И он увидел, как у жены даже плечи расправились.
-Да, согласна! — и глаза ее загорелись. Хорошо, давно не видел ее такой воодушевлённой.
— Только просьба, своим подругам пока что ни слова. Как только будет постановление, вот тогда можешь рассказать, а пока что ни слова.
— Хорошо.
— Да, мне показалось, что ты хочешь со мной поговорить.
— Да, я хотела сказать об одном товарище, Хрущёве, поговорить. Он.
— Наденька, давай так, он учится в Промакадемии? Так?
— Да.
— Какие у него успехи в учёбе?
— Не очень, он всего себя отдает партийной работе.
— Вот! Партия послала его учиться! Вместо этого он занимается партийными делами, это хорошо, что он о них не забывает, но при этом он игнорирует задание партии — учиться, учиться и еще раз учиться, как завещал нам великий Ленин! Выучится, тогда и вернемся к разговору о товарище Хрущёве. Хорошо? Обещаю!
Глава одиннадцатая. СССР родина слонов
10 марта 1932 года
Москва. Жургаз.
После визита к Сталину меня засосала могучая трясина работы, которой, как всегда, было невпроворот. Это позволило мне не особенно нервничать по поводу прошедшего разговора. Никаких признаков того, что за мной ходит «хвост», или появилась какое-то незапланированное общество людей, меня как-то опекающих. Ничего этого я не заметил вообще. «Огонёк», «Крокодил», материалы для «Правды», «Чудак», это только те проекты, который Миша Кольцов тащил непосредственно. А еще общение с писателями, переписка с зарубежными коллегами. Вот только от нескольких командировок я решительно отказался, хотя они и были запланированы заранее.
Разговор с вождём получился очень непростым. Я постоянно ходил по краю. Но очень надеюсь, что так и не сорвался в пропасть, хотя и был к этому очень-очень близок. И еще, мне очень не хотелось, чтобы этот разговор был воспринят как какое-то чудачество, подумаешь, новый медиум объявился. В тоже время я знал, что различные медиумы и предсказатели разного уровня ловкости и удачливости добивались какого-то влияния на самые высокие сферы руководства страны, и не только нашей. Их умения активно изучали и даже пытались как-то использовать. Даже иногда получалось.
И еще я абсолютно не верил в бабочку, которую достаточно раздавить в прошлом, чтобы изменилось настоящее, а тем более, будущее. Время очень упругий материал, оно стремиться направлять исторический процесс по самому вероятному руслу событий. И если попадаются сапоги, которые пытаются растоптать ту самую заветную бабочку, как или кто-то отрывает их вместе с ногами, или же появляется вместо оной, например, стрекоза, которая продолжает ее важное дело. Поэтому усилиями одного-единственного человека исторический процесс с места не сдвинуть.
Этот звонок застал меня в редакции «Крокодила», куда новый фельетон принёс Михаил Зощенко. Он жил в это время в Ленинграде, на улице Чайковского, был достаточно популярен, неплохо зарабатывал, но находился в постоянных творческих поисках: форма, содержание, текст. Мне, как и Кольцову, стиль Михаила Михайловича весьма импонировал. Он сидел на стуле и пил кофе, когда я чёркал его очередной опус.
— Миша, вот это просто здорово! не удержался, зачитываю вслух
«Я ехал однажды на велосипеде. У меня довольно хороший велосипед. Английская марка — «БСА». Приличный велосипед, на котором я иногда совершаю прогулки для успокоения нервов и для душевного равновесия. Очень хорошая, славная современная машина. Жалко только — колесья не все. То есть колесья все, но только они сборные. Одно английское — «Три ружья», а другое немецкое — «Дукс». И руль украинский. Но все-таки ехать можно. В сухую погоду.»
У меня даже во рту появилось такое послевкусие от этих строчек, ну просто обалдеть, я даже увидел это чудо с украинским рулём, от которого никак не избавиться, разве что подарить его дому престарелых…
— Это — действительно круто! Тут всё — ёмко и ни к чему не прицепишься, а дальше у тебя два абзаца воды, без грамма юмора! Миша, так нельзя!
— Что, опять своё СИУ черканешь? — спрашивает. Зощенко из дворян. Невысокий, почти как я, худющий, но порода в нём чувствуется, сидит ровно, как будто ему кий бильярдный в позвоночник воткнули, а что? из дворян, орденоносец, и все ордена у него царские еще, боевые, до сих пор отравленные под Сморгонью легкие по кусочкам из себя выплевывает. И при этом чертовски обаятелен. СИУ — это моя личная аббревиатура, все уже про неё знают, если мне какой-то материал не нравиться, кажется затянутым, скучным, маловато юмора или нет сатиры, а она там предполагается, ставлю эти три буквы СИУ, раньше писал «сократить и усилить», теперь экономлю себе время.
— Нет, Михал Михалыч, тебя отловить сложно бывает, ты в столичных эмпиреях гость нечастый. Так что бери в руки ручку, в приемной есть стол для бумаг, короче, кроме вот этих двух абзацев поправь предпоследний, чтобы финал получился еще более акцентированным. Но без назидания, впрочем, тебя учить — только портить! Действуй!
Миша взял листки в руки, посмотрел мои пометки, усмехнулся, махнул рукой, мол, пару секунд и сделаю. И вот в тот самый момент, когда Зощенко открыл дверь кабинета, чтобы оказаться с другой ее стороны и раздался телефонный звонок.
— Артузов на проводе. Помнишь меня, Миша?
— Конечно же, помню, Артур Христианович.
— Ну вот, а договаривались по имени.
— Извини, заработался.
— А тебе, Миша, перерабатывать нельзя, слышал, что ты болел. И серьезно. Так что не забывай отдыхать.
— На том свете отдохнём, Артур.
— Так его нет, того света, только этот.
— Значит, не отдохнём!
— Какой глубокомысленный вывод! — хохотнули на том конце провода.
— Слушаю тебя, Артур, по какому поводу звонишь, только не говори, что хотел узнать о моём здоровье, я тебе не поверю!
— Правильно сделаешь! Нам с тобой необходимо встретиться. И лучше всего сегодня. Я тут нашел одно симпатичное место, в общем, заеду за тобой через два часа. Нормально будет?
— Через два? Более чем.
— Тогда с пламенным приветом!
Этот март был довольно холодным. Для Москвы такая погода в марте не редкость — на улицах еще лежал снег, прикативший на служебной машине Фраучи сам был за рулём. Куда мы поедем, я не имел никакого понятия. Мы выехали за город. Небольшой дом на отшибе какого-то села, пока тряслись по не самым лучшим дорогам — молчали. Выгрузились. Артур прихватил с собой портфель. Я шёл налегке. К дому вела дорожка, проложенная между сугробов со лежалым и начинающим покрываться корочкой снегом. Во дворе росла большая ель, а вокруг — несколько очень старых берез. Обычный сруб, почерневший от времени показался запущенным, но при внимательном взгляде было видно, что за домиком ухаживали. Аккуратная поленница под навесом, сарайчик, забор, который недавно подлатали. На окнах -занавески. Внутри — ничем не примечательный домик, абсолютно ничем.
— Это дом моего друга. Иногда сюда приезжаю, если надо поговорить с человеком. -спокойно произносит Артузов, в доме с утра топилось и было тепло, не так, чтобы очень комфортно, но и не замерзнешь. На кухне, где мы расположились, была небольшая печка-буржуйка, служившая, очевидно и плитой. Внутри была приготовлена растопка. Артур быстро и умело чиркнул спичкой, огонь весело затрещал, я наблюдал за тем, как условный «хозяин» помещения ставит на печку чайник с водой, вытаскивает из портфеля бутылку коньяка, нехитрую закуску. Я познакомился с Артузовым… Ладно, не я, а Кольцов… расскажу, куда я денусь. Операция «Трест» была одной из самых громких успехов наших органов, в первую очередь контрразведки, которой и руководил Артузов. В это время я был заведующим информационным отделом наркоминдела, которым в то время возглавлял Чичерин. Вот ко мне за помощью и обратился Артур Христианович. Общий язык мы нашли довольно быстро. И отношения не то чтобы дружественные, но всё-таки товарищеские были. Не скажу, что мы стали закадычными друзьями, но я прекрасно понимал, что на эту встречу меня вытащили не зря, а вот по чьему повелению.
