ужаса и страданий вместилось бы в голове. Догадывалась ли Дивия, что не губила меня, а спасала? Не знаю. Но сейчас мне без разницы.
И такое спокойствие дорогого стоило.
Бессмысленно побродив по залу, я прошлась под разрушенными арками. Возле одной обнаружила мраморное надгробие – провела рукой по камню, стерев пыль, я не увидела надписи. Даже смерть меня не страшила. Напротив, мне хотелось остаться рядом с подобием неопознанной могилы подольше, ведь тут я ощущала покой. Хотя не была уверена, что кто-то действительно похоронен в нави.
Но вдруг тонкий голос, тихий и едва заметный, прервал мои размышления. Я отчетливо слышала мелодию, мягкое пение, доносящееся из-за ручья. Покинув церковь, направилась к озеру, где очнулась, – оттуда доносился звук. Приблизившись, увидела завораживающую картину.
За ростками рогоза, среди цветущих кувшинок, в мутной зеленой воде, стояла девушка, очень красивая – обнаженная грудь была едва прикрыта длинными русыми волосами, расходящимися волнами в озере.
Русалка мыла локоны: на них застыли капли влаги. Она посмотрела на меня, заметив, и просто продолжила петь. Она, как и олени из стаи, которые, скорее всего, на самом деле не были безобидны, тоже не хотела меня убить. И я направилась к самому краю берега и зачарованно смотрела на нее, не боясь.
Мелодия начинает громче разноситься по округе – у русалки загораются глаза, как и у меня. Знаю, что мы сейчас выглядим почти одинаково.
И это тоже не пугало меня.
Я долго была рядом с ней у воды, почти целый день. Мысленно отмечала, что не хотела ни есть, ни пить, ни спать. Как будто физических потребностей более не существовало. Допускаю, что голод, не напоминающий о себе, как и холод, медленно убивали меня, до сих пор бывшую человеком или получеловеком, но всерьез задуматься о своих потребностях или начать их удовлетворять, мне вообще не хотелось.
Здесь я встречала полуденное затмение, возникшее в каждом из миров по моей вине и вине Яна, затем – вечер и закат. Провела у озера ночь, безмятежную и не похожую на ту, где на меня охотились стаи навок и темных духов. Я слушала уже ставшее привычным мелодичное пение. Русалка время от времени выходила из озера и взбиралась на ветви дерева, склоненного к воде. Ее силуэт освещался луной, и кожа казалась блекло-прозрачной. Никакая усталость не настигала меня, чтобы лишить бодрствования. Было скучно, пока я не спала. Но и спать тоже казалось скучным. Порой боковым зрением я замечала, как проскальзывали тени, когда они подсвечивались лучами холодного серебряного света, пробивающимися сквозь кроны. Но вдалеке.
Навки мельтешили по округе, но не подбирались к нам близко. Ни я, ни русалка им не были нужны. Помню, как Ян объяснял мне, что эти сущности питались эмоциями: хорошими или плохими. У меня же они отсутствовали напрочь.
На следующий день я наблюдала за стадом оленей, кочующим с поляны на поляну: мерцание рогов невольно привлекало мое внимание. Затем я посетила развалины. Мне некуда больше было идти. Слабо выдыхая воздух из легких, я ложилась на листья в мокрой одежде и не нуждалась ни в чем.
Все наконец-то было в порядке. Точнее, было никак.
А глубокой ночью я услышала шум, смех и вопли, доносящиеся из черноты, и треск костра. Двинувшись в лес, выглянула из-за ели и обнаружила собравшихся в хороводах русалок, но других, не таких, как моя в озере, а безобразных – серо-синих, с буграми и наростами, с перепончатыми пальцами. Я видела существ с костлявыми руками и шипами на локтях, лохматых, с длинными коричневыми когтями, и каких-то еще – голых, укрытых черными крыльями, как у летучих мышей. Они танцевали среди дыма и копоти, под полнолунным светом, припадали друг к другу, питаясь энергией, предавались похоти прямо на моих глазах. Кое-кто посматривал на меня, но быстро отворачивался, не обращая внимания.
Лишь один дух, покинув шабаш, двинулся в мою сторону. Я же сидела на листве, удобно устроившись на «обочине» этого праздника под деревом во власти скуки.
– Не трогай меня, – безразлично проронила я.
Но существо не отреагировало. Ничего не ответило. Оно просто шло мимо. Возможно, никого не волновало, что я человек. Да я им действительно уже не была, становясь кем-то сверхъестественным. Ведь было не вполне ясно, что именно сделала со мной Дивия в ту ночь. И почему изменились мои глаза.
