Всегда нужно на всякий случай быть готовым к худшему.
Как я должен ответить, я уже понял.
— Мои условия такие: население тридцатого делится между Орденом и союзниками. Тебе, так и быть, готов оставить всех зелёных бюрократов из числа полукровок. Пусть практикуют свои развлечения друг на дружке. Я собираю совет с архитопами и представителями других секторов. Вместе решаем вопрос с верой и сохранностью Стены.
Я сделал паузу, пытаясь понять по взгляду собеседника, думает ли он вообще над тем, что я говорю, или заранее отвергает возможность договориться на других условиях.
— Ты будешь частью общего совета, — продолжил я. — Там же решим, что вообще делать с этим всем. А насчёт спуска вниз — я продолжу его, но без создания новых цепей и не буду вести лифт дальше тридцатого. Хочу убедиться в твоих словах лично.
Голубь задумался, переваривая сказанное. На какой-то момент мне показалось, что он почти готов согласиться, но в конце он поднял на меня решительный взгляд и покачал головой.
— Со спуском — хрен с тобой. За тридцатым всё равно нет разумной жизни, — махнул рукой Голубь. — Если без новых цепей и с кое-какими ограничениями, чтобы не шатать баланс. Но с людьми… я не могу согласиться. Ты себе не представляешь, как мне жаль, что я вынужден это делать. Но иначе умрут и они, и мы, и вообще все. Это единственная вещь, которую я не могу нарушить. Кодекс превыше жизни.
— Это от Гильгамеша?
— Кодекс Левиафанов, Арк. В нём только одно правило, но из него проистекает всё на Стене. «Не прекращай верить». То, что ты мне предлагаешь — самоубийство. Я люблю людей больше, чем кто бы то ни было, но ОНИ ДОЛЖНЫ СТРАДАТЬ!
Лицо Голубя перекосило. Не ненавистью, но такой болью, словно он действительно готов страдать за каждого из жителей своего адского городка.
— Тише, приятель, никто никому ничего не должен. Тем более такую гадость, как «Страдания». Если хочешь, мы проведём голосование. Так и спросим, что выберите, пожить до старости как люди. Желательно, лет хоть пятьсот-шестьсот. Или во имя Стены остаток дней страдать в твоём концлагере.
— Это эгоизм, Арктур!
— Это свободная воля, придурок! Каждый имеет право на свободную волю, иначе в том, чтобы существовала твоя Стена вообще нет смысла. Пусть хоть завтра пропадёт вместе со всеми кто в ней! Так думает большинство на тридцатом. Им уже плевать на всё, лишь бы это закончилось.
— Что ж… видят боги совести, я пытался. Я до последнего давал тебе шанс. Они были правы, я слишком добр. Видит судьба, до последнего не хотел этого, но видимо придётся. Властью бога-куратора, я пронесу через туман эти души, — произнёс он тихо, и вокруг меня засиял холодный синеватый свет.
Чёрная дорога осветилась сиянием. Засветилось всё, что не было покрыто чернотой. Части светящейся материи со стен и локаций полетели к нам, медленно собираясь в фигуры проходчиков.
А вот и главный секрет неуязвимости моих противников.
Вся компания хищников, снова воскресшие Вязь и Первух, и дальше — на этот раз Голубь похоже решил идти до последнего. Я узнал искажённую рогатую голову кадавра Керна и ставшего кадавром бывшего спутника Альмы. Медведя, хотя я даже не знал, когда он успел склеиться. И даже парочка бандитов — орк и гверф, Талгар и Арни — сейчас стояли в общем ряду.
Правда, недолго. Те, кто провёл среди мёртвых больше времени, слабо понимали, что происходит. А некоторых я и вовсе не видел никогда прежде. Но ребята скорее всего тоже непростые.
— У тебя был выбор, Арктур, — сказал Голубь.
— Блин, опять всё заново… ну, спасибо, что хотя бы без Хостера!
10. Служение, в котором нет смерти
План был хорош. Орда Врагов из ниоткуда, когда я просто иду себе по дороге в компании Тии-Сетты с Эстель — грамотная засада. Но мне было чем ответить.
Свежий запас маны и растения, постепенно оплетавшие Чёрную Дорогу, позволили мне призвать убежище без двери, воплотив в реальности.
Маны это сожрало немеряно, но иного пути не было.
Всё это я обдумал за те пару секунд, пока всё это призванное воинство проходчиков не опомнилось. А когда это случилось, им стало уже не до того.
Я заранее передал информацию о происходящем в убежище через Сильвана, так что народ начал готовиться ещё во время разговора. О том, что будет такая подлянка я не знал, но что подлянка в целом может быть — даже не сомневался.
Дальше начался бой. Пожалуй, один из самых кровавых и жестоких с моего пробуждения в Стене.
Почти сразу разразилась какофония звуков, а перед глазами запестрело от магии.
На стороне врага было множество опытных сильных проходчиков, и у каждого был припасён свой козырь. Нас это тоже касалось, потому на некоторое время стало вообще не понятно, что происходит.
Зашевелились ждущие боя некродендроиды и техноцитодендроз. Из мастерской Сайны вылетала армия дронов и выезжали боевые машины. Мерлин поднял защитное поле, а Рейн сейчас по его краю серией рывков со щитом ставил барьеры. Его защитный навык был сильнейшим.
Громкие выстрелы Лифы, автоматные очереди, свист стрел, эффекты заклинаний всего спектра стихий. Охрана убежища не дремала и сторожевые растения вступили в разборки. Этинии присосались ко всем магическим проявлениям, выпивали часть заклинаний и тем немного прикрывали нас от массовой магии.
Затем с некоторым запозданием Тия в теле Дины активировала псионический барьер и морок.
После тройной защиты я по растительной эмпатии дал Наги добро на массовую магию, и за пределами барьеров расцвёл зеленоватый огонь мощного боевого заклинания.
Если враг думал, что застанет меня врасплох, то он сильно, критически сильно ошибся.
Ответ, впрочем, тоже был достойным. На барьеры обрушился целый поток боевых заклинаний. Подключилась Сайна, повесив четвёртый барьер — энергетическое силовое поле эридианцев, натянутое дронами.
Перед глазами были лишь сплошные вспышки и всполохи магии, а в ушах стоял невыносимый шум. Приходилось ориентироваться только на растительную эмпатию.
Однако тактическая карта растений была не полной. Несмотря на то, что я протягивал ростки по Чёрной Дороге и был связан с растениями убежища, видимость всё равно оставалась паршивой.
Да и не собирался мне никто позволять сейчас спокойно управлять своими силами.
С начала безумного боя прошло где-то секунд десять хаоса, когда Голубь решил присоединиться. И не как обычно — для вида пару раз махнув рукой и смывшись.
Он затемнил забрало технологичного шлема своего сине-белого экзоскелета, завершая образ героя-защитника с тридцатого.
Клинок у него появился в руках из ниоткуда и состоял тот из чистого света. Даже смотреть на него было невозможно — глаза начинали болеть и слезиться.
Я закрылся майром, но после столкновения клинков ощутил страх и панику своего оружия.
В месте столкновения клинов осталась крупная зазубрина. Клинок послал мне болезненный сигнал о том, что световое оружие очень вредно для него.
Затем Голубь резво потянул меч на себя и вторым ударом отколол часть майра, а затем ударил ногой в грудь. А я… ничего не смог противопоставить. Стихийная форма тупо не сработала.
— Ты хоть понимаешь, сколько раз я уже мог тебя убить? — спросил он через шлем, и его голос слышался удивительно отчётливо несмотря на то, что я и себя-то сейчас не услышал бы.
Голубь перешагнул через труп некродендроида. Я активировал в нём тёмный лес и попытался переслать ману. Не вышло ни то, ни другое.
— Не старайся. Я Левиафан. Я могу всё. Ты обязан всем моей милости, но ты плюнул мне в лицо своей схемой с Далахан. Я это стерпел. Затем убил Хостера, которого послала наша великая мать-Стена. Я развёл руками и надеялся, что ты одумаешься! Мракрия предлагал тебе остановиться! Он хотел мира и дружбы с тобой! Я хотел с тобой мира и дружбы!..
Он продолжал нести свой обиженный бред, пытаясь выдать оправдания за пафосные угрозы.
Я за это время успел погрузиться в лёгкий транс. В какой-то момент он шарахнул меня чем-то антимагическим. У отцов были помнится такие белые шарики, которые срабатывали как наши эфирные гранаты, но ещё и отторгали всю ману рядом, чтобы предотвратить новое колдовство.
