Петра закрыла часы и положила обратно на стол. Ее пальцы задумчиво зависли над инструментами, а потом она выбрала предмет, похожий на две ушные раковины и плоский круг, соединенные с металлическим тросом.
– Мы не знаем, как или когда проявится Хаос. Но чаще он возникает в странах вроде вашей – неразвитых, нецивилизованных, варварских. А случай вроде твоего – худшее проявление индивидуального Хаоса, что когда-либо видела Гильдия.
– Ты о шаманах? – спросила Рин.
Петра повернулась к ней.
– Теперь ты понимаешь, зачем Серой гильдии нужно тебя изучить. Создания вроде тебя угрожают мировому порядку.
Петра прислонила плоский кружок к груди Рин под рубашкой. Он был ледяным. Рин вздрогнула.
– Не бойся, – сказала Петра. – Разве ты не понимаешь, что я пытаюсь тебе помочь?
– Я не понимаю, почему вы меня не убили, – пробормотала Рин.
– Справедливый вопрос. Кое-кто считает, что проще тебя убить. Но тогда мы не приблизимся к пониманию Хаоса и зла. А он найдет новое воплощение, чтобы сеять зло. Поэтому Серая гильдия решила, что я сохраню тебе жизнь и попытаюсь тебя исцелить.
– Исцелить, – повторила Рин. – Ты считаешь, что можешь меня исцелить.
– Уверена, что смогу.
На лице Петры была написана такая фанатичная решимость, что Рин поежилась. Серые глаза блеснули металлом.
– Я самый лучший ученый в Серой гильдии за многие поколения. И несколько десятилетий добивалась приезда сюда. Я хочу разобраться, что отравляет вашу страну.
Петра прижала металлический диск к груди Рин.
– И тогда избавлю вас от этого.
Час прошел. Петра убрала инструменты обратно на стол и отпустила Рин из смотровой.
Когда Рин вернулась в казармы, остатки лауданума уже выветрились. Все чувства, которые сдерживал наркотик – неуверенность, беспокойство, отвращение и ужас, – нахлынули разом таким тошнотворным потоком, что у Рин подогнулись колени.
Она попыталась добраться до уборной. Но не сделала и двух шагов, как ее вывернуло.
Она ничего не могла с собой поделать. Рин согнулась над лужицей рвоты и зарыдала.
Прикосновения Петры, под действием лауданума казавшиеся такими легкими, такими несущественными, теперь ощущались темными пятнами, буравящими кожу насекомыми, как бы она ни старалась их выковырять. В памяти все смешалось до полного тумана. Руки Петры превратились в руки Широ. Комната Петры стала лабораторией Широ.
Но хуже всего было насилие, проклятое насилие. И беспомощность. Рин понимала, что собственное тело ей больше не принадлежит, остается только молча терпеть, на сей раз не потому, что она связана, а потому, что так решила сама.
И лишь поэтому она не упаковала вещи и не покинула Арлонг немедленно.
Она все это заслужила. Каким-то непостижимым образом все это стало искуплением. Рин знала, что она чудовище. Невозможно это отрицать. Это самоистязание за то, в кого она превратилась.
«На моем месте должна быть ты», – сказал Алтан.
Это она должна была умереть.
И смерть уже совсем рядом.
Когда Рин выплакалась и боль в груди ослабела, она поднялась на ноги и вытерла с лица слезы и рвоту. Постояла перед зеркалом в уборной и подождала, пока краснота в глазах станет менее заметной.
А когда остальные спросили ее, что случилось, она ответила: ничего.
Глава 14
Война пришла по воде.
Рин разбудили крики за пределами казарм. Она с панической поспешностью натянула форму, вслепую засовывая правую ногу в левый сапог, но потом сдалась и побежала к двери босиком, с трезубцем в руках.
На улице суетились полуодетые солдаты, натыкаясь друг на друга, а командиры выкрикивали противоречивые приказы. Но никто не обнажил оружия, в воздух не взлетели снаряды, и Рин не слышала пушечной канонады.
Наконец, она поняла, что большая часть солдат бежит к реке. Она последовала за ними.
Поначалу она не разобралась, что перед ней. По воде плыли какие-то белые пятна, словно по ней разметали пушинки гигантского одуванчика. Но на краю пристани Рин разглядела детали – серебристые полумесяцы, болтающиеся под поверхностью воды. Всплывшую вверх брюхом рыбу.
И не только рыбу. Опустившись на колени около воды, Рин заметила раздувшиеся и выбеленные трупики лягушек, саламандр и черепах. По какой-то причине погибли все водные обитатели.
Наверняка от яда. Больше ничто не способно убить сразу столько животных. И значит, яд в воде, а ведь все каналы Арлонга соединены, все источники питьевой воды отравлены…
Но с чего кому-то травить воду провинции Дракон? Рин на минуту застыла, тупо уставившись в воду и предположив, что это кто-то из самой провинции. Ей не хотелось думать о другом варианте, что яд приплыл с верховьев реки, ведь это значит…
– Рин! Рин!
Рамса потянул ее за руку.
– Ты должна это увидеть.
Она побежала за ним к концу пирса, где цыке сгрудились над какой-то темной массой, лежащей на досках причала. Огромной рыбой? Кучей тряпья? Нет… Это был человек, как она теперь поняла, хотя в нем осталось мало человеческого.
Существо протянуло к ней бледную костлявую руку.
– Алтан…
У нее перехватило дыхание.
– Агаша?
Рин никогда раньше не видела его в человеческом облике. Он был тощим и с головы до ног покрыт присосавшимися к синеватой коже ракушками. Лицо сплошь заросло спутанной бородой, в которой ютились морские черви и мелкая рыбешка, так что трудно было разобрать человеческие черты.
Рин попыталась просунуть под него руки, чтобы приподнять, но в ладонях остались отвалившиеся ракушки, кусок кости и что-то хрупкое, тут же рассыпавшееся в труху. Рин с трудом поборола желание оттолкнуть его с отвращением.
– Говорить можешь?
Агаша сдавленно засопел. Поначалу Рин решила, что он захлебывается в собственной слюне, но потом в уголках его губ запузырилась жидкость цвета скисшего молока.
– Алтан, – повторил он.
– Я не Алтан.
Рин взяла Агашу за руку. Она должна что-то сделать? Похоже на то. Нужно как-то его утешить и успокоить. Как поступил бы командир.
Но вряд ли Агаша даже заметил бы. Его кожа из синевато-белой за несколько секунд превратилась в фиолетовую. Рин видела пульсирующие под кожей чернильно-черные вены.
– Алтан… – пробормотал Агаша. – Я должен был тебе сказать.
От него пахло морской водой и гнилью. Рин затошнило.
– Что? – прошептала она.
Агаша уставился на нее молочно-белыми глазами. Они были покрыты пленкой, как у рыбы на прилавке, и расфокусированы, глядели в разные стороны, словно он слишком долго пробыл под водой и не знал, как вести себя на суше.
Он пробормотал что-то сквозь зубы, слишком тихо, чтобы разобрать. Рин показалось, что в этом шепоте слышится слово «несчастье». А потом Агаша распался в ее руках, тело запузырилось и превратилось в воду, осталась только горстка песка, ракушки и жемчужное ожерелье.
– Вот дерьмо, – сказал Рамса.
– Заткнись, – рявкнул Бацзы.
Суни громко взвыл и закрыл голову руками. Никто не стал его утешать.
Рин оторопело уставилась на ожерелье.
«Нужно его похоронить, – подумала она. – Так ведь полагается?»
Наверное, ей следовало печалиться. Но она ничего не чувствовала. Она ждала, когда нагрянет боль, но ничего не произошло. Это была не та кошмарная потеря, вроде смерти Алтана, которая ее оглушила. Агашу Рин едва знала, лишь отдавала ему приказы, а он подчинялся, не задавая вопросов, и был предан, как положено цыке, до самой смерти.
Самое ужасное – сейчас она была раздражена из-за того, что после смерти Агаши у них больше нет шамана, способного контролировать реку. Он всегда был для нее лишь необходимой шахматной фигурой, а теперь ее нет.
– Что происходит? – спросил Нэчжа.
Он прибежал только что.
Рин встала и смахнула песок с ладоней.
– Мы потеряли бойца.
Нэчжа в смятении опустил взгляд на оставшуюся на пирсе грязь.
– Кого?
– Цыке. Агашу. Он всегда жил в воде. Его убило то же, что погубило рыбу.
