– Спасибо.
Полина развернулась в сторону выхода, поправила сумку и пошла. Осторожно, боясь еще, что профессор ее разыграл и сейчас крикнет в спину: «Сюрприз, Громова, у тебя неуд!» Вместо этого в спину послышались шипящие заклинания. Блохин упер одну руку в бок, а второй нервно теребил косматую бороду. Он снова начал мерить кабинет шагами. Ему уже не было дела до студентки.
В дверном проеме Полину уколола совесть. Почему она не поинтересовалась, какую просьбу просил выполнить преподаватель? По его неадекватному поведению можно было понять, что она ему действительно нужна. Полина резко развернулась.
– Простите, профессор, а какая у вас была просьба?
Блохин остановился. Он снова смотрел сквозь Полину. Проблема, которая его мучила, не давала так сразу прийти в себя. Рецепторы реагировали на звук, но мозг еще некоторое время переваривал вопрос.
– Нет-нет, не надо. Я передумал. Это риск. Иди домой, Громова. Забудь.
Отказ возбудил любопытство. Полина почувствовала риск и азарт и не захотела так просто отступиться. Чем она могла рисковать, когда оценка уже была в зачетке, и даже сам профессор не мог ее изменить?
– Обещаю держать язык за зубами, профессор. Я кремень, любую тайну могу сберечь.
– Это не шутки, Громова. Ты еще ребенок. Иди домой.
– Вы пожалеете, что упустили шанс.
Профессор снова замер. В нем боролись чувства, отключающие физическую активность организма. Видно было, что предложение Полины ему нравится, но что-то мешает ему принять его. Полине думалось, что профессор опасается огласки в стенах университета.
– Никто ничего не узнает, Владимир Константинович. Мне еще четыре года здесь учиться. Я дорожу этим и мечтаю стать хорошим врачом. – Полина как могла постаралась убедить мучающегося сомнениями ученого.
– Ты не понимаешь, девочка, насколько это опасно.
– Я люблю опасности, – беспечно заявила Полина. – Их в мире почти не осталось. Всё по плану, всё под присмотром. Опасность – это весело.
– Опасность – это опасность. Хорошо, – Блохин оценивающе посмотрел на Полину, – у меня нет времени искать другие решения.
Профессор выглянул в коридор, осмотрелся и закрыл дверь. Не просто закрыл, а всунул ножку стула между ручек, чтобы снаружи не могли войти. Полина смотрела за его действиями с растущим удивлением и легкой боязнью.
– Только не вздумай думать, что я старый бабник, – предупредил Блохин. – За свою честь можешь не беспокоиться, здесь она никому не нужна.
– Да я… да мне и не думалось ничего такого.
– Да брось. Я ваши девичьи реакции уже давно изучил. Но сейчас не об этом. Пойдем со мной.
Блохин завел Полину в лабораторию. Здесь девушка бывала много раз на практических занятиях. Вдоль стен лаборатории расположились шкафы с заспиртованными мозгами животных и людей. Посередине стояли столы с оборудованием для диагностики мозга. На них студенты просвечивали содержимое своих черепных коробок. Блохин провел студентку к столу, до которого он не допускал никого раньше. Студенты поговаривали, что профессор проверяет за ним только свой мозг и не желает допускать к нему иных, чтобы не сбить настройку.
– Садись, – мягко сказал профессор.
Полина готова была поклясться, что никогда не слышала таких добродушных ноток в его голосе во время занятий.
– Вы хотите просветить мне голову? – спросила она, усаживаясь в удобное кресло.
– Громова, я хочу сбросить тебе в память всю свою работу, собранную за многие годы.
– А Сеть для этого не подходит? – удивилась Полина.
В ней места хватало под всё, и даже больше.
– Я не доверяю Сети. Она не умеет хранить тайны.
Полине показалось, что профессор шутит или его разбил старческий маразм. В Сети применялось такое шифрование данных, что ни один суперкомпьютер не смог бы его взломать за целый век.
– У тебя слишком наивное представление о современном мире. Тебе кажется, что сейчас наступила эра благоденствия, когда все проблемы человека на себя взял искусственный интеллект, всезнающий и ничего не забывающий.
– Как-то так. Мне это кажется удобным. Страшно представить, если бы мы жили так, как мне рассказывала бабушка. Еду готовили сами, работали кем придется, болели, диагнозы ставили неправильные, денег не хватало…
– Согласен, решение бытовых проблем избавило нас от многих забот. Но у всего есть и обратная сторона. Мы размягчаемся, мы как будто засыпаем под убаюкивающей заботой Сети. – Профессор в это время ставил перед Полиной странный прибор. – И не всех это устраивает. Природа не терпит пустоты. Есть и несогласные с такой организацией общества.
– И кто они?
– Ты слушала мою лекцию про направление нейробиологии – кибернейробиологию?
– Да, – неуверенно сказала Полина, потому что успела позабыть об этом.
– Это про попытки совместить нервную систему живого организма с вычислительными возможностями компьютеров или с Сетью. Помнится, тогда я говорил, что это очень отдаленная перспектива. Кажется, я ошибался. Кому-то это удалось сделать сейчас.
– Это как киборги?
– Почти. Проблема была в том, чтобы наш мозг научился правильно переваривать большие объемы машинных данных. Допустим, мы подключаем к нервной системе компьютер, который решает нам сложные математические задачи, а мы хотим, чтобы в этом симбиозе человек был не просто болванчиком, выкрикивающим ответы, а вполне полноценным партнером. Для чего это нужно? Во-первых, это еще сильнее упростит мир и сделает человека на шаг ближе к совершенству. К единому информационному пространству, в котором новый человек будет ощущать себя внутри, а не снаружи, как сейчас. Интерпретация машинного языка и мозговых импульсов в понимаемые коды сделает нас такими же элементами системы, какими сейчас являются компьютеры. Во-вторых, это расширит наши возможности, о которых еще не задумывались. Например, мы станем телепатами. Мы будем слышать мысли и видеть образы, которые нам будут посылать другие. Мы сможем записывать свои сны, сможем управлять своими аватарами, чувствовать то, что чувствуют другие.
– Это непостижимо так сразу, – призналась Полина, посчитав бурную фантазию профессора сопутствующим грехом творческой натуры. – А что, это кому-то удалось? В смысле – совместить?
– Кажется, удалось. Но не во благо они используют свои знания. Они подрывают Сеть.
Полине показалось это невероятным, но она вспомнила про молчащий с утра терминал. Не стоило, конечно, связывать это с признаниями профессора.
– Это они вас так напугали? С чего бы вы им понадобились?
– Они знают, что я могу их вычислить. Недавно мне предложили сотрудничать, а когда я попытался навести справки, вся информация о сотрудничестве исчезла.
– Это не обязательно киборги. Жулики какие-нибудь?
– Запросто, но я поймал их. Во время видеосвязи я прикинулся, что считаю на листке бумаги логарифмическое уравнение и что мне это очень нужно, и сделал так, чтобы оно попало на экран. Моему собеседнику хватило доли секунды, чтобы посмотреть на него и сказать решение. А вчера я почувствовал, что за мной следят. Не знаю, что им нужно, но люди, которые скрываются, не могут иметь хороших намерений. Им нужна моя работа и я.
– Вы хотите ее уничтожить, оставив только в моей памяти? – догадалась Полина.
– Да, свою четверку ты честно заслужила.
Профессор наконец-то разместил сложное оборудование, напоминающее гибрид высокотехнологичного оборудования и пыточных святой испанской инквизиции.
– Надо зафиксировать твои глаза напротив этих линз. Путь в мозг через глаза – самый короткий и самый чистый.
– Это не больно?
– Ну, может быть, пощиплет дня два, и все. Пробовал на себе.
Полину тронула тень сомнения. Азарт уже утих, кураж опасности рассеялся. Подбородок уперся в мягкую подушку, струбцины зафиксировали голову неподвижно с трех сторон.
– Смотри прямо. Сорванный поток информации будет дублироваться.
– Я смогу воспользоваться закачанными знаниями?
– Так, замри, включаю.
